– Как это не было, когда было! – повысил голос Серафим. – А ваш внешний вид! Он говорит сам за себя. Вы же, простите, стоите передо мной в одних панталонах! И смеете говорить мне об отсутствии… известных намерений?
– «Известные» намерения у меня, конечно, были, но, как это ни прискорбно будет вам слышать, барон, как супругу вот этой дамы, все совершалось по обоюдному согласию, – произвел князь Щербатов последнюю попытку оправдаться перед «мужем» женщины, лежащей в неглиже на диване. – И никак иначе! – добавил он.
– Это так? – строго сдвинул брови к переносице «муж».
– Нет, не так, – просто ответила Ксения и принялась одеваться. – Да как ты мог подумать, милый?! Он повел себя просто как животное…
– Да как же… – Григорий Алексеевич захлебнулся в праведном негодовании, – как же «не так», когда именно «так»! Ну, скажите же ему правду, наконец!
– Я говорю правду, – спокойно ответила Ксения, что-то там себе зашнуровывая. – Вы затащили меня в нумер явно с преступными намерениями силой овладеть мной, чего едва не произошло. Спасибо тебе, – она с благодарностью взглянула на Серафима. – Ты подоспел как раз вовремя, милый.
– Ага! – воскликнул Серафим. – Слышали?!
– Она лжет, – выдавил из себя князь.
– Нет, ваше сиятельство, – сказала Ксения. – Я мужу никогда не лгу.
– Слышали! – снова вскричал Серафим, негодующе вращая глазами. – Моя жена никогда не обманывает!
Боже мой! Насколько наивны все эти простофили мужья! Более говорить, а тем более чего-то доказывать, было бессмысленно, да и незачем. Желание получить минутное удовольствие принимало весьма нехороший оборот. Сейчас этот муженек заявит в полицейское отделение о попытке изнасилования его супруги; она, стерва, подобное подтвердит, и тогда возьмут его, князя Григория Алексеевича Щербатова, потомка великого князя Черниговского, под белы рученьки и поведут в следственную тюрьму. Конечно, можно будет как-то извернуться, поднять старые связи, привлечь влиятельных родственников, чтобы помогли вытащить из кутузки, но это в любом случае позор! Потеря репутации. Пятно на всю оставшуюся жизнь. Как потом отмыться от этого? Нет, вовек не отмоешься…
Князь Щербатов осторожно посмотрел в сторону мужа стервы.
«А может, возможно как-нибудь договориться? – подумал он. – Все равно давать на лапу придется, так лучше уладить с её мужем»?
Григорий Алексеевич помедлил еще несколько мгновений, прикидывая в уме, какую надлежит озвучить цифру, и произнес:
– Я готов уладить возникшее между нами э-э-э… недоразумение… Пятьсот рублей ассигнациями…
– Что?! – хором воскликнули Серафим и Ксения. – Пятьсот рублей?
– Кхм… Восемьсот, – поправился князь. – Я хотел сказать, восемьсот рублей. Ассигнациями.
– Князь, – тоном до глубины души обиженного человека произнес Серафим. – Вы только что пытались нанести бесчестие моей супруге. А теперь вы наносите бесчестие мне, предлагая деньги… Никакие деньги не помогут смыть позор с нашей семьи, тем более такие мизерные, каковые вы пытаетесь предложить. Да еще в ассигнациях… Нет, я немедля иду в участок.
– Тысяча! – быстро сказал князь.
Серафим молча посмотрел, как супруга одевается, дождался, когда она полностью приведет себя в порядок и, взяв ее за руку, повел к двери.
– Пойдем, дорогая… А вас, князь, – даже не удостоив Григория Алексеевича взглядом, – я убедительно прошу не оставлять покуда своего нумера. За вами скоро придут из полиции…
– Позвольте, – вскричал князь Щербатов. – Сколько же я должен заплатить вам за то, чего не было? Десять тысяч, что ли?
Серафим приостановился:
– А вот сейчас, князь, вы назвали сумму, более приемлемую для того, чтобы уладить наши, как бы это сказать помягче… не совсем дружеские отношения. Возможно, – он сделал задумчивое лицо, – мы бы могли подумать над вашим предложением.
– Вы с ума сошли, – выдохнул князь. – За рандеву с вашей супругой я должен заплатить десять тысяч?! Да к тому же и рандеву, к слову сказать, не состоялось! Нет, это черт знает что!
– Я вам не сказал, князь, что вы должны заплатить десять тысяч, – заметил Григорию Алексеевичу Серафим. – Я сказал, что готов обдумать ваше предложение относительно десяти тысяч денежной компенсации за тот огромный моральный ущерб, который вы нанесли моей супруге и мне. И я, – Серафим жестко посмотрел в глаза Щербатову, – уже обдумал. Мы не согласны.
От удивления князь открыл рот. Этого он никак не ожидал. Сумма в десять тысяч рублей, пророненная им лишь в качестве примера, только что была отвергнута этим господином в пенсне с синими стеклами.
– Какая же сумма вас устроит в таком случае? – пробормотал князь, уже готовый отдать все, лишь бы эта ситуация поскорее разрешилась. О, в следующий раз, когда ему захочется приволокнуться за какой-нибудь юбкой, он, наученный горьким опытом, прежде сто раз подумает, а стоит ли это делать.
– Вначале я думал, что двенадцать тысяч могут как-то компенсировать те… неудобства, которые мне и супруге пришлось испытать при знакомстве с вами. – Серафим презрительно посмотрел в сторону князя Щербатова, хотел, видно, что-то добавить, но промолчал. – Теперь же, учитывая то, что вы и до сей поры не понимаете, какой моральный урон вы нанесли нашей семьей, моей дражайшей супруге и лично мне, я склонен думать, что только сумма в пятнадцать тысяч может хоть как-то – заметьте, хоть как-то – сгладить впечатление о вас. И позволить вам и далее проживать в беспечности, не имея никаких сношений с полицией… по крайней мере, по нашей инициативе.
С этими словами Серафим остановился и выжидающе посмотрел на князя. Ксения также бросала на Щербатова короткие взгляды, в которых сквозило презрение и явная издевка. Этот человек вполне заслуживал того, чтобы кошелек его стал легче на пятнадцать тысяч рублей.
– Это целое состояние… У меня нет с собой таких денег, – убито произнес Григорий Алексеевич, что означало согласие и полную капитуляцию. Он готов был заплатить, лишь бы все это поскорее кончилось.
– Это не наши проблемы.
– Но…
– Вполне достаточная сумма за причиненное бесчестие.
– Завтра утром я сниму деньги с банковского счета и передам их вам…
Серафим и Ксения переглянулись. Любая оттяжка времени в платеже грозила тем, что обманутый может опомниться, засомневаться и рассказать о случившемся своему поверенному. Чего допустить было нельзя. Юристы же – а народец этот в большинстве своем пройдошливый – сразу бы смекнули, что их клиента разводят, и в лучшем случае денег мошенникам не видать как своих ушей. А в худшем случае Серафиму и Ксении грозило бы непременное свидание с полицией.
– Нас это не устраивает, – заявил Серафим. – К тому же мы намерены немедля выехать из этой гостиницы. Извольте рассчитаться сию же минуту…
Вексель на пятнадцать тысяч, выписанный князем Щербатовым, они обналичили через несколько минут по открытии Учетно-Кредитного банка. Ксения стала богаче на пять тысяч, Серафим… Впрочем, лично на себя Серафим тратил совсем немного. Куда же шла основная выручка от совместных афер, Ксения точно не знала. Скорее всего, как она подозревала, основная часть их прибыли отдавалась Серафимом какой-то тайной организации, связанной с национально-освободительным движением в Польше.
После еще трех афер, окончившихся для махинаторов очень счастливо – они принесли Ксении доход в общей сложности в одиннадцать тысяч, – Серафим повез ее в Варшаву.
* * *
Ах, Варшава! Старый и Новый город. Краковское предместье. Театр Вельки с большим (оперным) и малым (драмы) залами; великолепная Саксонская площадь, дворец Огинских, треугольная Банковская площадь архитектора Корацци и Королевские Лазенки с бельведером…
Варшава – город сорока наций, в котором можно было встретить и индийского брамина, постоянно тут проживающего, и татарского князя, считающего себя потомком хана Батыя, и немца со шкиперской бородкой и приставкой «фон», и резака-еврея из ветхозаветного рода Леви.
А еще Варшава была городом контрастов. Так, например, здешним генерал-губернатором в то время был Иосиф Владимирович Ромейко-Гурко, весьма заслуженный генерал; а его жена Мария Андреевна, урождённая графиня Салиас, прославилась тем, что однажды пыталась украсть в галантерейном магазине шёлковые ленты. Полицейский, вызванный владелицей магазина, арестовал владелицу, которую впоследствии приговорили к трём месяцам тюрьмы за оскорбление губернаторши.
Это был город Сократа Старынкевича, Президента Варшавы, более похожего на земского учителя, нежели на генерала и городского голову, и Францишека Костшевского. Последний не был из когорты власть предержащих, однако популярен был не менее, если не более, так как являлся завсегдатаем всех светских гостиных и самым востребуемым художником в городе. А еще Варшава была городом развлечений и удовольствий, куда съезжаются со всего мира прохиндеи и прожигатели жизни. В многочисленных светских салонах процветала клептомания, но подобное обстоятельство мало кого смущало. Словом, город-мечта для аферистов, мошенников и прочего разномастного жулья!
