Нет, Боги, нет. Этого не было на самом деле. Каллиас не мог быть таким дураком. Никак не мог подумать, что эта девушка была… что она могла быть…
— О да, молодец, Каллиас, — сарказм сочился из каждого слова, такой приторный, что он чувствовал его вкус. — Поздравляю! Ты нашёл рыжую! Поистине твоё величайшее достижение.
Он ждал, что Каллиас рассмеётся, выдаст своё грандиозное «попался», потому что это не мог быть тот человек, о котором говорил Каллиас, и Финну почти показалось, что он узнал её, пока он не вспомнил, что невозможные вещи называются так, не просто так. Чудеса не были реальными, ни один бог или богиня не слушали, рядом не было никого, кто мог бы обладать силой, чтобы сделать… это. И даже если бы это было так, никто из них не любил его настолько, чтобы наконец-то откликнуться на молитвы, которые он выплакивал у своей постели в десять лет.
Это не могла быть Солейл на той кровати. Не их Солейл.
Каллиас бессвязно бормотал где-то позади него, что-то о поле боя, ране и маске, а затем он замолчал, его тяжёлый взгляд впился в спину Финна. Финн сделал шаг от кровати к двери. Медленная дрожь началась в его пальцах и поднялась по конечностям, распространяясь, пока он не задрожал, как испуганный ребёнок. Он в отчаянии повернулся к Каллиасу, которому нельзя было доверять, потому что он придерживался бы лжи, если бы это спасло его жизнь.
— Скажи мне правду, — взмолился он.
Признай, что ты лжёшь. Признай это.
Но выражение лица Каллиаса сказало Финну всё, что ему нужно было знать
— Джерихо проверила крови девушки, сравнив с моей. Это она, — сказал Каллиас слишком осторожно. То, как кто-то сообщал плохие новости, а не хорошие.
Он знал, что это значит. Даже если бы это было реально, когда девушка проснётся, она будет всего лишь девушкой, которая была бы ему сестрой не больше, чем любой человек, которого он выбрал бы на улице. Её тело, возможно, и было живым, но Никс добился своего с её разумом — её умным, сообразительным умом, который был ближайшим его соперником, которого он когда-либо находил. Разум его лучшего друга.
Без этого, что хорошего было в этой незнакомке, в этом ничтожестве, носящем лицо воспоминания?
Он слишком много чувствовал, слишком много помнил, слишком много переменных только что было введено, и он не видел пути вперёд…
— Финн! — Солейл потянула его за рукав, с беззубой улыбкой и веснушчатыми щеками. — Идём, кажется, я придумала, как достать печенье так, чтобы никто не видел!
— Финн! — Солейл рыдала после кошмара, стуча в стену между их комнатами, зная, что он всегда прибежит.
— Финн! — Солейл кричала в его кошмарах, заглушённая упавшими обломками и потрескивающим пламенем, его воображение было убеждено, что она звала его, когда умирала, а его не было рядом, он не мог откликнуться.
Он попятился, образы теснились в его голове, во рту было сухо, как будто туда набили вату, а сердце сжалось в тисках. Его руки, казалось, не принадлежали ему. Он не чувствовал своего лица. Поэтому, когда он спиной упёрся в дверь, а рукой нащупал ручку, он повернулся и побежал так быстро, как только мог, не обращая внимания на крик Каллиаса. И бежал, пока не оказался вне зала, вне дворца, на широком участке берега, который принадлежал только королевской семье. Бежал, пока его острые, как бритва, воспоминания пели погребальную песнь, призрак его сестры выкрикивал его имя — мольбу, обвинение, смертный приговор.
Он не прекращал бежать, пока не достиг пляжа, пустого из-за недавнего шторма, песка сырого и холодного, вздувшихся и перекормленных волн. Он упал на колени, не заботясь о том, что его штаны испачкаются песком, не заботясь о том, кто за ним наблюдает, не заботясь ни о чём вообще.
И не за что было зацепиться, ничто не могло его остановить, его вырвало завтраком прямо на этот идеальный, нетронутый песок.
ГЛАВА 11
СОРЕН
Никогда ещё она не была так благодарна Эмберлин и Ивонн за то, что они научили её вылезать из окон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она проснулась вчера ото сна, вызванного лекарственными травами, яснее, чем раньше, сильнее — её желудок всё ещё не был совершенен, и она была слаба из-за того, что оставалась прикована к постели бог знает сколько времени, и она была почти настолько же голодна, что готова была съесть свою наволочку этим утром, но всё же достаточно сильна, чтобы спуститься по верёвке.
Она не могла позволить себе ждать. Кто знал, что ещё Атлас запланировал для неё.
Влажный бриз гладил щёки Сорен, как потные руки, и ей хотелось съёжиться, испытывая ненависть к этой влажной ласке. Ветер не должен быть влажным. Влажность была для воды.
— Я ненавижу воду, — она медленно развязала ещё один узел на своей верёвке. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу воду.
Её желудок слабо сжался, но магия этих благословленных Анимой целителей была не шуткой, она чувствовала себя так, словно прошла через особенно суровую тренировку, а не была на грани смерти.
Даже не рядом со смертью. В одном шаге до неё. Одна целая ступня и четыре пальца от другой.
Позже она обязательно поблагодарит Каллиаса за то, что он оказался достаточно глуп и спас ей жизнь. Издалека. Предпочтительно, не выходя из собственной постели, подняв средний палец на запад в знак приветствия.
Она была всего в девяти метрах от земли, когда её верёвка натянулась. Ей пришлось проглотить стон, и она медленно запрокинула голову.
— Принцесса, — вздохнул раздраженный голос, который постепенно становился знакомым. — Это становится утомительным.
— Ты утомительный.
— И по-детски…
— Ты ведёшь себя по-детски.
Из окна над ней высунулась голова, принадлежащая Симусу, её особенному другу-охраннику. И под «особенным» она подразумевала «особенно раздражающим».
— Пожалуйста, не заставляй меня тащить тебя обратно, Принцесса Солейл.
— Перестань называть меня так.
Она всё ещё пока не видела никого из членов королевской семьи, кроме Каллиаса, да и то лишь мельком после его первого визита. Ровно настолько, чтобы он объяснил ей, о-о-очень мягко, что на самом деле она младшая дочь Адриаты Атлас. Что она была его сестрой.
Его очень, очень мёртвой сестрой.
Она должна была отдать ему должное, она не смеялась так долго и сильно с тех пор, как Элиас получил пинка под зад от мальчика-стажера вдвое меньше его, чей отец оказался высокопоставленным военным офицером. Принц обещал, что сможет это доказать, но ему ещё предстояло это сделать, вероятно, потому что он не мог, потому что это была наглая ложь, и Сорен не собиралась оставаться здесь и ждать, пока он что-нибудь придумает. Единственная кровь Атласа, которой она обладала, была той, что засохла в недоступных местах её ногтей.
— Как ты вообще раздобыла верёвку?
Симус, Особенно Надоедливый Охранник, отсоединил верёвку от того места, где она её привязала, и начал тянуть её вверх, и как бы ей ни хотелось спрыгнуть, падение с высоты девяти метров, вероятно, убило бы её немного эффективнее, чем то ранение в живот. И не было никакой надежды на то, что он устанет, прежде чем поднимет её наверх, он был сложен как гора. Туповатая блондинистая гора.
— Нашла.
Вообще-то, сделала. Она потратила несколько часов, разрывая простыни на полосы, чтобы добиться желаемого.
— Как ты стал таким невыносимым?
Симус только снова вздохнул, достаточно громко, чтобы она услышала даже сквозь липкий ветерок. Где-то внутри её тюрьмы открылась и закрылась дверь.
— Она доставляет тебе неприятности? — прощебетал чересчур жизнерадостный голос, которого Сорен ещё не слышала. Это звучало… отвратительно высокомерно.
— Ваше Высочество!
Сорен взвизгнула от мимолетного смертельного ужаса, когда верёвка начала скользить, прежде чем снова остановилась, как будто Симус отпустил её, чтобы отдать честь, а потом вдруг вспомнил, что он был единственным, что стояло между ней и очень неприятным инцидентом.
