— Да, мистер Галахад?
— Помогите нам, ладно? А потом позвоните доктору. Когда герцога уложили, а Бидж ушел звонить, Галли собрался уйти, но страдалец его окликнул:
— Трипвуд!
— А, что?
— У-ой!
— Больно?
— А то нет! Но не в этом дело. Что с Линдой?
— В каком смысле?
— Сам знаешь. Видел. Почему она целовала этого… ну, врача?
— И верно! Помню, целовала. Он лежит, а она к нему наклонилась…
— Наклонилась? Кинулась, как цирковой тюлень на рыбу. И целует, и целует…
— Да, я заметил.
— Раз пятьдесят.
— Примерно. Не удивляйся, она его любит.
— Что ты порешь! Они не знакомы. Он сегодня приехал. Галли понял, что пришло время разомкнуть уста. Лучше бы
после обеда, но вряд ли возможно. Инвалид не успокоится, если ему не скажешь правду. И он начал свою повесть с той напевной мягкостью, которою завоевывал сердца пеликанов.
— Что ж, Данстабл, открою тебе все. Ты ошибся, они знакомы. Джонни довольно долго ухаживал за твоей племянницей. Сам знаешь, как это делается: цветы, кафе, нежный шепот, пламенные взгляды, а возможно — и флакончик духов. Часто видели, что он гадает на ромашках в Кенсингтонском саду. Так оно и шло, пока однажды в такси он не сделал ей предложения. Она согласилась. Именно поэтому она и пела, а ты подумал, что у нее неладно с головой. Нет, Данстабл, голова у нее в порядке. Всякий запоет, когда любит и любим. Ты представь, о чем она думала: Джонни в парадных штанах, хор, клир, епископ — спорые, шустрые, как однорукий обойщик, а там — и свадебный завтрак, и отъезд, и медовый месяц.
Герцог несколько раз хотел вмешаться, но не мог, в основном — от ярости, и только болботал.
— Надо ли говорить бывалому вояке, что путь любви не бывает пологим? Они поссорились. Джонни мог помириться только здесь, в замке. Но как же сюда попасть? Сказать Конни, что он мой крестник? Ни в коем случае. Конни не жалует моих подопечных. Не вдаваясь в частности, она их всех относит к касте неприкасаемых. Ты возмущен. Я тебя понимаю, но такова моя сестра.
И тут я придумал: пусть будет психиатром. Тогда, если ты разрешишь такой образ, я убью двух зайцев. Утром — Линда, вечером — Кларенс. Благодаря тебе он приехал, к счастью — упал, ударился, твоя племянница, по твоему же меткому выражению, кинулась к нему, как цирковой тюлень, и, возможно, до сих пор целует. Словом, они помирились, и ты можешь делать заметки для своего тоста на свадебном завтраке.
Даже такой блестящий рассказчик должен перевести дыхание; и герцог ловко обратил монолог в беседу.
— В жизни не слышал такой чепухи, — сказал он. Галли горестно удивился.
— Ты огорчаешь меня, Данстабл, — сказал он, укоризненно сверкнув моноклем. — Неужели тебя не трогает весенний расцвет любви? Да, сейчас не весна, но дела это не меняет. Я думал, только вывих удержит тебя от танца семи покрывал. Радовался бы — теряешь племянницу, обретаешь племянника.
— У-ой!
— Перестань говорить «у-ой». Тебе что, не нужен племянник?
— Нет. У меня их три штуки. Двое женились черт знает на ком, и, заметь, без спроса. Линду я до этого не допущу. Помощник психопата, еще чего! Скажи своему мерзкому сынку, что надежды нет. И не спорь, незачем.
Дальнейшую дискуссию прервал местный доктор из деревушки, разместившейся в тени замка. Галли вздохнул с облегчением и направился в холл, где нашел счастливую пару (Линда выглядела точь-в-точь как ангел-хранитель, сделавший доброе дело) и сообщил им новости.
— Ну, Джонни, говорил я с твоим будущим дядей. Правда, он с этим не согласен.
— С чем?
— Что он будет тебе дядей. Я ему все объяснил, и он сказал: «Не разрешу!» В чем дело?
Спросил он Линду, ибо она пронзительно закричала, а потом как-то странно уставилась на него.
— Так и сказал? — проверила она глухим, замогильным голосом.
— Да, но что с того? При чем тут всякие дяди? Какие у него права, хотел бы я знать?
— Большие! О, Джонни, Джонни! Я не успела тебе сказать, но я — под опекой совета.
Она хотела что-то прибавить, но Бидж ударил в гонг, а когда Бидж ударял в гонг, человеческий голос мог и не стараться.
4Весь обед Галли думал о ее словах. Что значат они для закона, он не знал, а спросить крестника — не мог. Линда тоже сидела далеко, и он спросил Ванессу, свою соседку, но она в таких делах не разбиралась.
В правление леди Констанс обед был строгой процедурой. Мужчины оставались, как оставались они при ее отце. Лорд Эмсворт ушел вместе с дамами, чтобы снять воротничок и надеть шлепанцы, и только тогда Галли, перебив Уилбура Траута, спросил:
— Какие права у совета, никто не знает?
Уилбур с обычной своей приветливостью начал говорить что-то, почерпнутое из детективов, и Галли его поблагодарил.
— Это не совсем то, — мягко заметил он. — Речь идет о девушке, она под опекой совета. Что они могут запретить?
Джон просидел весь обед молча, но сейчас заговорил:
— Практически все, если это оформлено.
— О, Господи! — воскликнул Галли, а Джон монотонно, словно из могилы, продолжал:
— В этих случаях подопечная подпадает под действие закона об опеке над детьми. Она не может выйти замуж без разрешения. Если же она самовольно решится на этот шаг, суд вправе наложить запрет.
Переведя это на человеческий язык, Галли стал протирать монокль, а заговорил — из другой могилы.
— Запретит ей выйти замуж?
— Вот именно.
— А вдруг не запретит?
— Только в том случае, если совет об этом попросит. Галли яростно протирал монокль, как бы моля о силе.
— Значит, если какой-то кретин против, она ничего не может сделать?
— Да.
— Чудовищно!
— Таков закон.
— Кто его выдумал?
— Не знаю.
— Чушь какая-то!
Уилбур Траут, слушавший с большим интересом, задал резонный вопрос:
— А если она все-таки выйдет?
— Мужа посадят в тюрьму.
— Вы шутите!
— Нет, таков закон. Это серьезное преступление.
— Значит, на подопечных нельзя жениться?
— Если совет возражает, нельзя.
— Жаль, мои жены не были под опекой!.. — сказал Уилбур Траут.
5Произнеся эти слова, он допил вино и ушел в бильярдную, а Галли обрел полную свободу.
— Однако положеньице! — сказал он.
— Да.
— Ты не перепутал?
— Нет.
— Тогда дела плохи.
— Хуже некуда.
— Как ты думаешь, почему он оформил все это в совете?
— Не знаю, не спрашивал, — резче, чем хотел бы, ответил Джон. — Я думаю, из-за ее братьев. Женились без спроса, вот он и решил…
— Вполне возможно. С него станется.
— Да.
— А тебя правда посадят, если что?
— Правда.
— Ты не мог бы их убедить?
— Нет.
Галли вздохнул. Все шло так хорошо, и вдруг — пожалуйста! Сам Джерри Джадсон поставил бы сто к одному, и то после долгих размышлений.
— Нехорошо, — сказал он, вздыхая еще раз. — Поражение у самого финиша. Нет, зря я так говорю. Держи хвост трубой, вот мой девиз. Что-то придумать можно.
— Прошу.
— Надо подумать.
— Вот это верно.
— Хорошо уже то, что здесь, в замке, ты можешь очаровать Данстабла. Он тебя полюбит. Он скажет: «Ах, как я в нем ошибался! Это же соль земли, цвет нации. Танцевать на его свадьбе — великая честь». Зайди к нему, вырази сочувствие, спроси о чем-нибудь.
— О чем именно?
— Ну, о лодыжке. Он лежит, страдает. Самое время!
— Да?
— Все переменится, вот увидишь. Пошел бы, а?
— Может, завтра? Или послезавтра?
— Нет, иди.
— Он очень страшный.
— Чепуха! Истинный агнец.
— Да-а?
— При чем тут «да-а-а»? Никто ничего не добился, сидя на заду. Хочешь жениться или нет? Что ж, подлижись к Данстаблу. Пляши перед ним. Прилипни к нему, как пластырь. Задавай загадки, рассказывай сказки, пой песенки. Можешь показать карточный фокус.
— Ну, если вы так считаете… — протянул Джон. Он недавно знал герцога, но совсем не хотел с ним сблизиться.
Глава десятая
1Лорд Эмсворт лег в постель немного взволнованным. Чувствительному человеку всегда неприятно, если с лестницы низвергается водопад гостей, да и предшествующие события вполне могли повысить давление. Когда он пришел в себя, он нервничал, и мы не удивимся, что он долго не мог заснуть.
Но и заснув, он скоро проснулся, ибо в три часа ночи сон его прервало одно из неприятных происшествий, свойственных сельской местности. Летучая мышь ошиблась, влетела в открытое окно и принялась кружить по комнате в своей глупой манере. Покажите мне летучую мышь, гласит старая пословица, и я вам покажу стопроцентного идиота.
Девятый граф не сразу ее заметил, спал он крепко; но когда она раза три просвистела у его щеки, он ощутил то, что ощущают в рассказах о привидениях, а именно: он — не один. Тогда он присел, поморгал и решил проверить это ощущение.
