— Не пыли. Что надо делать?
Естественно, я уже понимаю, что вляпался. И, в основном, по своей вине. Потому что давно надо было запустить сюда бухгалтера, чтоб она все восстановила и подчистила. Но все как-то не до того. Сначала один клуб, потом второй… А СТОшки — это так, побочка, приносящая, конечно, доход, но не развивающаяся, работающая на инерции и постоянных клиентах. Куча черного нала, проведения не через кассу и всего прочего, что часто бывает в мелком бизнесе. Я, тем более, отдавал бухгалтерию на аутсорс и особо не отслеживал. Другие задачи были как раз. Дурак, чего уж там.
Но голову я потом буду посыпать пеплом. Сейчас вопрос решить надо.
— Я не знаю. Я давно вам говорила, что надо масштабную ревизию проводить, и даже предлагала дополнительно сотрудника взять. Но вы все отмахивались.
— Если позволите… — юрист, Виктор, спокойный, толковый парень, которого мне в свое время раздолбай Колян порекомендовал, учились они вместе, подает голос. — Есть вариант… Если есть возможность подать заявление о краже задним числом, например, вчера…
Я сразу же понимаю, о чем он говорит. И перевожу взгляд на бухгалтера.
Она молчит. Поджимает губы.
— Ира… Я оплачу.
— Сергей Юрьевич…
— Отпуск. В январе. И летом еще. Месяц. С двойными отпускными.
— И в декабре. Две недели.
— Хорошо.
— И помощницу мне еще.
— Хорошо.
— И потом я здесь все разгребу. За дополнительную ставку.
— Ира!
— Сергей Юрьевич!
— Хорошо.
Дальше мы действуем быстро.
Звоню дяде Вове, отцовскому приятелю и ментовскому крупному чину по совместительству. Хоть и не люблю я это дело, и кумовство не уважаю, но тут ситуация херовая. И надо задействовать связи, прикрываться.
Потому что есть у меня ощущение, что неожиданная проверка — это только начало. Кому-то «Гетсби» поперек горла. И я даже знаю, кому.
Но по основному меня не поймаешь, все прикрыто. А тут надо же — так круто подставился! Как не хапнуть? Молодец, Серега!
За поездками в отделение, всякими бумажками и прочей мутотенью проходит утро.
Я умудряюсь даже о Татке забыть. Ненадолго, правда, но все же.
Когда заканчиваем все оформление, возвращаюсь обратно на СТО, как раз к приезду налоговиков, сую им под нос бумажку о краже машины главбуха вместе со всеми документами. Которые она (Вот овца! Ай-ай-ай, накажу, премии лишу!) как раз взяла домой, чтоб поработать всласть. Заявление от вчерашнего числа, полностью законное и официальное.
Подмахиваю акт несостоявшейся проверки, любуюсь на кислые физиономии налоговиков и сваливаю, довольный.
Потому что у меня теперь по СТОшкам фора в несколько месяцев для восстановления первички, а это уже головная боль Ирины. И мои бабки.
А еще потому, что меня дома ждет кое-кто.
Сладкий-сладкий.
Успеваю завезти Ирину на работу в «Гетсби» для того, чтоб встретила там другую бригаду налоговиков.
За клуб я не волнуюсь, там все изначально в порядке, и все потоки разделены качественно. Комар носа не подточит.
Еду домой, думая только о том, что после такой встряски надо снять стресс, и сестренка для этого как бы не очень подходит. Первый раз у девочки, мой темперамент может и не потянуть.
Но проблема в том, что ни на кого другого мне даже смотреть не хочется. Уже очень долго.
Так что, я конечно, постараюсь, быть аккуратней, но бл***…
Но дома меня ждет, мать его, сюрприз.
А точнее, пустая квартира.
Моя футболка, в которую я нарядил Татку перед отъездом, сложена на диване.
И тишина…
Я стою, чувствуя, как нарастает раздражение, беру футболку, машинально подношу к носу. Пахнет сладко. Таткой.
И какого хера?
Я иду вниз, на пятый, стучусь в дверь.
И, вот честно, в голове даже мыслей нет о том, что можно притормозить.
Потому что после того, что между нами было, того, что между нами чуть было не случилось, нельзя.
Нельзя притормозить.
Татка открывает дверь, смотрит напряженно и холодно.
А я чего-то теряюсь.
Вот, пока летел вниз, пока ломился к ней — не терялся. А тут…
— Тат… В чем дело?
— Серый… — она косится себе за спину, — я сейчас не могу разговаривать, занята.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Чего? Это чего значит такое — занята? А?
Меня накрывает непониманием и злостью. А еще дурными мыслями. Что она не одна в квартире. И это уж вообще невыносимо. И жутко как-то.
— Я… Слушай, — она выходит на лестничную клетку, мнется, не смотрит в глаза, — я думаю, что все, что случилось… Ну… Это неправильно все.
— Чего?
Интересно, у меня другие слова в голове есть сейчас? Похоже, что нет.
То есть… То есть то, что было… И ее признания, и ее слезы… И ее настойчивость… Потому что не дурак же я! Она — вообще была не против! Очень даже за была! И до этого! Смотрела! И после выпускного! Поцеловала! И вот теперь, когда я нахер все свои моральные принципы выкинул, она мне заявляет…
Пока я собираюсь с мыслями и откапываю в голове хотя бы какие-то слова, кроме сакраментального «чего???», за спиной сестры возникает длинное нечто, с татухами, патлами и серьгами во всех местах.
— Малыш, проблемы? — гнусаво интересуется он.
— Эээ… — Татка пытается что-то сказать, уже по моему взгляду понимая, что сейчас будет лютый пи**ц, но тут я наконец-то дар речи обретаю.
— Это кто, сестричка?
Я говорю спокойно и мягко. А в груди все болит. И смотреть на нее, сучку мелкую, не могу. Больно!
— Эээто Эээдик…
Блеет еще, как коза!
— Эдик, значит?
— Малыш? Это кто? Твоя охрана? Он тебя пасет? — гнусавый голос совершенно невыносим, но я держусь. Из последних сил, если что. Парень меня не знает. И про Татку, похоже, мало что знает, иначе бы не вел себя так свободно.
— Это не охрана, — отвечает она, неожиданно спокойным голосом, — это мой брат. Он меня всю жизнь пасет.
И вот этот равнодушный тон, хамский даже, бьет больнее всего.
И превращает остатки моего терпения в пыль.
Потому что в следующее мгновение она отлетает в сторону и плюхается жопкой на пуфик в прихожей, патлатый верещит совсем не гнусаво, а почему-то баритоном, пока летит с лестницы вниз к мусоропроводу.
Судя по грохоту, впечатывается в него головой, а потом вой удаляется ниже.
Я с огорчением слушаю постепенно затихающие ноты, потому что желание подраться, спустить пар, настолько бешеное, что потеря оппонента в споре — прямо расстройство.
Но есть еще сестричка!
Наглая маленькая стерва!
Очень круто поимевшая меня прямо в мозг!
Я разворачиваюсь к ней.
Татка все так же сидит на пуфике, глаза в пол лица, губки припухшие раскрыты.
— Это че, бл*, такое было, а? Сестренка?
Я захожу в квартиру, закрываю за собой дверь. Соседям и так веселья хватит. За глаза.
— Это был мой парень.
Она уже справилась с собой, смотрит злобно.
— Парень? — вот это нежданчик, Серега! И что ты еще о своей горячей сестричке не знаешь?
— Да!
— И давно?
— Да! Мы поссорились! А потом ты… И вообще!
— Что вообще? Что было сегодня тогда, м?
Я делаю шаг вперед, борясь с диким желанием дернуть ее с пуфа, вжать тонкое тело в себя. Воспоминания о наших недавних шалостях будоражат и бесят. А это плохое сочетание, очень плохое!
Тормози, Серый! Она — коза, но она — твоя Татка!
— Это была ошибка! И вообще… Я поняла, что на самом деле, не хочу этого. Я думала, что хочу, но оказалось… Оказалось, что нет!
— Вот как, значит?
Я настолько обескуражен, что даже не нахожу, что сказать. Потому что она врет. Я знаю, что врет. Ей нравилось то, что мы делали. Ей хотелось продолжения.
И вот сейчас, за каких-то несколько часов моего отсутствия, что-то поменялось.
Вопрос, что?
И еще вопрос, вдогонку: а правильно ли давить и выяснять?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я ее, конечно, хочу.
И сейчас я хочу ее даже больше, чем до этого. Потому что уже распробовать успел, не до конца, но все равно, очень много. Успел понять, насколько она горячая, чувственная, сладкая. Насколько она — моя.
