А потом приходит осознание происходящего.
Черт… Татка. Моя Татка.
Открываю глаза. Смотрю на такое близкое, слегка утомленное лицо, тушь под глазами размазана, губы красные… Хочу невозможно как! Но нельзя. Нельзя, Серый!
Ты и так себя по-звериному повел, трахнул ее, практически не сдерживаясь. Практически. И ладно хоть один раз! Не совсем, значит, мозг отключился!
И теперь надо сдерживаться.
Хотя от одного только воспоминания, помноженного на правильное ощущение ее тела в своих руках, ведет дико. И хочется плюнуть на все, разложить ее на спине, пока сонная, пока расслабленная такая, мягкая-мягкая, и войти. Напряженным и болезненно стоящим уже членом. Во всю длину. До упора. Выдохнуть, ловя кайф от ее тесноты и упругости. Выйти. А потом еще разок. Так же. И еще. И смотреть в ее лицо, как она постепенно просыпается, как неосознанно начинает выгибаться, подаваться ко мне, пальчиками собирать измочаленную простынь, губки прикусывать. Поймать ее первый, еще мутный ото сна взгляд, и тут же сделать так, что ее повело от равномерных, глубоких, долгих толчков. Чтоб смотрела на меня, глаз не сводила. И чтоб кончила. Так же. Смотря на меня. Впервые от моего члена, а не от пальцев или губ.
Бл***… Резкая ноющая боль внизу. Нафантазировал, мудак! Сейчас член разорвет нахер, и нечем будет свою красотку-сестренку до оргазма доводить!
Я пытаюсь успокоиться, дышать равномерно, и тихонько молюсь про себя, чтоб она не проснулась пока что. Если она на меня сейчас именно своими сонными глазками глянет… То, пожалуй, не смогу я оставаться хорошим и правильным Серегой. И трахну мою сестренку второй раз за сутки уже совсем не нежно. А ей, как бы, нельзя. У нее там — рана. Зажить должна. Для нас обоих будет лучше, если заживет как можно скорее.
Для меня, особенно.
Ну вот такой я эгоистичный мудак.
Всегда таким был. О своем переживал, заботился. И никому не отдавал. Что моё — то моё.
О чем говорить, если даже сестру, родственницу, практически, никому не отдал, себе оставил?
Самому смешно.
Но ладно. Посамобичевались — и будет.
Надо аккуратненько вставать.
Душ, тренажеры, завтрак. Работа.
Которую никто не отменял, несмотря на качественные и положительные изменения в моей личной жизни.
Спортзал для жильцов у нас в цокольном этаже дома, неплохо оборудованный, даже бассейн есть.
Я занимаюсь, плаваю, короче, прихожу в себя. В моем возрасте ежедневные тренировки — это суровая необходимость. Если, конечно, не хочу зарасти жирком, как некоторые мои приятели по боям.
Есть у нас, спортсменов, такая херовая особенность — как только тело, привыкшее к нагрузкам и постоянным тренировкам, перестает это делать, сразу же происходит резкая деградация. Парочка моих знакомых, неплохих бойцов в прошлом, кстати, после выхода из профессионального спорта и завершения спортивной карьеры, занялись кто чем, в основном, каким-то бизнесом. Женились, обзавелись семьями и плотно забили даже на разминки.
Не особо радуют они при встрече, честно скажу. Пивные брюшки и расплывшиеся фигуры не красят. В тридцать с лихуем так нельзя. Конечно, в драке они еще огого, и вломить, особенно непрофессионалу, могут не херово, но вот против меня не встанут. И на минуту даже. Чего уж о раундах говорить.
Я, естественно, не лезу с советами, у каждого своя жизнь. Но сам не сбавляю темп. К тому же у меня друзья, так уж сложилось, младше меня, кто на пять, кто на десять, а кто и на пятнадцать лет.
И на фоне их подтянутых фигур совсем не хочется папиком выглядеть.
На ум тут же пришли Зверята, которых я вчера без проблем разбросал по кабинету, естественно. Но вот бабы по ним прутся наверняка. Очень уж они здоровенные и поджарые. Как гончие. Хотя, судя по поведению идиотскому, для баб на какое-то время потеряны. Кроме одной. Девочки-беды Эльки.
Интересно, поймали они ее вчера?
Наверняка поймали.
Надо бы на СТО позвонить, выяснить, пришла ли эта коза гулящая на работу.
Но это потом. Из офиса.
А пока программа — минимум — Татка.
Накормить, поговорить, если надо будет. Успокоить, утешить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И расставить все точки над i, естественно. Чтоб не думала себе лишнего, не плодила сущностей.
И знала, где ее место теперь.
Возле меня.
В квартире тихо, и на мгновение накатывает страх, что сестренка могла свалить к себе. И у нас опять все по кругу пойдет. С одной только существенной разницей — отношения теперь уже очень даже определённые. И не братско-сестринские. Как тут глаза не закрывай, голову в песок не прячь — ничего не изменить. Да и не собираюсь я ничего менять. И ей не дам.
Я осторожно заглядываю в спальню. И невольно расплываюсь от умиления.
Моя девочка спит, закутавшись в простыню и выставив наружу только тонкую стройную ножку.
Так и хочется подойти и пальчики маленькие с ярким розовым лаком поцеловать. По одному. А потом выше, выше, выше…
Ловлю себя на том, что, словно маньяк, с расширенными зрачками изучаю ее фигурку, прикидывая машинально, как и в каких позах…
Да ну бл*!!! Ну вот чего это такое?
Старость, что ли, Серега? Бес в ребро? Пораньше напрыгнул?
Потому как седины в бороде пока вроде не намечается?
Быстро разворачиваюсь и выхожу. Пока одеваюсь, тихо, стараясь не греметь, размышляю, как поступить.
С одной стороны, утренний разговор необходим вроде как.
Татка — барышня пугливая и много думающая. Ее надо успокоить, привести к нужному знаменателю.
А с другой стороны…
Кто бы меня к этому знаменателю привел…
Не могу, ну вот совершенно же не могу на нее, такую сладкую, смотреть спокойно! С ума же схожу!
Особенно теперь, когда распробовал ее, понял, насколько она — то, что мне надо. То, чего я так ждал все эти годы, то, в чем нуждался и искал в других.
А оно — вот. Рядом все это время было.
Росло, росло и выросло.
Специально для меня.
И вот теперь, когда все уже между нами определённо, когда все понятно уже, мне по крайней мере, удержаться и не трогать это чудо? Уговаривать, что мне нельзя. Что нам пока нельзя.
Невозможно. Нереально.
Значит, надо менять планы.
Поеду-ка я пока в офис. В «Гетсби». Там всегда дел вагонище, успешно отвлекусь от своей налаженной личной жизни. Наберу оттуда Татке. По виберу, чтоб видеосвязь.
Может, в обед домой приеду.
Поцелую ее.
Везде.
Правильное решение.
Пока я раздумываю и принимаю правильные, взвешенные решения, слышится шорох в спальне, потом легкие шаги, и, развернувшись уже в прихожей, я вижу свою Татку, сонную, помятую, невыносимо милую и настолько же горячую. Она кутается в простынь, таращит испуганные растерянные глаза.
Бледная, пальчики нервно сжались на груди.
Я, как застыл в полусогнутом, натягивая кроссы, так и стою. Разогнуться не могу. Смотрю на нее. Она на меня.
Немая, бля, сцена.
А потом она нерешительно переступает босыми ножками по полу и спрашивает:
— А ты куда?
Я разгибаюсь и иду к ней.
Пока иду, выражение глаз меняется с растерянно-испуганного, на непонимающе-испуганное, но я не останавливаюсь.
Подхватываю ее за талию, наверно, неожиданно для нее, потому что Татка слабо ахает, сопит, упирается ладошками мне в плечи.
— Ты как? Будить не хотел…
У меня разбойно-хриплый голос, как у людоеда, славно пообедавшего своей несчастной жертвой. Не удивлюсь, если она вздрогнет. Сам пугаюсь, бл*.
— Я… Не знаю… — Она перестает упираться и скользит нерешительно пальчиками к шее, гладит затылок, чуть царапая ноготками. И это каааайф…
Я не могу побороть в себе желание потереться о нее, подставиться под ласку, как кот уличный, которого давно не гладили, а тут вот нашлась добрая душа и пригрела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Больно?
Мне понятно, что вопрос риторический.
Конечно ей, мать твою, больно! Конечно! Странно, если б не было больно!
— Чуточку… — смущается она, краснеет, прячет взгляд.
