А у Аяко в зубах — большая форель. Пока старик смотрел, Аяко, шумно хрустя, начала есть рыбу с головы. Это было чудовищно.
Доев, Аяко слизнула языком оставшуюся вокруг рта кровь. Язык был в полтора раза длиннее, чем обычно. Затем, с громким всплеском подняв брызги лунного света, Аяко головой вперед нырнула в воду. Когда ее голова снова показалась над поверхностью, она держала в зубах на этот раз карпа. И вдруг — откуда-то сбоку раздались хлопки. Кто-то хлопал в ладоши. Скосив глаза, Тадасукэ увидел там человеческий силуэт. На краю рва стоял мужчина. Мужчина с вытянутой спиной и длинной шеей, он был одет в черное каригину, легкое кимоно с широкими рукавами, и черные штаны — хакама, потому-то старик его и не заметил.
— Восхитительно! — улыбаясь, мужчина смотрел на Аяко. Нос у него торчал далеко вперед, а других особенностей внешности не было. При общем ровном впечатлении, это был человек с чрезвычайно большими глазами. И вот, он в тонкой улыбке растянул края губ и беззвучно рассмеялся.
— Жри, — тихо приказал мужчина, и Аяко начала быстро есть с головы, не очищая даже от чешуи, сырым, большого карпа, что был у нее во рту. Мороз пробирал по коже.
На глазах у Тадасукэ Аяко съела карпа, не оставив даже косточки. И снова нырнула, вынырнула, шумно расплескав воду, с форелью в зубах. С большой форелью.
— Аяко! — закричал Тадасукэ и выступил из-за дома. Аяко посмотрела на деда, в этот момент форель, что была у нее в зубах, сильно дернулась и выпала изо рта девушки. В том месте, откуда затекающая в ров вода вытекала из него, была установлена загородка, сплетенная из бамбука, чтобы вода уходила, а рыба не могла уплыть. Выпавшая форель перелетела эту бамбуковую плетенку и упала в узкий поток с той стороны.
— Жжжааааллль… — выставив зубы, простонала Аяко и издала свистящий нечеловеческий выдох. Подняла голову. Посмотрела на своего деда.
— Что ты делаешь? — спросил Тадасукэ, а Аяко заскрипела зубами. Взгляд ее был страшен.
— Папенька пожаловали? — сказал стоявший на краю рва мужчина в черном каригину. — Увидимся! — бросив так, он резко развернулся и быстро исчез в темноте.
3
— О-го-го! — воскликнул Сэймей. Радостно прищурив глаза, он смотрел на Хиромасу. — Как интересно, правда же? — сказал он Хиромасе.
— Не веселись так, Сэймей. Это ведь очень серьезный разговор. — Хиромаса почти грубо посмотрел на улыбающегося Сэймея.
— Расскажи, что дальше, Хиромаса!
— Да, — ответив, Хиромаса снова выставил вперед голову. — Так вот, когда наступило утро, Аяко, оказалось, совершенно не помнит, что она делала ночью.
— И?
— Слушай дальше: именно в это время Тадасукэ наконец-то заметил.
— Что заметил?
— Что Аяко носит в животе чье-то дитя.
— О!
— Отяжелела она, и живот выступает.
— Так.
— С матерью-то Аяко так же было. И если Аяко понесла дитя от приходящего любовника — это тем более рана на сердце Тадасукэ. Ему уже больше шестидесяти двух, сколько он еще сможет присматривать за Аяко, старик и сам не знает. Он подумал, что если бы была возможность, если все благоприятно, то либо внучку в жены этому мужчине, а если это не возможно, то хоть в служанки — отдать.
— Хм.
— Однако ж, Сэймей!
— Ну?
— Мужчина-любовник — он никак не нормальный!
— Возможно.
— Есть мысль, что, может быть, он оборотень.
— Ага.
— И тут-то Тадасукэ подумал.
— Что подумал?
— Что Аяко спрашивать — никакой каши не сваришь, а потому он решил напрямую узнать истинное лицо ночного гостя.
— Интересно.
— Не веселись, Сэймей! И вот, Тадасукэ устроил засаду.
— Хм-хм.
— Приходя, любовник сначала заходит в спальню Аяко, а потом уводит девушку наружу и заставляет жрать рыбу.
— Гм.
— И старик решил сторожить и не спать. Если ночной гость придет, то сразу его схватить, или не хватать, а спросить, что у него за намерения.
— Хм.
— И вот, он попробовал ждать, но ни в этот вечер, ни на следующий мужчина не пришел.
— Но пришел же в конце концов?
— Пришел, — ответил Хиромаса.
4
Тадасукэ с приходом ночи не спал, стерег. Когда Аяко засыпала, он с большим трудом поднимался и ждал, затаив дыхание, за потайной дверцей, сжимая за пазухой топорик. Однако когда он ждал, мужчина не приходил. Первая ночь прошла без происшествий, и следующая так же. Тадасукэ засыпал, когда начинало рассветать, и спал всего несколько часов. На рассвете четвертой ночи он начал думать, что мужчина, раз его застали, больше не придет. Наконец, настала пятая ночь.
Тадасукэ, как всегда, сел над своей потайной дверцей скрестив ноги и сложив на груди руки, и тихо ждал в темноте. Перед его мысленным взором всплыл внучкин живот, быстро округлившийся за последние дни. Это было жалкое зрелище. Из темноты доносилось дыхание спящей Аяко, его послушаешь, и сам захочешь спать. И старик задремал.
Проснулся он от того что жившие на улице бакланы шумно завозились. Открыл глаза. И тогда в темноте кто-то постучал глухо в дверь. Поднявшись, старик зажег огонь.
— Господин Тадасукэ… — голос из-за двери. С огнем в руке Тадасукэ открыл дверь, там стоял мужчина, которого он видел в тот вечер. У ночного гостя, одетого в черное каригину и черные штаны-хакама мужчины, были красивые глаза. Его сопровождала девочка лет десяти.
— Кто Вы? — спросил Тадасукэ.
— Все вокруг зовут меня Хозяином Черной речки, — ответил мужчина.
Тадасукэ поднес огонь и пристально осмотрел мужчину и девочку. Мужчина, хоть и красив на вид, но где-то в нем проскальзывает вульгарность. И волосы у него мокры. И нос чувствует запах зверя. От поднесенного огня он отворачивается в сторону, словно его слепит. А у девочки, если хорошо присмотреться, слишком большой рот. Мерзость. Это точно не люди.
— Наверное, оборотни, — подумал старик.
— И какому делу я обязан посещением уважаемого Хозяина Черной речки? — спросил он.
— Госпожа Аяко — воистину красивая девица, поэтому я подумал, не взять ли мне ее в жены, и вот, пришел, — последовал ленивый ответ. В дыхании — запах рыбы. Они пришли вдвоем с девочкой по темноте, но в руках не держат огня. Такие просто не могут быть людьми.
Тадасукэ для начала пропустил этих двоих в дом, и, встав им за спины, достал из-за пазухи и сжал в руке топорик.
— Госпожа Аяко дома ли? — говорил Хозяин Черной речки, и в его спину внезапно вонзил топорик старик. Никакой реакции. Лезвие топорика разрезало лишь одежду стоявшего на том месте Хозяина Черной речки. Разрезанный шелк каригину легко упал вниз.
Глядь, а дверь в комнату Аяко распахнута и там стоит голый Хозяин Черной речки. Его спина видна глазам Тадасукэ. Из зада Хозяина Черной речки растет аспидно-черный толстый хвост.
— Проклятый! — попытался шагнуть вперед Тадасукэ, но ноги не двигаются. И не только ноги. Тадасукэ, сжимая топорик, так и остался недвижим.
Аяко, радостно засмеявшись, поднялась. Похоже, от сильного желания у нее из головы вылетело все, даже то, что ее дед стоит рядом. Аяко быстро скинула с себя одежду и осталась голой. В свете месяца из окна видно ее белое нагое тело. Двое прямо тут же обнялись, затем Аяко, притягивая мужчину вниз рукой, сама первая легла. Затем, в течение нескольких часов двое перед Тадасукэ предавались совокуплению всевозможными способами. Закончив, они голыми вышли во двор. Послышался шум воды. Похоже, они ловили рыбу во рву. Потом вернулись, и оба сжимали в руках по большой еще живой форели. Они начали быстро есть эту рыбу с головы. Ни костей, ни хвостов, ни чешуи не осталось.
— Еще приду, — сказав так, Хозяин Черной речки ушел, и наконец-то тело Тадасукэ обрело свободу. Он, крича, прибежал в комнату к Аяко. Но девушка лежала и похрапывала — она спала. На следующее утро Аяко проснулась, но опять ничего не помнила.
И с тех пор каждый вечер стал являться мужчина. Как ни старайся, а прямо перед приходом ночного гостя на Тадасукэ нападает сон, он задремывает, а когда очнется — мужчина уже в доме. Мужчина, снова по-всякому сойдясь с Аяко, вместе с ней выходит наружу, возвращаются они с рыбой и вдвоем сырой ее едят. Любовник уходит, а Аяко, проснувшись на следующее утро, ничего не помнит, что было ночью. И только растет ее живот. И так каждую ночь.
