Рита сбросила с себя влажный кожаный френч, затем — свитер, оставшись в относительно сухой футболке. Зое же снимать было нечего. Она растерянно распахивала и вновь запахивала мокрый плащ, не зная, как поступить.
— Погоди, наверняка в доме что-нибудь найдется. — Маргарита отправилась на обследование квартиры, а заодно и на поиски. Вернулась с двумя изрядно вытертыми пледами. — Давай, укутывайся. — И, видя, что Зоя все еще стоит, застыв в некоем отрешенном ступоре, сама стянула с новой приятельницы мокрую одежду.
На кухне нашлись синие одноразовые пластиковые стаканчики и старенький электрический чайник. Рита набрала в него воды, включила, разлила по стаканам коньяк, придвинула к старенькому дивану древний стул, создав подобие сервировочного столика.
— Ну давай, за знакомство и счастливое воскрешение.
Зоя с сомнением взглянула на доверху налитую пластиковую емкость, понюхала и жадно выхлебала весь стакан.
Странно, но ни вкуса, ни запаха, ни крепости напитка она не почувствовала. Совершенно. С удивлением обозрела обнажившееся синее дно, подняла глаза на спутницу. Та в этот момент как раз допивала свой стакан. Тоже — крупными сильными глотками, не морщась и не останавливаясь, словно просто утоляла жажду колодезной чистой водой.
— Еще? — спросила Зоя, углядев, что Маргарита точно так же, как и она сама секунду назад, изумленно рассматривает пустую тару. И, не дожидаясь ответа, наполнила стаканы.
Они снова выпили. Быстро и жадно.
— Что за коньяк? — недовольно поморщилась Рита. — Ни вкуса, ни запаха. Мартель, называется. Стоит полторы тысячи, а вода водой.
Набулькала в стаканы остатки, примерно по половине.
— Давай.
Третья порция оказалась ничуть не лучше двух первых.
— И что? — Рита вопросительно поглядела на Зою. — У нас даже напиться не получается? Я до этой минуты коньяка больше пятидесяти граммов ни разу не пила.
— И я, — подтвердила Зоя. — Наверное, левый какой-то коньяк.
— Наверно, — согласилась Рита. — Хотя — в фирменном винном салоне брала. Что делать-то будем? С такого — даже не согреешься… Эх, и денег нет. А я во дворе киоск видела.
— Есть, есть деньги, — обрадованно вскинулась Зоя. — Я же с работы взяла! Всю семейную кассу.
— У тебя тоже — семейная касса в офисе? — криво улыбнулась Рита. — Смотри-ка… Может, и работаешь вместе с мужем? Только не говори, что он у тебя — генеральный, а ты — основная тягловая сила.
— Какая сила? — не поняла Зоя.
— Рабочая лошадь!
— А… Ну примерно так…
— Елки-палки! — Маргарита грустно хрюкнула. Видимо, в иных обстоятельствах это должно было быть смехом. — Да мы с тобой просто братья-близнецы. Вернее, сестры-двойняшки. Ладно, раз деньги есть, — женщина поднялась с дивана, с отвращением натянула на футболку мокрую куртку, — сегодня гуляем на твои, а завтра я с карточки сниму. Пойду за добавкой.
— Давай, — согласилась Зоя. И совершенно неожиданно для себя добавила: — Бери сразу побольше, две или три.
— Понятно, — кивнула Рита, — не бежать же еще раз!
Они снова не рассчитали. В спасительный киоск пришлось спускаться еще, потому что принесенные Маргаритой две бутылки коньяка «Московский» окончились на удивление быстро. В этот заход женщина принесла вместе с бутылками еще и «Сникерс».
— Продавец всучил, — объяснила она удивленной Зое. — Сказал: «Презент от заведения оптовому покупателю».
— А кто оптовый? — заинтересовалась Зоя.
— Мы с тобой, кто ж еще, — пожала плечами Рита. — Думаю, недельную норму ему сделали.
«Сникерс» так и остался нераспакованным. После четвертой бутылки, выпитой быстро и практически молча, Маргарита вдруг пристально взглянула на Зою.
— Ну что, пора знакомиться? Что мы с тобой как алкашки, коньяк не действует, так давай хоть поговорим…
— Давай, — согласилась Зоя, — только мне совсем не хочется…
— А мне выговориться надо, — тяжело вздохнула Рита. — Потерпишь?
Она отвернулась к окну, Зое была видна только часть лица — щека в рваных багровых пятнах, такое же пылающее ухо и роскошные черные волосы, с каким-то удивительным изумрудным отливом, блестящие, густые, тяжелые. Иногда Рита, забывшись, полуоборачивалась, и тогда представал точеный профиль — тонкие трепещущие ноздри, дрожащие, изломанные печалью, но все равно очень красивые, четкого рисунка, полные губы.
Из рассказа новой знакомой стало понятно, что если сами они, Зоя и Рита, совершенно отличны, то есть представляют собой разные полюса женской сущности, то ситуации, в которых они оказались, не просто подобны — одинаковы. Как две капли дождя, приклеившиеся к стеклу, как два глотка безвкусного коньяка, как два окурка в битком набитой пепельнице.
— Неужели такое бывает? — грустно дивилась Зоя, слушая новую знакомую. — Такая безумная любовь…
* * *
Безумная любовь студентки мединститута красавицы Риточки и бравого курсанта, весельчака и повесы Андрюши Распопова увенчалась, как и положено, свадьбой. Вместе с мужем Рита изрядно поколесила по стране, по захолустным военным гарнизонам, затерянным в местах, которых и на карте-то нет. Супруг дослужился до майора, и тут в семью пришло счастье — его командировали в ГДР. Только-только Рита обустроила уютную квартирку под Дрезденом, только-только начала понимать местный язык, только-только попробовала на вкус заманчиво-незнакомую западную жизнь, как в родной стране случился великий катаклизм, и все рухнуло. Вместе с Берлинской стеной. По возвращении на родину вариантов было два — ехать куда-то под Читу, в холодный далекий гарнизон, или демобилизоваться и начинать новую гражданскую жизнь.
После немецких стриженых газонов, магазинного изобилия и языковой спецшколы, куда ходил десятилетний сын Вадик, Чита представлялась хуже, чем Луна. И Рита уговорила Андрея проститься с армией навсегда. Ей тогда удалось невозможное — выбить квартиру. Конечно, хотелось в Москве, на худой конец в Ленинграде, но это, как ей объяснил главный по квартирам, худой синюшный генерал, которому она переносила бессчетное количество презентов и даже согласилась с ним переспать (правда, греха не вышло, поскольку генерал ничего не смог), было бы беспримерной наглостью. Пришлось довольствоваться этим городом. Не самый, кстати, плохой вариант. И по климату, и по обустроенности. Население — полтора миллиона, да и от столиц недалеко.
Приведя в порядок жилье и пристроив ребенка, Рита одновременно обнаружила, что накопления с приличной офицерской зарплаты блудливый ветер перестройки развеял практически без остатка. Вслед за деньгами упорхнули песцовая шуба и оба фарфоровых немецких сервиза — краса и гордость полированного серванта. К тому же выяснилось, что любимый муж, надежда и опора, кроме как отдавать короткие команды, ни на что больше не годен. Выбыв из привычной среды, он затосковал, сник, потяжелел фигурой, а главное — мозгами.
Маргарита, не в силах выносить безденежье и не умея просто обреченно горевать, ринулась на заработки, пополнив разномастную когорту челночников. Три года она как заведенная моталась между Турцией, Польшей и Россией, обеспечивая семью. У нее объявился какой-то особый нюх на лавчонки и магазины, где можно было найти хороший товар по бросовым, буквально, ценам, и она, как легавая, рыскала по сопредельным странам, которые представлялись ей огромными оптовыми складами, набивая клеенчатые клетчатые баулы бельем, джинсами, футболками, кроссовками, нарядными женскими блузами.
Возвратившись домой, отлежавшись ровно сутки (именно столько требовалось, чтобы к онемевшим от тяжестей рукам и немилосердно ноющим ногам вновь возвратилась послушная чувствительность), вставала на рынке, сбывая доставленное добро. Когда товара оставалось на донышке, ставила за прилавок Андрея, а сама начинала ожесточенно отдраивать, приводя в привычное состояние, отчаянно замурзанную квартиру. Два мужика в доме. Одни. Что с них взять?
И снова в дорогу.
К исходу третьего года безумной челночной гонки, подкопив некоторую сумму в заокеанской зелени, Рита решила, что надо строить цивилизованный бизнес. Какой? Шмоточный магазин? Но ее тошнило от лифчиков, джинсов, сапог. Открыть кафешку? Тоже рискованно — ей были отлично известны неуемные аппетиты санэпидвзяточников и прочих контролирующих обжор. В одно из возвращений, когда она привычно реанимировала сама себя, используя весь багаж медицинских познаний, оставшийся от далекой семилетней учебы в мединституте, пришло неожиданное и элегантное решение — частный кабинет. Ее основная специальность — дерматовенерология — в смутные времена оказалась особенно востребована. Народ, измотанный политическими новациями и шальными деньгами, проживая каждый день как последний, исступленно кидался во все тяжкие, обретая в качестве законного вознаграждения плохо излечимые болезни и совсем не излечимую тоску.
