Бромская улица оказалась пустырем. Сначала я долго искала съезд со МКАД, потом очутилась в промзоне, которая протянулась на несколько километров, затем попала на шоссе, по обе стороны которого высились серые бетонные заборы, разрисованные неприличными надписями, и в конце концов вырулила на четырехугольный пустырь, в правом углу которого сиротливо маячила автобусная остановка.
Я вышла из «букашки» и прочитала на табличке, висевшей на столбе: «Улица Бромская». Вокруг не было ни души, лишь три бродячие собаки с интересом наблюдали за мной. Я снова села за руль, пересекла на машине вытоптанную площадку, увидела овраги, за ними желто-серую четырехэтажку, а еще дальше целый квартал блочных башен.
Минут пятнадцать ушло на то, чтобы сообразить, каким образом можно подъехать к зданию. В конце концов я оставила машину, пешком преодолела глубокую канаву и с огромной радостью обнаружила на стене дома нарисованную черной краской цифру «6». Оставалось лишь удивляться, куда подевались первые пять домов.
Шестая квартира была на втором этаже, я нажала на звонок, послушала, как за дверью весело разливается «соловьиная» трель, и, вспомнив слова Ксю о любви Светланы к выпивке, решила повторить попытку, подняла руку и тут заметила на косяке странные темно-красные куски, похожие на пластилин. К ним прилип клочок бумажки. Я потрогала пальцем комочки и позвонила в соседнюю дверь. Та моментально отворилась, появилась девушка лет двадцати с вытравленными добела волосами.
— Че надо? — без всякой агрессии спросила она.
— Вы не знаете, где ваша соседка?
— Которая? — уточнила хозяйка.
— Светлана Лукашина.
— Она померла! — равнодушно сообщила девица.
— Когда? — ахнула я.
— Вчерась, — пожала плечами блондинка, — а че?
— Лукашина должна мне денег и…
— Тю! Она бухала, — радостно выпалила красавица. — То приличная ходит, то ужратая! Столкнешься в подъезде — не поздоровкается, глаза стеклянные! А еще она тут позавчера у окна наблевала, и ее Танька шваброй охреначила! Может, от побоев и померла! Позвонок ей Танька сломала!
Дверь квартиры, расположенной напротив, распахнулась и с глухим стуком ударилась о стену.
— Сволочь! — заорала толстая баба в слишком коротком и тесном ситцевом халате. — Сука! Не смей брехать. Вот Мишка вернется, он тебе, Ленк, язык выдернет!
— Тю! Танька! — не испугалась Лена. — У глазка караулишь? На лестницу пялишься?
— А че? Место куплено?
— Хоть обзырься, ничего интересного не увидишь! — застрекотала Таня. — Лучше за Мишкой присматривай! Он к Аське из двенадцатой шастает!
— Брехня!
— Вот те крест!
— Врешь!
— Ха! Откудова у Аськи новые туфли? Твой Мишка припер! И драку я видела! Светку рвало у подоконника, а ты высунулась со шваброй и как хренакнешь ее!
— Сама у глазка днями стоишь, — предприняла ответную атаку Таня, — ну вышла я, поддала ей! А кто тут лестницу шкрябает? Я! Остальным по барабану, насрут и пройдут! У нас в деревне и то чище!
— Чего ж ты в Москву приперла! Сидела бы у себя в Зажопье, — завизжала Лена.
— Гадина, — потрясла кулаком Таня.
— …! — не осталась в долгу Лена.
— …! — ответила Татьяна.
— …! — отбила Лена.
— Дамы, спокойно, — приказала я.
— Да пошла ты, — в запале рявкнула Таня, — не стой под стрелой, по башке получишь.
— Полковник Дарья Васильева! — гаркнула я. — Московский уголовный розыск. Или замолчите, или обеих в обезьянник устрою, с комфортом!
— Ой! — пискнула Таня.
— Б…! — вырвалось у Лены. — Извините, я не нарочно! Не в ваш адрес говорено, просто так, в воздух.
— Надеюсь, вы прекратите ругаться и ответите на мои вопросы, — сурово сказала я.
На губах Тани появилась заискивающая улыбка.
— Мы дружим!
— Ага, — подтвердила Лена, — очень даже друг друга любим.
— Я заметила! А главное, услышала ваш обмен любезностями.
— По-соседски веселимся, — заявила Таня, — шуткуем. Правда, Лена?
— Точняк, — подтвердила та. — Поорем для тонуса и чай пить сядем. Нас ваще водой не разольешь.
— Отлично. Когда вы видели Светлану в последний раз? — приступила я к допросу.
— Позавчера, — бойко сообщила Ленка, — я мимо двери случайно шла, услыхала шум, в глазок торкнулась — Танька Лукашину шваброй хреначит!
— Да нет у меня швабры, — залепетала Таня. — Вот вы полковник…
Я кивком ее поощрила.
— Но ведь и баба! — продолжала Таня. — Скажите по-женски! Обидно ж, когда вымоешь, уберешь, а кто-то возьмет и нагадит! Я лестницу мою, очень грязь не люблю. Тока отскребла плитку, гляжу, Светка блюет! Ну не удержалась, отходила ее веником! Наркоманка хренова. Но ей ничего не сделалось, уползла к себе, слова не сказала.
— Почему наркоманка? — удивилась я.
— Алкоголем от нее не пахло, — пояснила Таня, — а вид безумный! Глаза выкатила, пена на губах, корчится. Фу! Обдолбанная по полной программе. Но она живая ушла! Чего от веника будет, он мягкий! Даже синяка не получится. А вчера вечером менты приперли! Их эта вызвала! Из четвертой квартиры!
— Килькина, — влезла Ленка.
— Учительница, — дополнила Таня, на лице которой появилось выражение кошки, обнаружившей в своей мисочке вместо жирных свежих сливок вчерашнюю чайную заварку.
— А кто сорвал печать? — спросила я.
— Чего-о? — в унисон протянули скандалистки.
— Милиция опечатала дверь, видите темно-красные следы и обрывок бумаги?
— Не я! — завопила Лена.
— И не я, — подхватила Таня. — Могу точно сказать: Ленка ни при чем! Она сегодня не высовывалась! Они позавчера около семи вечера как уехали с Муратом на дачу, так и вернулись вчера совсем ночью! Мурат у ней небось до сих пор в спальне сидит!
Лена покраснела.
— Ну и че? Мы бессемейные! И ваще…
— Лучше скажите соседке «спасибо», — купировала я начинающийся скандал, — она обеспечила вам алиби.
— Ага, — растерялась Ленка, — ваще-то… Мурат… он там… дрыхнет… устал… его трудно разбудить…
— Ухайдокала парня, — заржала Таня, — заездила до отключки!
— Скажешь тоже, — кокетливо сверкнула глазами Лена, — мы на даче устали!
— Во-во, — продолжала веселиться Таня, — и я про усталость!
— Раз Лена не выходила, значит, печать сорвали вы! — заявила я Татьяне. — Зачем полезли в квартиру покойной? Цель какая? Воровство?
Таня разинула рот.
— Она честная, — Лена неожиданно встала на защиту соседки, — подсматривать любит, подслушивать, всем сплетни расскажет, но стырить ничего не способная! Таньке весь подъезд ключи оставляет, когда в отпуск отваливают, цветы полить, газ проверить, все знают: она и щепки не возьмет. За фигом ей к Светке переть? Там брать нечего! У Лукашиной все на бухалово уходило, бедно жила.
— И врала много, — добавила Таня, — говорила, на телике работает! Разве там такие есть? Телелюди все в золоте и брюликах! У них машины, и жить они тут не станут!
— Светка Аське из двенадцатой пропуск на программу давала, — вдруг вспомнила Лена, — и провела ее через служебный ход.
— Ну, может, и работала в телецентре, — согласилась Таня, — уборщицей!
— Аська говорит, у Лукашиной рация была, и она…
— Если вы не трогали печать, то кто ее сорвал? — Я вернула балаболок к интересующей меня теме.
Таня и Лена переглянулись, первая молча ткнула в дверь с номером «4» и шепотом сказала:
— Может, она? Наталья Петровна?
Лена закивала.
— Очень уж она хорошая! Такая и спереть может! Идет иногда со своей внучкой и зудит: «Надо слушать маму и бабушку, выпрями спину, не шаркай ногами». Зануда.
— Правильная! — уточнила Таня.
— Зануда! — повторила Лена.
— Вечно умничает!
— Книги в библиотеке берет!
— Вежливая! Даже плюнуть в нее хочется, — шипела Лена, — прям не понимаю, как с такой разговаривать! Встретишь, она и давай гундеть: «Леночка, как вы замечательно выглядите! И беленькая кофточка вам к лицу!»
— Чистый сироп, — каркнула Таня.
— Может, Нинины дети печать содрали? — предположила Лена. — Неслись по лестнице и сдернули!
— Лен! — заорали из квартиры. — Чаю поставь!
— Мурат проснулся, — хихикнула Лена и скрылась в квартире.
— Во до чего одинокая жизнь довести может, — делано пригорюнилась Таня. — У этого Мурата баб как у нас тараканов. А Ленка верит, что она единственная. Жаль ее, хоть дура и неряха, но не противная, не завистливая, не то что Нинка из пятнадцатой, та, если у кого новые туфли увидит, — позеленеет вся! Извиняйте, я пойду мужу жрачку готовить!
Татьяна захлопнула дверь, я постояла мгновение, потом присела и подняла коврик у квартиры Лукашиной. Так и есть, некоторые людские привычки неискоренимы. Москвичи устанавливают бронированные двери, вешают камеры слежения, нанимают охрану, но по-прежнему кладут ключи под тряпку, о которую вытирают ноги!
Замок у Лукашиной был простенький, я легко повернула ключ и вошла в крохотную прихожую. Слева висела деревянная палка с крючками, на одном болтались старый бежевый тренч и древний шелковый платок. Дальше стоял небольшой холодильник. Размер его без слов сообщил о личной жизни Светы — у нее явно не было ни семьи, ни постоянного любовника. Если к вам часто заглядывает мужчина, придется ему готовить хоть какую-то еду, а в крохотный холодильник не влезет ни одна кастрюля.
