пар. Я сразу же отправился на Сторожевой Холм посмотреть, не видно ли кораблей. Может, какой-нибудь сбился с курса или нашёл себе убежище у нас на острове. Никаких кораблей, к моему разочарованию, не обнаружилось. Зато обнаружилось, что сигнальный костёр не пострадал. Правда, весь насквозь отсырел и зажечь его в ближайшее время не получится. Придётся подождать, пока растопка высохнет.
Весь день густой воздух исходил жаром. Даже дышать было трудно, не то что двигаться. Стелла только и могла, что лежать с высунутым языком. Прохладу давало лишь море, поэтому я чуть ли не весь день просидел в воде и иногда кидал палку Стелле, чтобы ей было веселее.
Я, подрёмывая, качался на волнах, как вдруг до меня донёсся голос старика. Он спешил ко мне по пляжу, с криками потрясая своей палкой:
– Ямеро! Абунай! Опасно! Понимать? Не плавать!
Он казался не сердитым, как в прошлый раз, а скорее встревоженным.
Я огляделся по сторонам. Волны ещё были, но уже довольно спокойные, последнее дыхание шторма. Они накатывали на берег мягко и устало.
– Почему? – крикнул я в ответ. – В чём дело?
Он отбросил палку на песок и зашлёпал ко мне по отмели:
– Не плавать. Дамеда! Абунай! Не плавать.
Старик цепко ухватил меня повыше локтя и силком потащил из моря. Хватка у него оказалась железная, так что сопротивляться вряд ли имело смысл. Он отпустил меня только на берегу. Несколько мгновений старик переводил дыхание.
– Опасно. Очень нехорошо. Абунай. – Он указывал куда-то в море. – Не плавать. Очень нехорошо. Не плавать. Ты понимать? – И он напряжённо уставился мне в глаза, как бы говоря, что это не совет, а приказ и моё дело подчиняться. Потом он развернулся и, подняв палку, углубился в джунгли. Стелла побежала было следом, но я позвал её назад.
Меня так и подмывало ослушаться старика. Броситься в море, резвиться там до посинения и верещать при этом погромче, чтобы он слышал. Вот тогда он у меня попляшет, думал я. Потому что – сколько уже можно? Так же нечестно! Сперва он мне костёр разжечь не дал. Потом засадил на край острова. И купаться тоже, значит, нельзя! На языке у меня тогда много чего вертелось. Но ничего из этого я не стал говорить вслух. И в море я не полез. Я выбросил белый флаг. Сдался, потому что иначе-то никак. Куда я без его кормёжки? Пока мой костёр не высохнет, пока не появится новый корабль, надо делать, что велят. Выбора у меня нет. Я вылепил из песка лежащую фигуру и решил, что пускай это будет старик. И от души на нём попрыгал, чтобы вся злость вышла. Мне чуточку полегчало, но, если честно, не особо.
Мне бывало, конечно, жуть как тоскливо, и по дому я скучал, но в общем и целом до сих пор я держался. А вот после этой истории с купанием я скис. Мой сигнальный костёр никак не желал сохнуть. Я каждый день поднимался на Сторожевой Холм в надежде на корабль, но, куда ни глянь, всюду простирался совершенно безлюдный океан. Я всё больше чувствовал себя несчастным и покинутым. В конце концов я решил не ходить больше на Сторожевой Холм. Какой смысл? Вместо этого я часами лежал, свернувшись на циновке у себя в пещере. Я, как в омут, проваливался в свои мрачные мысли, думал о том, что нет никакой надежды, что никогда мне не выбраться с этого острова и я тут умру, а мама с папой даже не узнают, где я и что со мной. И вообще никто не узнает, кроме безумного старика – моего тюремщика, моего соглядатая.
Погода стояла душная и влажная. Я мечтал освежиться в море, но не осмеливался. Старик точно не спускает с меня глаз. И несмотря на рыбу и фрукты, с каждым днём я всё больше его ненавидел. Каким бы удручённым и подавленным я ни был, во мне медленно зрел протест. Гнев придавал мне сил и решимости вырваться на свободу. А решимость подняла мой боевой дух. И в один прекрасный день я снова отправился на вершину Сторожевого Холма. Надо натаскать ещё сухих листьев и веток с опушки джунглей. Только теперь я предусмотрительно запихивал их в глубокую трещину в скале, чтобы не промокли. Мой костёр наконец-то подсох. Я строил его всё выше и выше. И вот я закончил, и сел, и снова стал ждать. Я дождусь, я это твёрдо знал. День за днём, неделя за неделей я просиживал на Сторожевом Холме; начищенное стёклышко пряталось в кармане, и костёр ждал своего часа.
Когда час этот пробил, я был вовсе даже не на холме. Утром я просыпаюсь, выхожу ещё сонный из пещеры и вижу – яхта! Со странными такими красно-коричневыми парусами. Что-то наподобие китайской джонки. И главное, она не так уж далеко! Я весь переполошился. Начал носиться сломя голову по берегу, кричать во всё горло. Но я очень быстро сообразил, что пользы в этом немного. Джонка не очень далеко, но всё же и не близко. Оттуда меня не видно и не слышно, как я ни стараюсь. Я попытался успокоиться и сосредоточиться… костёр! Ну конечно костёр!
Я рванул на Сторожевой Холм и без остановок домчался до самой вершины. Стелла с лаем бежала за мной по пятам. Джунгли в ответ на всю эту нашу суету разразились возмущённым кудахтаньем, визгом и писком. Я приготовил свою охапку сухих листьев, достал стёклышко и склонился над костром. Но меня всего трясло – от возбуждения, от перенапряжения. Я даже не мог нормально держать стекло в руках. Поэтому я, как в прошлый раз, сложил из прутиков рамку и пристроил осколок поверх неё. И уселся рядом ждать, когда листья займутся.
Я то и дело поглядывал на море. Яхта потихоньку удалялась, но пока она была здесь. Пока ещё была.
Прошла целая вечность, и вот показалась струйка дыма, и вскоре новорождённый язычок пламени бойко пополз вдоль краешка листа. Я нагнулся, чтобы раздуть огонь посильнее.
И тогда я увидел его ноги. Старик стоял рядом, и взгляд его был полон гнева и боли. Он ни слова не сказал, а просто принялся затаптывать мой едва проклюнувшийся огонёк. Он вырвал у меня стёклышко и грянул его о скалу. Оно разлетелось на крошечные осколки. Старик разметал мою драгоценную охапку листьев, разобрал костёр и все палки и ветки пошвырял вниз с холма. А я лишь бессильно смотрел со слезами на глазах.
