стройку в предгорьях Киргизии. Там возводили плотину ГЭС на горной реке. Про саму многотиражку рассказывать нечего, поскольку подобного рода газетенки больше смахивали на боевой листок, а вот редакция была любопытной.
Базировалась она в одной комнатушке Управления строительством и состояла из редактора – пожилого, толстого и очень смешного еврея по имени Арон Моисеевич, и сотрудницы, которую просто звали Шурка. Было ей в ту пору около тридцати, и журналисткой, как я убедился позже, она была от бога. Карьера же не сложилась из-за мужа, который за что-то сел, а остаток срока отрабатывал здесь же, на «химии». В пустом, как кепка (ни деревца, ни кустика) поселке строителей для «химиков» были отведены отдельные бараки.
(теперь каждую форельку надрезаем ножом поперек с обеих сторон – это позволит мясу лучше впитать маринад).
Но меня, собственно, прошлая жизнь Шурки мало волновала, хотя теперь, оглядываясь на прожитые годы, замечу: мне невероятно везло на женщин, которые были старше меня. Так сложилось, что каждая из них по-своему, но оставила во мне какую-то собственную частичку.
Шурка заинтересовала меня… понятно, с какой стороны. Мало того, что она была, я бы сказал, трагически красивой женщиной (это тип невероятно притягивающих к себе особ, о которых думаешь ежесекундно, да так, что не видя их, готов лезть на стенку от презрения к собственным слабостям и полной разобщенности разума и чувств), она совершенно легко шла на контакт (говорю же, мне везло!) и, как только я появился в многотиражке, сразу взяла надо мной шефство.
(надрезанную форельку укладываем в подходящую посуду и щедро, не забывая про вспоротое брюшко, натираем каждую рыбку солью и черным перцем).
Сразу обойду подробности "многотиражного" бытия, поездки по бригадам, долгие споры с Моисеичем, который всего боялся, а также Шуркины атаки на Моисеича, обвинявшего меня в максимализме – это лишнее. Нелишним было то, что наши с Шуркой столы стояли «лоб в лоб» и я, к своему удовлетворению, частенько чувствовал на себе ее взгляд, сильно отличающийся от взгляда на мебель.
В эти моменты, чтобы не застать Шурку врасплох и, тем более, не вспугнуть ее, я сосредоточенно что-то писАл (компьютеров тогда не было, и рукописи просто передавались в управленческое машбюро), вполголоса кляня Моисеича. Но ощущал невероятный душевный подъем от слабого осознания того, что хорошенькая женщина явно относится к тебе не только как к сослуживцу, приехавшему сюда на пару месяцев.
(теперь с помощью комбайна, блендера или вручную размалываем в пух и прах две средние луковицы, один лайм или лимон и зубчик чеснока).
После работы, поскольку в поселке все равно делать было нечего, я обычно шел на речку Куршаб, вытекающую прямо из створа строящейся плотины, и пытался рыбачить. «Пытался» – потому что течение было бешеным, а под берегом, где движение вод замедлялось, случались постоянные зацепы, так как откосы были укреплены грубо наваленным известняком. Впрочем, редко, но удача мне улыбалась, и я вытаскивал рыбу, которые местные жители называли «маринкой». Она была не больше ладони и походила по форме на нашего голавля. Ловил я ее для азарта: икра у маринки и брюшная пленка сильно ядовиты, да и готовить ее было негде.
(образовавшуюся из лука, лайма и чеснока кашицу заправляем столовой ложкой любого хорошего коньяка).
И вот однажды (дней через пять после моего появления в редакции) Шурка попросила меня взять ее с собой, что, с одной стороны, меня озадачило (все-таки у нее муж в поселке), с другой – невероятно обрадовало.
Ну что вам сказать, дорогие друзья! Да вы и сами не дадите соврать: коловращение буден настолько обезличивает и делает плоской нашу жизнь, что «сегодня» не отличишь от «вчера», а год нынешний от года предыдущего. Всё наше «всё» прессуется в какой-то однообразный ком без запаха, цвета, воспоминаний и ощущений. Но слава Богу, что что-то доносится иногда из нашего далека – рельефно, подетально, с точно отраженным светом и фактурой в виде пыльной листвы, горячего движения ветра и вкуса воды, в которой чувствуется песочек… Вот так и я «фактурно» чувствую тот вечер с Шуркой на берегу – студент-практикант и взрослая, можно сказать, женщина, отношения которых построены на шутках, которые рано или поздно кончаются.
(а вот теперь приправленную коньяком смесь мы перекладываем на форель и, как в случае с солью и перцем, щедро натираем этой смесью рыбу со всех сторон, забрасывая смесь и в брюшко).
Я не случайно упомянул воду с песочком. Шурка настолько вызывающе подшучивала над моими попытками поймать хоть одну рыбешку, что я, отбросив в сторону удочку и с криком: «Вот как надо ловить!», прямо в одежде нырнул в Куршаб. Топиться я не собирался. Просто годом раньше, когда я практиковался в соседней области, местные пацаны показали мне, как ловят рыбу руками между затонувшими глыбами известняка.
Сильное течение тут же снесло меня метров на 50 вниз, и я понял, что нужно будет потрудиться, чтобы «причалить» к берегу. Испуганная Шурка бежала параллельно, но каждый мой взмах рукой, пронзающий кофейного цвета воды Куршаб, казалось, только разделял нас. И все же, скатившись вниз по течению почти на полкилометра, я выбрался на берег.
– Какой же ты дурак! – крикнула Шурка, стягивая с меня мокрую рубашку.
Мне было смешно, я отплевывался, чувствуя на зубах песок. Но смех разобрал меня еще больше, когда Шурка расстегнула на мне брюки и стала снимать их сверху вниз, опустившись на колени.
– Ты просто законченный дурак!
(теперь натертую смесью рыбку плотно прикрываем подходящей крышкой и оставляем мариноваться минимум на 30 минут).
Вновь обойду стороной последующие несколько дней, наполненные ничего не значащей обыденностью, за исключением одного «но»: Шурка перестала шутить.
Нет, она, как и прежде, подтрунивала над Моисеичем, легко относилась к повседневной запарке с версткой, дежурством в типографии, где тогда существовали еще линотип и горячая отливка газетных форм.
Шурка перестала шутить со мной. Поэтому я вполне серьезно отнесся к ее предложению:
– Хочешь поймать настоящую форель?
– Хочу («живую», то бишь, жареную форель я видел лишь в детстве в ресторанчике на берегу озера Рица в Абхазии).
– Арон Моисеевич, – обратилась Шурка к прислушивающемуся к нашему разговору Моисеичу, – отвезем московского гостя к форелям?
(вот теперь, пока рыбка маринуется, можем включить духовку – на максимум. Затем обильно смазываем растительным маслом противень, чтобы на нем не пригорал капающий с рыбы жир, и укладываем на противень решетку, на которую мы выложим рыбу. Как только духовка согреется, а время, отпущенное для маринования форели, выйдет, очищаем каждую рыбку от остатков маринада и укладываем на решетку так, чтобы рыба друг с дружкой не соприкасалась. Слегка взбрызгиваем форель растительным маслом и задвигаем противень с
