— Что ты делаешь, сука? — подскочил Рыбаков.
Распопов молча, с каким-то горячечным огнем в глазах, наблюдал за бывшей женой.
— Я порвала эти договоры купли-продажи. — Голос Риты стал совсем тихим и задрожал. — Мы даем вам еще один шанс. Ни мне, ни Зое не нужны «Центурион» и «Озирис». Мы возвращаем их вам обратно, то есть дарим.
— Что? — снова завопил Рыбаков. — А долги? Кто будет платить долги?
— Никто, — тихо вставила Зоя. — Долгов нет. Фирмы чистые.
* * *
— Не может быть, — выдохнул Карелин. — Что она говорит? Что они делают?
Он, наблюдавший за разговором почти с первых минут, несколько раз порывавшийся выскочить из кабинета и броситься на помощь, теперь ничего не понимал. Все шло так, как и предполагала Зоя, за исключением некоторых деталей и оскорблений. Завершающим этапом должны были стать подписи женщин и шампанское.
И вот…
Некую нестыковку в плане Карелин почувствовал уже тогда, когда Рита попросила выйти Черного. И тот вышел. Не должен был выходить, ни за что! По крайней мере он, Карелин, ни под каким предлогом не оставил бы женщин наедине с этими полупьяными скотами. Конечно, Лева стоит под дверью и, Сергей не сомневался, все слышит. Значит, именно так и было задумано? Просто Зоя недосказала самого главного?
Но в таком случае почему Черный сказал, что через две минуты вернется с нотариусом? И нотариус, та самая пожилая женщина, она ведь действительно ждет в приемной? Значит… Даже Лева не знает, что именно решили женщины? Не знает, что они все переиграли? Поэтому Рита и говорит так тихо?
Ай да дамы…
Однако одновременно с изумленным восхищением Карелин вновь почувствовал тревогу. На этот раз она нахлынула стремительной сильной волной, заставив сжаться в крепкие кулаки сильные руки.
Он снова приник к мониторам. Там, в кабинете, картинка словно бы застыла. Один экран демонстрировал все так же напряженно стоящую Маргариту, со второго пускал злые слюни и что-то невнятное шипел Рыбаков, тогда как Зоя сидела на стуле абсолютно прямо, словно статуя. Лишь ломкие пальцы безотчетно комкали, перетирая, тонкую зеленую радугу.
— Смотри-ка, какая добрая! — оскалился с третьего экрана Распопов. — Даришь? Мое же — мне? Или ты все еще надеешься, что я тебя обратно подберу? Нет, милая, Андрей Распопов никогда на чужие объедки не зарился.
— Распопов, — устало сказала Рита, — успокойся. Уж если я от «Озириса» отказалась, то ты мне тем более не нужен. Пошли, Зоя? — повернулась она к подруге.
— Стоять! — вдруг выкрикнул Распопов. — Стоять, сука! — И стал медленно приподниматься над столом.
Карелин увидел, как нырнула в карман брюк его рука, медленно вытягивая что-то тяжелое и плоское.
Рита застыла, наблюдая за медленно встающим мужчиной, Зоя тоже поднялась и теперь находилась рядом с подругой.
Карелин снова перевел взгляд на экран, показывающий Распопова, и обмер: его рука, скрытая от остальных тяжелой столешницей, крепко сжимала пистолет.
Отшвырнул стул, Сергей бросился из кабинета, выскочил в коридор, заворачивая у холла, поскользнулся, схватился за ветки разлапистого дерева. Кадка, не удержавшись от сильного рывка, качнулась и с грохотом упала на пол.
В ту же секунду электрически-синим полыхнуло небо, и громыхнул сильнейший грозовой раскат.
* * *
Рита испуганно вздрогнула и повернулась к окну. Зоя, все еще довольно заторможенная, и грома испугалась с опозданием, и голову поворачивала медленно, будто во сне. А, поворачивая, зацепила краем глаза ненавидящие, безумные глаза Распопова и его вдруг вскинувшуюся руку с пистолетом.
— Нет! — метнулась она к окну, растопырив, как птица, руки с зажатыми в ладонях концами широкого шарфа. — Нет!
Она ударилась о Риту спиной, заставив ту согнуться пополам и стукнуться лбом в полузакрытые жалюзи.
Сквозь веселые раскаты грома хлопок выстрела был почти не слышен.
Что-то горячее и острое впилось Зое в грудь, она удивленно всхлипнула, левой рукой схватилась за полыхающее больное место, все еще пытаясь свободной правой прикрыть подругу, и медленно, будто нехотя, осела на пол.
— Зоя! — Карелин ворвался в кабинет, склонился над недвижным женским телом.
Лицо Зои было спокойным и ясным. Расправились напряженные складки на лбу, знаменитая кокетливая длинная прядка игривым колечком свернулась на щеке, едва тронутые розовой помадой губы были полуоткрыты, словно Зоя вот-вот собиралась улыбнуться. Только глаза… Они смотрели мимо и вдаль. Так далеко, куда никто из живущих в огромном мире, никто из живых заглянуть не мог.
— Зоя… — Карелин поднял женщину на руки. Ее ладонь, сжимающая на груди какую-то тяжелую тряпку, блестевшую темно-красным, откинулась, обнажив большое расплывающееся пятно, в центре которого из рваной небольшой дырочки толчками выплескивались темные фонтанчики крови.
В дверях застыл Черный, за ним тянули головы охранники.
Рита застыла у окна, остановив огромные сухие глаза на Зое, намертво зажав ладонями уши. То ли пыталась спастись от грома, разламывающего на куски небо, то ли хотела удержать от разрыва голову, раскалывающуюся изнутри от грохота недавнего выстрела.
Внезапно небесная канонада оборвалась, наступила абсолютная тишина. И эту тишину через секунду нарушил один-единственный звук — тяжелый удар металла об пол: из все еще вытянутой руки Распопова выпал пистолет.
Рита отняла ладони от ушей, не сгибая коленей, как робот, наклонилась, подняла «макаров». Удивленно, словно взвешивая, подержала на ладони и, резко и точно вскинув руку, выстрелила.
Распопов, нелепо взмахнув руками, завалился ничком, свез деревянной спиной стул и грузно распластался за столешницей.
Тонко и истерично вскрикнул Рыбаков. Расталкивая охранников, в кабинет влетел гостиничный доктор.
Рита брезгливо отшвырнула пистолет, еще раз взглянула на Зою, над которой уже хлопотал врач, отодвинула плечом с прохода Льва Давыдовича Черного и вышла.
Она стояла на крыльце, ничего не чувствуя, ничего не понимая, ничего не видя.
По прозрачной крыше гостиничного козырька ударили первые дождевые капли, крупные и тяжелые. И тут же, без всякого предупреждения и разгона, хлынул ливень. Яркий, теплый, веселый.
Та самая майская гроза, которую она обещала Зое.
Женщина вышла под дождь. Бросила плетьми вниз тяжелые руки. Опустила голову. Вода торопливо и старательно омывала ее всю. Волосы, спину, легкое кружевное белье, мизинцы в глубине сапог. Вода затекала в уши, рот, глаза. Ее было много, она не кончалась, и Рита совершенно четко поняла, что если замереть и стоять вот так, неподвижно, то дождь, смыв уже ненужные одежду и обувь, постепенно растворит ее всю: волосы, лицо, кожу, руки, ноги. И она, Рита, сама станет этой водой, беззаботной, радостной, и понесется в ее потоке далеко-далеко, к речке, а потом к морю, тому самому, теплому и ласковому, о котором они так мечтали.
Постепенно гроза доберется до сердца и смоет его. Оно упадет вниз тяжелой черной каплей, смешается с бурлящей чистой водой и растворится в ней без остатка. Навсегда, навечно. И тогда станет легко, потому что все кончится.
Значит, надо замереть…
