Выслушав приговор, Серафим вздохнул. То, что он задумал, пришлось отложить на три с половиной года. Но это ничего. Он, собственно, никуда не торопится…
* * *
Три с половиной года. Много это или мало? Много, если судить с точки зрения человека, сидящего в камере и считающего дни до своего освобождения. Мало, если вы человек занятой и жизнь у вас насыщена до того, что последующий день совершенно не похож на предыдущий.
Три с половиной года для Вольдемара Долгорукова прошли как три с половиной долгих года.
Три с половиной года для Серафима и Ксении пролетели, как три недели. Ну, может, и не как три недели, а как три месяца, что сути, в общем-то, не меняет.
Всеволод – так стал именовать себя Долгоруков, отказавшись от игривого и пошловатого имени Вольдемар, – вышел из заведения центральной пересыльной тюрьмы «Бутырки» в первом часу пополудни в срединный день июля месяца 1880 года. Серафим знал об этом, а поэтому наблюдал за выходом Долгорукова из Бутырского тюремного замка с противоположной стороны улицы. Одет он был в дорожный костюм, в руках держал путевой саквояж и трость, а на носу сидело знакомое пенсне с синими стеклами.
Серафим также знал, что Всеволода Долгорукова немедля вышлют из Москвы, только вот не ведал, куда именно. Впрочем, выбор у бывшего сидельца был не особенно большой, ибо таковым запрещалось не только проживать, но и даже посещать как обе российские столицы, так и многие крупные губернские города.
Долгоруков вышел с полицейским приставом. Вместе они, едва ли не как два закадычных друга, пошли к извозчичьей бирже. Вслед за ними отправился и Серафим, поглядывая по сторонам и стараясь примечать все, что стоило внимания.
Пристав взял извозчика, усадил Долгорукова, и пролетка тронулась.
Серафим, подождав, когда пролетка с Долгоруковым и приставом отъедет, также взял извозчика и, указав тростью в спины Долгорукова и полицейского пристава, произнес:
– Следуй во-он за теми господами, голубчик. – И добавил: – Только смотри, не упусти.
– Не упустим, ваш бродь, – живо ответил извозчик, приняв, верно, господина в пенсне за агента тайной полиции. – Мне не впервой! Дело свое знаем!
Сначала пролетка с Долгоруковым и приставом, а затем и с Серафимом остановились возле одной из пристаней пароходной компании «Надежда». Долгоруков и полицейский пристав молча вышли и так же, не проронив слова, ступили на пароходную пристань, где уже завел свою бельгийскую машину новенький двухпалубный пароход «Императрица Елисавета». Затем Долгоруков ступил на пароходные сходни. Пристав стоял словно врытым в землю истуканом и не сводил взора с Долгорукова до той поры, покуда «Императрица Елисавета», задрожав всем корпусом, медленно не отошла от причала, вспенив вокруг себя воду. Дождавшись, когда пароход отойдет на приличное расстояние, пристав взял прежнего извозчика и укатил.
Серафим хмыкнул и пробормотал:
– Казань, значит.
– Чево? – спросил, не расслышав фразы седока, извозчик.
– Давай на пристань «Меркурий», – громко сказал Серафим. – Да поживее.
Пролетка тронулась. Серафим потому был в дорожном костюме и с саквояжем, что тоже отбывал на пароходе. Только в Нижний Новгород, где выполняла его новое задание Ксения. Когда он оглянулся, «Императрица Елисавета», набрав обороты и развернувшись, уже вовсю плыла по реке, оставляя за кормой тонкий пенистый след.
* * *
– Он снова меняет место службы, – с такими словами вместо приветствия встретила Ксения в Нижнем Новгороде Серафима. – Что будем делать?
– А куда его переводят? – нахмурил брови тот.
– Говорят, что в Казань, – ответила Ксения. – Начальником штаба какой-то там пехотной дивизии.
– В Казань?! – Серафим расслабленно улыбнулся, что вызвало крайнее удивление Ксении. Он вообще мало улыбался, а тут еще и по непонятной причине.
– А чему ты так радуешься? – спросила она в недоумении.
– Тому, что второй наш фигурант в настоящее время уже плывет в этот славный город на двухпалубном кораблике «Императрица Елисавета». – Серафим потер ладонью о ладонь. – Вне всякого сомнения, это добрый знак.
– Знак того, что у нас все получится?
– Вот именно!
В принципе, покуда он один до конца знал весь план. Ксении была известна лишь небольшая часть, которую она исполнила блестяще: влюбила в себя полковника Александра Антоновича Скалона и теперь не оставляла его в покое, что было второй частью задания. Скалон был тем самым человеком, что ранил несколько лет назад Серафима в перестрелке и являлся его презлейшим врагом. Вот и настал момент, чтобы отомстить сполна. Мало того что Серафим посредством Ксении уже испортил военную карьеру Скалону, он хотел еще и обчисть его до нитки. С участием Ксении, разумеется, и… Всеволода Долгорукова. И это составляло заключительную часть хитроумного плана…
* * *
Ксения познакомилась со Скалоном случайно. Во всяком случае, так виделось полковнику. В действительности Ксения просто выполняла приказание своего хозяина – Серафима.
Александр Антонович служил в Санкт-Петербургском резервном пехотном полку и быстро поднимался по служебной лестнице. Очарованный новой знакомой, полковник без ума влюбился в нее, несмотря на то что был женат и имел трех дочерей-погодок. Ксения тоже разыграла из себя влюбленную женщину, и они стали встречаться. Через две недели встреч они поклялись друг другу в вечной любви, после чего Ксения стала весьма целенаправленно вычищать карманы любимого.
Полковник для своей возлюбленной ничего не жалел. Но скоро стало нечего жалеть, и начались капризы. Ксения стала изводить Александра Скалона требованиями, на которые он не мог решиться: вскрыть полковую казну, чтобы было на что делать ей подарки, и развестись с женой.
Когда ни одно из этих требований не было выполнено, Ксения объявила себя беременной. Александр Антонович попросил ее прервать беременность. В ответ на это Ксения нашла способ известить о своей беременности супругу Скалона. Для полковника наступили черные дни.
Но однажды Ксюша дала маху. Когда Скалон спросил, откуда ей стало известно о своей беременности, то она тотчас назвала имя врача, к которому якобы ходила на консультацию. Стесняясь и проклиная себя последними словами, полковник все же отправился к названному врачу для разговору, и тот ему объявил, что Ксения Михайловна приходила к нему на днях на обследование и что с ней все в порядке.
– Я понимаю, что все в порядке, – пробормотал Скалон. – Но когда ожидается ребеночек?
– Какой ребеночек? – не понял доктор.
– Ну, ребеночек Ксении Михайловны? – пояснил Александр Антонович.
– Ребеночек? – Удивлению врача не было предела. – Никакого ребеночка у Ксении Михайловны не ожидается.
– Вы уверены? – похолодел в своих догадках полковник.
– Абсолютно, – заверил его доктор. – Кроме того, – он приблизил к Александру Скалону лицо и произнес: – Между нами, конечно, у Ксении Михайловны, скорее всего, вообще не может быть детей из-за весьма бурной молодости в… половом отношении. Вы меня понимаете, господин полковник?
Скалон понял все через несколько минут, как только пришел в себя.
Вот стерва! Это надо же так крутить им!
Пелена спала с глаз, и полковнику все стало предельно ясно, как Божий день: эта женщина просто умело пользовалась им, он был для нее всего-то источником обогащения, и, конечно, она никогда не любила его. Очевидно, Ксения вообще не могла любить кого бы то ни было и не знала, что это за чувство. От зависимости к ней следовало освобождаться!
Получилось не сразу. Помогла военная косточка и, как это ни странно, его супруга. Она простила мужу измену и никогда не напоминала о ней. Все это помогло найти силы порвать с Ксенией. Зато последняя постоянно напоминала о себе. Она повсюду преследовала Скалона, появлялась в тех местах, в которых бывал он, и бесконечно требовала денег.
Деньги! Вот все, что ей было нужно от него.
Скоро его положение стало невыносимым. Для того чтобы избавиться от преследования этой женщины, полковник Скалон принял предложение председателя Военно-окружного суда Нижегородской губернии стать его товарищем и, помимо исполнения своих обязанностей по службе, также исправлять председательскую должность во время болезни или отсутствия самого председателя. Александр Антонович переехал в Нижний, получил чин генерал-майора и только-только успокоился, перевезя в Нижний Новгород и свою семью, как в городе объявилась Ксения. Она стала снова появляться в местах, которые посещал генерал-майор, и требовала денег в качестве компенсации за её совращение, чем изводила Скалона нещадно. Жизнь у вновь испеченного генерала опять стала невыносимой. Промаявшись в Нижнем несколько месяцев и не ведая ни часу покоя, генерал написал рапорт о переводе в Казань. Рапорт приняли, и он должен был вот-вот перевестись туда на должность начальника штаба Второй пехотной дивизии…