– На что?
– Ни на что. Мало ли кто что буровит.
Образы Антона Павловича и Ивана Сергеевича всплыли у нее перед глазами. Она брезгливо передернулась.
– Надо на это плевать и делать то, что намечено, надо идти вперед.
– А кто буровит-то? – заинтересовалась Пупель.
– Да кто только не буровит, попадаются иногда такие личности, мама не горюй.
– Ты думаешь, не стоит брать в голову?
Магда пристально посмотрела на Пупель.
– Я тебя умоляю, ни в коем случае. Это может привести к полной деградации.
– Я тоже об этом думала, – призналась Пупель.
– Ты вообще не должна ни о чем таком думать. Тебе отвлекаться не надо. Тебе надо работать. Вчера мне один человек позвонил и прямо как снег на голову.
– Какой человек? – Пупель заинтересовалась.
– Ты его не знаешь, я тоже практически. Вернее, я его не помню. Он сказал, что мы с ним встречались давным-давно, во времена моей учебы в университете. Я абсолютно не помню. С кем я только не встречалась, толпы, кучи и стада, но к делу это никакого отношения не имеет.
– А что имеет отношение к делу, и при чем здесь этот человек?
– К делу имеет вот что... – Магда закурила, смачно затянувшись. – Надо роман срочно писать, рассказы рассказами, их никто у тебя не отнимает, надо крупной формой заниматься, все делать только по-большому, понимаешь меня?
Пупель грустно посмотрела на подругу.
– И не надо на меня этими глазами испуганной лани смотреть, у тебя все получится.
– Ты думаешь?
– Я уверена, это даже не рассматривается, сомнения и вопросы должны возникать во время работы и только по поводу работы. У тебя все материалы есть, просто собрать и кое-что дописать, все организовать, разложить по полкам.
– Это тебе сказал человек, которого ты не помнишь?
– Это говорю тебе я.
– А что сказал тот человек?
Магда задумалась.
– Этот человек мне много дельного сказал, он, видимо, очень толковый человек. Он мне сказал, что делать, и даже предупредил, чего делать не надо.
– И чего же не надо делать?
– Лапшу вешать, бадью солью засыпать, ухо в мякиш опускать, носить вести и вещи дуракам, разговаривать с пустотой, развозить болото, дробить целое, забивать голову перцем, спорить с поди-прочим, заглядывать в зрачок иглы, подкладывать подушку под мизинец, дуть на озеро, закидывать лыжи на спину палками кверху, нырять в омут с кипятком.
– Действительно умный человек, – произнесла Пупель. – Такие хорошие советы не всякий может дать. Скажи, а он просто так позвонил тебе, представился человеком, которого ты не помнишь, и сразу все эти советы тебе дал?
– Практически так. Это-то и было приятно и весьма по делу. Я, правда, выслушав его, сразу пошла и сделала все, чего он просил не делать. И, сделав это, поняла, насколько он был прав.
– А что надо делать, он тоже сказал?
– Да.
– Интересно было бы узнать. Не каждый день слышишь мнение мудрецов.
– Он сказал: только в большом есть большое, но в настоящем большом есть и маленькое, и очень маленькое, и крошечное. И, как правило, если есть такое количество, то это лучше и больше шансов. Потому что в маленьком может быть и большое, а очень маленького и мизерного нет, уже не умещается. Поэтому, несомненно, большое лучше.
Пупель хмыкнула.
– Это я и без него знала.
– А если знала, почему не делала?
– Ты о романе говоришь?
– Да.
– А ты совсем-совсем его не припоминаешь?
– Нет. Всю голову себе сломала. Думала сначала, что это один. Потом поняла – точно не он. Тот говорил-говорил умное, а потом ни с того ни с сего после умного сразу чушь начинал нести. А после чуши обыкновенно начинался саморазбор его глубокой личности. Как он себя видит в свете и без, и как он ощущает окружающий мир, и как окружающий мир... Нет, это точно не он. Это совершенно другой человек.
– И на чем вы с ним остановились?
– Сказал, будет звонить.
– Повезло тебе, Магда.
– В каком-то смысле, я считаю, что да.
– Во всех смыслах хорошо. Если случайно, нежданно-негаданно звонит умный человек, говорит, что надо делать и чего категорически не надо, а потом еще собирается потом позвонить, это разве не счастье?
– По большому счету это никакое не счастье. Счастье – это когда ты не сталкиваешься с такими проблемами, на разрешение которых необходим особый человек.
– Ну, это ты уже махнула. Как же с проблемами не сталкиваться?
– Проблемы надо мудро обходить, заранее просчитывать. Как айсберги в океане. Знаешь, что впереди через сотню миль будет айсберг, делаешь расчет, столько-то узлов такой-то широты, там, долготы, как положено, и никогда айсберга не увидишь.
– А хочется, – проговорила Пупель.
– А если хочется его увидеть, тогда считай, считай еще и еще, и проплывешь рядом, опасности, конечно, больше, но для тех, кто любит смотреть на айсберги, нужны особые мозги.
– Ты хочешь сказать, что у меня нет таких мозгов?
– Все у тебя есть. Ты отвлекаешься много. Надо взять себя в руки. Я теперь тебя не оставлю в покое, уж будь спокойна. Вкладывай все свои витания в облаках в тексты. Все записывай, чтобы ничего не досталось врагам, ни пяди, ты меня понимаешь?
– Ты сейчас кого имела в виду?
– Ты сама все понимаешь, со мной такой номер не пройдет.
Пупель уже хотела выложить не в текст, а Магде напрямую все вчерашнее приключение, как ясно услышала голос Устюга.
«Это не честно, – проговорил он. – Я специально только для тебя стараюсь, у нас сложились такие теплые интимные отношения, а ты сразу решила вывалить их на всеобщее обозрение, какая же ты, Пупа, легкомысленная болтушка».
– Я же ничего еще не сказала! – выпалила Пупель. – Потом, Магда моя лучшая подруга. Я не собиралась никому, кроме нее. Ты, как всегда, пропал, я не знала, что думать.
«Ах, Пупель, Пупель, ты в своем репертуаре. С глаз долой – из сердца вон».
От этих слов Устюга Пупель чуть не заплакала.
– Зачем ты это говоришь? – воскликнула она.
История Пупель
Постепенно дождь стал переходить в снег. Листья с деревьев пали, это как положено. Листья валялись под ногами. Жалко их, бедные листики, бурые, страшные, такие некрасивые. Прошло очей очарованье.
Серое, серое с облаками, с тучами, с сединой, с залысинами было небо. Снег быстро лег на мокрую землю. Заморозки, лужи с крошками льда, с ледяным оскалом. Пупель совсем загрустила. Надвигалась зимняя сессия. Надо было подготовить обивки на просмотр. Обивки плохо готовились, а тут еще этот снег.
Письма от Максика приходили не так часто. Воспоминания о нем удалялись в какую-то туманную дымку. Иногда Пупель казалось, что и не было ничего, что все это ей только приснилось, а на самом деле была вечная обивка для стульев и больше ничего. Пупель чахла на глазах. Она ни с кем не общалась, сидела в свободное от обивки время у себя в комнате и смотрела в потолок. Иногда в окно на деревья с облетевшими листьями.
Надо сказать, между прочим, жила Пупель не одна. Она жила со своими родителями. И чего, казалось бы, человеку так одиноко и пусто, если ты живешь с любящими родителями? Зачем страдать от одиночества и пустоты? А вот, поди ее спроси, почему?
Конечно, папа с мамой переживали, глядя на нее. Папа иногда даже заводил разговоры, типа таких, не уйти ли ей, Пупе, из художественного высшего заведения? Мама спрашивала, не жалеет ли она, Пупа, что пошла учиться на обивку? И Пупель объясняла, что на то есть судьба, и если бы она не поступала бы в художественное высшее заведение, то она наверняка бы не встретила бы Максика, а без Максика что за жизнь?
А родители у Пупели были самые добрые на свете люди и самые деликатные. Они так полунамеками спрашивали ее обо всем, но не приставали, видели просто, что дите страдает, сидит такая одинокая, как птица на ветке. И однажды папа Пупели, самый добрый и отзывчивый папа на свете, глядя на все эти переживания и страдания, принял очень мудрое решение.
Он сказал Пупели, что собирается купить ей кооперативную квартиру, чтобы его дочурка смогла жить самостоятельно. Вот как он сказал: «Если такие дела и вы с Максиком собираетесь пожениться, то вам надо будет свою жизнь строить. А пока он не вернулся, ты, моя дорогая дочурка, можешь там все устроить как хочешь. Можешь там свить гнездо и жить-поживать».
Он сказал, что собирается это сделать, и слов на ветер не бросал, потому что он был самый добрый на свете папа. Сказано – сделано. Взял и купил прекрасную однокомнатную квартиру в центре. Это неожиданное событие очень взбодрило Пупель.
Дел у нее прибавилось, но для нее, по сути, это было очень хорошо. Папа-то был не только самый добрый на свете, но и самый мудрый. Он понимал в жизни всё при всё, он разбирался в жизненных ситуациях.
В перерывах между обивкой Пупель с мамой ездили в магазины. Они покупали полочки для кухни, диван, столик и много всяких-превсяких нужных вещичек. Зима перестала казаться Пупели такой ужасной: ну и что снег, ну и что мороз, подумаешь, деревья голые. Максику она об этом не писала.