Приглядевшись, я увидел на колючках какое-то темное вещество.
— Вы подозреваете яд? — спросил я.
— Яд, Уотсон, который вызывает потерю контроля над мускулами, но не мгновенную смерть. В сочетании с амазонскими джунглями это вам ничего не говорит?
— Кураре!
— Совершенно верно, кураре. Еще столетия назад его использовали южноамериканские индейцы. Он готовится из коры чилибухи: ее варят несколько дней, пока не получится густая темная масса, содержащая большое количество стрихнина. Поскольку он воздействует на организм, только когда попадает в кровь, им смазывают наконечники стрел, а в данном случае — колючки. Важно рассчитать дозу в зависимости от размера жертвы: птица умрет через минуту, мелкое млекопитающее — через десять минут, а такое крупное существо, как человек, — минут через двадцать. Вспомните мертвую лягушку, которую я нашел, Уотсон. Чтобы проверить действие яда, индейцы колют лягушку отравленной стрелой, а затем подсчитывают число прыжков, которые она сможет сделать, прежде чем умрет. Я считаю, что лягушка стала жертвой подобного опыта.
Заметьте также, что колючки смяты. Их подложили Андерсону в сапог. Стоило ему обуться и встать, как колючка вонзилась в ногу, — отсюда след укола, который заметил доктор Кронин. Конечно, Андерсон выругался, но подумал, что колючка случайно попала в сапог, когда он в прошлый раз был в оранжерее. Он извлек колючку и выбросил туда, где я ее отыскал. Через несколько минут, когда он уже дошел до пруда, Андерсона разбил паралич, и он упал, став легкой добычей для пиявок. Яд невозможно обнаружить: современная медицина не знает способа выявить стрихнин, если доза не смертельна.
Немного поразмыслив, я пришел к очевидному выводу и спросил:
— Могу я заключить, что вы подозреваете в этом преступлении миссис Андерсон?
— Определенно. Только она или Доггет могли посещать оранжерею не вызывая вопросов, а также знали привычки Андерсона и имели возможность устроить ловушку. Но я не уверен, что она действовала по собственной воле. Выбор кураре в качестве яда скорее указывает на человека с индейскими корнями. Я склонен думать, что на преступление миссис Андерсон подбил сеньор Гомеш, который и раздобыл яд. Мои познания в антропологии наводят меня на мысль, что в его жилах течет индейская кровь.
— Но почему она согласилась на такое?
— Какая же тут может быть еще причина, кроме любви? — сказал мой друг с насмешливой интонацией, которая появлялась у него, когда он упоминал о нежных чувствах. — Что, как не любовь, всегда движет женщинами? Ясно, что ее нежность к Андерсону с годами притупилась. Она сама нам призналась, что наша страна осталась для нее чужой, что она постоянно тоскует по теплу и открытости своей родины. У миссис Андерсон нет детей, которые могли бы привязать ее к Англии и, возможно, укрепили бы этот брак. Увлечение Андерсона поглощало его целиком, он часто оставлял жену на долгие месяцы и к тому же был намного старше.
И вот в один прекрасный день молодой бразилец наносит визит в этот дом. Он беседует с миссис Андерсон на ее родном языке о Бразилии. И, возможно, вскоре она в него влюбляется. Они обмениваются секретами, как это свойственно любовникам, и она открывает Гомешу, что Андерсон — агент роялистов. Как честный дипломат, Гомеш докладывает об этом своему начальству и получает приказ убить Андерсона.
— Постойте, Холмс, — возразил я, — одно дело сбежать с любовником, и совсем другое — совершить убийство по его приказу. Она рисковала поставить себя в очень опасное и сложное положение.
— Вы совершенно правы, Уотсон, и потому я считаю, что он использовал мощный стимул: предложил ей брак и новую жизнь в стране, которую она любит.
— Неужели он зашел так далеко, что готов был жениться ради карьеры?
Холмс пожал плечами:
— С его точки зрения это был бы выгодный брак. В конце концов, она дочь высокопоставленного правительственного чиновника и к тому же унаследует все имущество Андерсона. Оно значительно и по нашим меркам, а в Бразилии это целое состояние. Чем не превосходный брак для человека его происхождения?
— Но способ убийства, Холмс! Весь ужас отравления кураре состоит в том, что жертва остается в полном сознании, пока не умирает от удушья из-за паралича мышц, контролирующих дыхание. Он чувствовал, как пиявки высасывают его кровь, но не мог ни позвать на помощь, ни пошевелиться!
— Действительно, — согласился Холмс, — пренеприятная кончина. Ну что же, пожалуй, нам пора побеседовать с миссис Андерсон.
Мы вернулись в дом и попросили разрешения переговорить с этой леди наедине.
Без всякой преамбулы Холмс задал вопрос:
— Как я понимаю, миссис Андерсон, вы обещали сеньору Гомешу выйти за него замуж?
Женщина окаменела от потрясения, что, разумеется, и входило в намерения Холмса. Он желал, чтобы она утратила равновесие и, быть может, сказала больше, чем хотела.
— Как вы узнали? — пролепетала она. — Мы же никому не говорили!
Холмс сделал непринужденный жест.
— Методом дедукции, мадам. Точно так же, как пришел к заключению, что это вы убили мужа с по мощью яда кураре.
И снова она напряглась от страха. С минуту мне казалось, что миссис Андерсон упадет в обморок, но она шатаясь дошла до кресла и села. Ее губы беззвучно шевелились. Через несколько секунд она немного пришла в себя.
— Надеюсь, вы не изложили полиции эту смехотворную теорию? — осведомилась она надменно.
Выражение лица Холмса было суровым.
— Пока что нет, мадам, но я собрал улики, которые должны убедить ее в вашей вине. Я не испытываю к вам сочувствия, миссис Андерсон. В конце концов, это было хладнокровное убийство. Я прав, полагая, что вы действовали по наущению сеньора Гомеша?
Она с вызывающим видом гордо откинула голову:
— Я не стану возлагать на другого свою вину в этом преступлении. Это моя рука поместила отравленные колючки в сапог. Я утратила любовь к мужу. Он предал мою страну. Я хотела стать свободной. Фернанду лишь обеспечил меня средством для убийства.
— Ну что же, он обладает дипломатической неприкосновенностью. Я же не могу допустить, чтобы вас повесили, а он остался на свободе. Но я настаиваю на том, мадам, чтобы вы оба покинули эту страну на следующем же пароходе, иначе я сообщу полиции все, что знаю.
Она кивнула в знак согласия.
Мы сразу же ушли. Холмс был мрачнее тучи.
— Грязное дело, Уотсон! — воскликнул он. — Одно из самых хладнокровных убийств, какие мне приходилось видеть, а мы не можем отдать преступников в руки правосудия. Наше единственное утешение состоит в том, что я не верю, будто такая парочка может быть счастлива. Я изложу все факты сэру Джозефу. Он должен узнать правду. Полагаю, он согласится, что нам не следует вмешиваться, какие бы выводы ни сделал коронер. Что же до остального, то вам придется помалкивать.
Дело о медиуме
— У меня тут интересное письмо, Уотсон, — сказал мой друг Шерлок Холмс однажды утром.
Миссис Хадсон только что принесла почту, и Холмс разбирал ее, отделяя важные письма от счетов и несущественной корреспонденции.
— Какое-то дело? — осведомился я.
— Да. Возможно, я возьмусь за него. Клиент живет в Бирмингеме, что нарушит ровное течение моей жизни, а также и вашей, если вы захотите присоединиться ко мне. Но, с другой стороны, я засиделся в метрополисе, и, возможно, смена обстановки и пребывание в незнакомом городе как раз то, что мне нужно.
Он передал мне письмо, и я прочел следующее:
Сэр,
хотя мне в высшей степени неприятно посвящать посторонних в сугубо семейные дела, я верю, что Ваше искусство в разоблачении мошенников и шарлатанов может сослужить мне бесценную службу.
Я попросил бы Вас прибыть в мою контору двадцать первого числа сего месяца, и тогда я изложу все детали. Вы найдете вознаграждение весьма щедрым.
Искренне Ваш
Джеймс Мёргисон
Письмо было напечатано на бланке. Я изучил печатный заголовок: «Галантерея Мёрчисона». По моим сведениям, крупная компания.
— Тон довольно-таки безапелляционный, — заметил я.
— Да, действительно, — согласился Холмс, — но я склонен быть снисходительным и приписать это тревоге за свою семью. Вы, наверно, заметили, как сильно перо давило на бумагу, когда он выводил слова «мошенников» и «шарлатанов». К тому же это вопрос моих финансов, которые существенно поправит щедрое вознаграждение богатого и благодарного клиента. Да, Уотсон, по размышлении я решил, что обязательно отправлюсь в Бирмингем. Надеюсь, вы будете меня сопровождать.
До даты, назначенной Мёрчисоном, оставалось всего два дня. Какое-то время ушло на то, чтобы отправить телеграмму, подтверждающую согласие, справиться с расписанием поездов и собрать вещи. И вот мы уже садились в вагон первого класса для курящих на вокзале Юстон.
