— Из твоего рюкзака не пропало и спички, Битум, — веско произнес Бессадулин, и я понял, что, глядя на меня, обращался он к старшему охраннику. — Я тебе гарантирую.
— Спасибо, Рашид Хасанович, — вежливо ответил я и нарочито медленно поднялся на ноги. — До свидания.
— И тебе не болеть, — хмыкнул Татарин и, опустив голову, зашелестел разложенными на столе бумагами, показывая, что разговор закончен.
Уже в коридоре, едва мы удалились от двери Бессадулина шагов на пять, Седой ухватил меня за плечо и зло прошипел:
— Ну ты урод! Не мог только мне сказать про дерьмовый рюкзак? Хочешь мне проблем нарожать? Я же тебя с дерьмом сожру! Усек?
Не пытаясь освободиться из железной хватки, я спокойно взглянул в лицо охранника, неспешно потянулся рукой к воротнику, привычно шевельнул ладонью, и у меня в пальцах оказался небольшой метательный нож без рукояти.
— Хотел бы нарожать проблем — показал бы Рашиду Хасановичу вот это. Усек?
Увидев столь неожиданный сюрприз, Седой с шипением выпустил заготовленный для следующего ругательства воздух, вновь вдохнул полной грудью и выдал витиеватую матерную фразу, полностью относящуюся к недотепам-охранникам, не могущим как следует обыскать доходягу-охотника.
Убирая нож обратно в кармашек, я примирительно произнес:
— Я проблем никому не хочу. Ни к чему это. Но дарить кровью и потом нажитые вещи твоим охранникам не собираюсь.
— А ну пошли, — уже совсем другим тоном произнес старший охранник и потащил меня по коридору к выходу.
Сопротивляться я не стал и послушно переставлял ноги, сохраняя безразличное выражение лица. Хотя внутри меня полыхало вовсю — злость на самого себя вперемежку с нарастающей тревогой. Вляпался по самые уши. Словно угодил в зыбучий песок и сейчас медленно погружаюсь, а ухватиться не за что.
И ведь виноват только я сам. Шайтан меня дернул пройтись по толкучке, не иначе. Сразу после разговора с хозяином шашлычной следовало рвать когти и, забившись в берлогу, затаиться на пару-тройку дней, а то и неделю, пока приезжие русские не уберутся из города и всколыхнутое ими дерьмо не уляжется. Твою мать!
Тут мы вылетели из темного коридора на солнечный свет. Найдя взглядом обыскивавшего меня охранника, Седой в один шаг оказался рядом и с размаху впечатал кулак ему в живот. Утробно всхлипнув, бедолага согнулся в три погибели и тут же получил сокрушительный удар коленом в лицо, сбивший его с ног. Зажав ладонями разбитый нос, охранник прогундел:
— О-ох… мать… шеф, да ты чего? Че я сделал-то?
— Я чего?! — прорычал Седой и наградил валяющегося в пыли Семена еще одним пинком, метя в пах. — С-сука! Гребаный удод! Так ты, значит, пришлых обыскиваешь?! Заточку проглядел! Н-на! И еще н-на!
— А-а! Борис Евгеньевич! Ай! О-о-о…
От особенно сильного удара в живот охранник утробно всхлипнул, и его скрутило в рвотной судороге. На чисто подметенный бетон выплеснулось зловонное содержимое желудка. Прекратив жестокую экзекуцию, Седой брезгливо отступил в сторону, не желая пачкать обувь.
Второй охранник боязливо отшагнул назад, переводя ничего не понимающий взгляд с избитого напарника на Седого и предусмотрительно держа рот на замке.
С безразличием взглянув на стонущего и неверной рукой утирающего залитый потеками рвоты подбородок Семена, я шагнул к своему рюкзаку, сиротливо валяющемуся шагах в пяти от входа — совсем не там, где я его оставлял. Клапан отстегнут и откинут, шнуровка расплетена. На выцветших боках отчетливо виднелись пыльные следы ботинок. Не иначе парочка заскучавших на посту уродов решила сыграть им в футбол. Но сначала основательно покопались внутри, присвоив все, что им понравилось.
— Сучий потрох, — тяжело дыша, выплюнул Седой, он же Борис Евгеньевич, и переключил внимание на меня: — Ну? Что там с твоими шмотками?
— Хреново с моими шмотками, — мрачно отозвался я, поднимая рюкзак с бетона и взвешивая его в руке. — Пока не проверял, но что внутри покопались — это точно, а потом еще и ногами от души попинали. Своих ножей вообще не вижу, как и лопатки.
— Понятно, — кивнул Седой и круто развернулся ко второму, еще не битому охраннику. — Я разве говорил, что в его вещах рыться можно? Я разрешал? Разрешал, спрашиваю?! Чего ты мне рожу строишь, верблюд хренов! Отвечай!
— Н-нет, Борис Евгеньевич, не разрешали, — опустив голову, промямлил тот.
— Так какого хрена?! — зло процедил старший охранник.
— Шайтан попутал.
— Ладно… я с вами чуть погодя побеседую. Вещи вернуть. Мигом!
Оставшийся для меня безымянным охранник оказался настоящим живчиком. Не успел я открыть рот, чтобы поблагодарить Седого, как рядом со мной буквально из воздуха материализовался небольшой брезентовый сверток. Брезент, кстати, был моим собственным, все еще покрытый пятнами крови ушана.
Молча подхватив пожитки, я под пристальным взглядом Седого запихнул их в рюкзак и, подцепив его за лямки, выпрямился.
— Что, проверять не будешь?
— Вашего слова, Борис Евгеньевич, мне будет достаточно, — включил я уважительный тон.
Честно говоря, руки так и чесались досконально проверить имущество, но заставлять ждать и так уже исходившего паром старшего охранника мне не хотелось, равно как и ссориться с ним. Ни к чему это…
Пожевав губами, Седой искоса взглянул на своих людей, и те лихорадочно закивали, подтверждая, что отдали все до последней мелочи.
— Все на месте, — буркнул старший. — Вы, два тупых ишака, стойте здесь и ждите моего возвращения. К хозяину никого не пускать, пока не вернусь. А ты… Битум, топай за мной на склад. Выберешь шмотки, заодно и деньги отсчитаю.
Склад оказался здесь же, всего метрах в пятнадцати от нас, за неприметной металлической дверью с облупившейся белой краской. Над косяком виднелись следы некогда большой вывески, повествующей что-то о ремонте бытовых приборов.
Заметив мой интерес к жалким остаткам букв, Седой поинтересовался:
— Умеешь читать?
— Немного, — пожал я плечами. — Буквы разобрать сумею.
Хорошо смазанная дверь бесшумно отворилась, на нас пахнуло запахом лежалой кожи, железа, краски и чего-то еще, не поддающегося опознанию.
— До войны здесь мастерская была, — пояснил охранник, заходя внутрь и маня меня за собой. — Телики чинили, компьютеры, кондеры, музыкальные центры… да все подряд, короче. А теперь вот под склад приспособили. Так… тебе ведь готовые шмотки нужны, правильно?
— Ага, — кивнул я, с жадным любопытством оглядываясь по сторонам.
Тут было на что посмотреть. Относительно небольшое пространство склада заставлено грубо сваренными из профиля полками, в стены вбиты крючья, увешанные бухтами проводов, веревки и проволоки. Засмотревшись, я едва не споткнулся о толстенный моток троса, лежащий на бетонном полу, рядом притулился здоровенный крюк — не иначе с крана сняли.
— Сюда иди, — окликнул меня Седой, подходя к одному из стеллажей. — Подберем тебе одежку.
— Ага, — зачарованно отозвался я, с трудом отрывая взгляд от разложенных повсюду богатств. Помимо воли мозг уже успел подсчитать примерную стоимость увиденных вещей и даже предположить, кому именно их можно загнать. Такая уж у меня натура.
— Сюда иди, говорю! — раздраженно буркнул старший, и, очнувшись от радужных грез, я поспешил на зов.
— У вас тут много чего…
— А? На складе-то? Да, наш хозяин мужик хозяйственный, — хохотнул Седой и, посерьезнев, добавил: — И порядок любит прежде всего. Я тебе вот что скажу, Битум: раз хозяин велел тебе одежку дать, я дам, и денег сколько положено отслюнявлю, но если ты вздумаешь нас кинуть…
— Не вздумаю, Борис Евгеньевич, — качнул я головой, нетерпеливо поглядывая на прикрытую мешковиной полку. — Я себе не враг.
— …То я тебя найду, возьму лом и перебью руки-ноги, чтобы больше бегать не мог, а потом велю засыпать в твою глотку пару трехлитровых банок пустынного песка, — жестко закончил Седой, вперив в меня холодный взгляд. — Ты меня хорошо понял, Битум?
— Более чем, — кивнул я со вздохом.
— Вот и лады, — буркнул охранник и, вытащив из-под мешковины плотный сверток, всунул его мне в руки. — Держи. Штаны, куртка, а от меня в подарок еще и безрукавка. Все, пошли.
— Посмотреть бы.
— Чего на них смотреть? — удивился Седой, подталкивая меня к выходу. — Все новое, ненадеванное, а размеры одинаковые. Правда, на пару размеров больше, чем нужно, но тут поделать нечего — самому под себя подгонять придется.
Пока старшой запирал дверь, я торопливо утрамбовал сверток в рюкзак. На пару размеров больше — это хорошо. Одежда должна быть свободной.
Спрятав ключ, Седой покопался в висящей на поясе сумке и, достав толстую пачку паханских, небрежно отсчитал две сотни и протянул мне. Приняв деньги, я молниеносно спрятал их во внутреннем кармане куртки, продел руки в лямки рюкзака и вопросительно взглянул на Седого. Правильно поняв мой взгляд, тот лениво махнул рукой:
