Но сами виноваты.
Двое на одного! Надо же, поганцы какие! На друга своего, да что там! На начальника непосредственного кидаться!
Сажусь в кресло.
Наливаю себе виски, пью. Надо давно было это сделать. Стресс снять.
— Ну что, Зверята, поговорим?
— Сразу надо было говорить! А ты ржешь! — пожаловался гнусаво Рома, все еще придерживая салфетку у носа.
— А что мне, плакать?
— Просто сказал бы правду, — хрипит с пола Димас.
— А если б я сказал, что сплю с ней? — вопрос я задаю из чистого любопытства. Прямо интересно, насколько у них это все серьёзно. И вообще… Прикольно. Роковая девочка Элли. Не успела приехать, уже встряла по самое не балуйся. Интересно еще — Зверята в курсе, что она за бомбочка замедленного действия? Что-то мне кажется, что нихрена.
Братья от моего вопроса опять начинают яриться и даже делают попытки подняться. Правда, пока еще вялые, потому что не до того им. Организмы реагируют правильно, не пуская своих хозяев к новым подвигам.
— Сукаааа… — тянет на одной ноте Димас и бьется затылком о стену. — Когда успела? Когда ты успел?
А Рома, как ни странно, молчит. Смотрит на меня. Скалится.
— Он пиздит! Брат, он брешет! Не спал он с Элькой!
— Да какого хера… — Димас находит все же в себе силы, чтоб встать на четвереньки. Очень смешно при этом выглядит. Я опять ржу. И чувствую, как стресс потихоньку отпускает.
Надо же, кому-то еще хуже, чем мне.
У меня только Татка, а у них… Бл***, у них веселье. И странная девочка Элли — ходячие неприятности. И они, похоже, вперлись от души в это все.
— Ладно, герои, приходите в себя, умывайтесь и давайте вниз, в лаунж, поболтаем. А то здесь все кровью залили.
Я поднимаюсь и иду в зал. Там уже вовсю веселье.
В лаунже мне приносят виски, закуску, и, когда появляются хмурые Зверята, я уже успеваю поесть и еще тяпнуть.
— Ну что, рассказывайте. — Киваю им на закуску.
Они не отказываются. И разговор налаживается.
Оказывается, моя ходячая неприятность — Элли, успела мальчиков подцепить еще в своем родном городе, в том самом, который Даня с Коляном в том году чуть по камешкам не раскатали во имя
Даниной дамы сердца, Елены Прекрасной.
Я же, занятый в то время выкрутасами Татки, из-за которых даже пришлось все бросить и свалить обратно сюда, а потом спешно вернуться, чтоб вытащить героев из местной ментовки, момент влюбленности братьев-близнецов позорно проморгал. А у них, оказывается, там прям драма была.
И вот теперь эта драма приехала в наш город.
И свела Зверят с ума.
А сегодня еще и добавила безумия, когда они услышали, как она по телефону говорила кому-то, что не спит со мной, своим непосредственным начальником!
— Ну так в чем проблема? Она же сказала, что не спит?
— Ага… — глядит исподлобья Рома, — а потом сказала, что может спать с кем хочет, и это не наше дело. И что клятвы верности нам не давала.
— Ну, она права, вообще-то… — пожимаю я плечами.
— Нихера! — рычит Димас, — она — наша!
Я усмехаюсь. Пристрастия братьев в сексе нашему узкому кругу знакомы, мы даже ржем над ними, но так, беззлобно. Мало ли кто чего любит? Кто-то связывать, кто-то секс с двумя бабами… А вот близнецы западают на одних и тех же женщин. И проблемы в этом никто не видит. И их женщины в том числе. А, если никто не видит проблемы, то чего переживать?
Вот у меня, сука, проблемы. Потому что веселая групповушка — это одно, а вот инцест — это вообще другое. И плевать, что Татка не кровная. Сестра моя — и все. Никто из компании не в курсе, что я с ума по ней схожу. Кроме Дани. Но он не сдаст.
— А она вообще в курсе, что она — уже чья-то, а не своя собственная? Мне вот так не показалось…
— Да она вообще, она… — Задыхается Ромка, потом не выдерживает, хлопает рюмашку, тяжело дышит.
— Понятно.
Я медлю, разглядываю их насупленные одинаковые рожи. Да, цепанула их девочка Элли. За живое прям.
Умеют они, девочки, цеплять. Неожиданно и больно. Так, что потом дышишь и думаешь, может лучше и не дышать? Проще.
Мы какое-то время еще беседуем. Выясняем наши отношения. Неожиданно так возникшие между нами сложные отношения. И все из-за одной ходячей бомбочки. И это смешно. И глупо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Время летит, уже за полночь. Мне еще работать, обычно я в клубе до двух. А затем еду домой.
А тут мне звонят сначала от Костика, из тату-салона. Вернее, от его соседей, где тоже тату-салон, конкуренты, так сказать.
Моя Татка в компании Элли оттуда недавно вырулила.
Я сижу, обдумываю ситуацию.
И медленно зверею.
То есть, эта зараза опять свалила ночью гулять. А завтра ей на пары, между прочим!
— Поехали, Звери! Ваша коза только что себе новую печать поставила на кожу.
Она подрываются, и мы едем. Немного датые, чего я не уважаю вообще, но в этот момент наплевать.
У Костика и в окрестностях их ожидаемо нет. Этот сморчок не признается, куда свалили. Смотрит злобно. Так же, как и я на него. Потому что знаю, что к Татке моей неровно дышит. Ну ничего, когда-нибудь доиграется, и я ему дыхание выровняю.
Телефон я забыл в кабинете в клубе, потому надо возвращаться назад, включать следилку.
А потом мне звонят из караоке. Наши звезды там. И, похоже, зажигают.
Едем туда, на входе разделяемся.
Зверята не маленькие, свою зазнобу сами отроют.
А я свою уже нашел.
Я смотрю на Татку, нереально красивую, просто невозможную. Она стоит на сцене. Поет. И голос ее…
Бл***… Я не слышал, чтоб так пели. Я вообще не слышал, как она поет.
Она закрыла глаза. Не здесь сейчас. Не с нами. Ангел. Просто ангел.
Я с места двинуться не могу. Голос завораживает. Лицо, чистое, нежное, сияет.
А потом она открывает глаза.
И безошибочно находит меня.
И это — как удар кулака. Пропущенный боковой по почкам. Резко становится больно. Дыхания нет. В глазах темные круги.
Она стоит. Поет. И я вижу слезы на ее щеках.
И именно это заставляет меня дышать.
И идти.
К ней.
Первый раз
Я не знаю, что нужно сейчас сказать.
Просто слов нет никаких.
Толпы нет.
Музыки нет.
Ничего нет.
Кроме нее.
Татка не отрывает от меня взгляда, не обращая внимания на аплодисменты, свист, подбадривания и просьбы спеть что-нибудь еще.
Я иду и думаю только о том, что, если она сейчас придет в себя от своего транса и попытается свалить…
Что я сделаю?
Точно что-нибудь сделаю.
Потому что необходимость оказаться рядом перевешивает сейчас все. И умные мысли, и сомнения, и ее гипотетическое нежелание меня и нас в целом.
Так что… Беги, сестренка. Беги. Все равно не убежишь.
Я подхожу к сцене, молча протягиваю руку.
И она доверчиво вкладывает свою ладошку в мою лапу. Это ощущается так, словно котенок к ладони прижимается. Мягко, уютно. Правильно.
Я тяну ее на себя, и Татка так же доверчиво прыгает в мои объятия. Какая-то часть мозга, еще не утратившая способности функционировать, вопит, что малышку надо отпустить. Что тут много народу.
И по-любому кто-то знает, кто я. И кто она. И это наше романтическое стояние выглядит не по-родственному.
Но почему мне на это насрать?
Я аккуратно ставлю ее на ноги и, не убирая руки, веду прочь.
В то же мгновение по ушам бьет танцевальный бит, и толпа про нас забывает. И это хорошо. Потому что рука моя на ее талии лежит совсем не по-братски.
И сжимаю я ее далеко не как брат.
Татка тяжело и взволнованно дышит, но не вырывается. Послушно идет прочь.
Улица, два вдоха осеннего пряного воздуха, такси. Мы на заднем сиденье. Я не убираю руки от нее. Не напираю. Просто держу. И смотрю. Не могу наглядеться. Она сейчас, в полумраке, кажется диснеевской принцессой, Белоснежкой. Белая-белая кожа. Огромные темные глаза, так доверчиво и взволнованно отвечающие на мой прямой, жадный взгляд. Губки, розовые, приоткрытые. Грудь под легкой майкой движется в такт дыханию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
