не обладал всею полнотою сведений. Скажу даже, что мало кто интересовался ею. Наконец, кому же, как не мне, приличествовало отстранить все неблагоприятные намеки, которыми были пересыпаны запросы, на отчужденность управления делами Китайско-Восточной дороги и взять злополучных маньчжурцев под свою защиту.
Особенно решительно отстаивал это Столыпин, подробно высказав в Совете, что близко следя за всем, что делается в смысле борьбы с эпидемией в Маньчжурии, он считает своим долгом горячо благодарить все управление железною дорогою и меня, как отвечающего за нее, за все, что сделано для санитарной безопасности России. Он прибавил даже, что, если бы кто-нибудь сказал ему, что принятые распоряжения могут быть столь энергичны и разумны, он не поверил бы и думал даже, что это как-то не по-русски, и потому он предлагает Совету не только просить меня взять на себя ответ на все запросы, но и уполномочить меня открыто заявить с трибуны Государственной думы, что правительство «считает прямым долгом справедливости отметить, что весь персонал железной дороги заслуживает величайшей похвалы за то, что им выполнено в условиях величайшей трудности, и что ему мы обязаны тем, что можем уже и теперь сказать, что опасность от заноса эпидемии в Россию им устранена». Уже 19 января Дума возобновила свои занятия, и в тот же день я дал мои объяснения по всем запросам. Что и как я сказал об этом, не забыли те, кто пережил эту грозную пору в Маньчжурии и кто вынес всю борьбу на своих плечах. Их мало кто поблагодарил, если не считать того, что услышала от меня Дума с трибуны в этот день.
Пусть скажут себе те, кто когда-нибудь прочтут мои воспоминания, что грозившая России величайшая опасность была устранена усердием и исключительным мужеством в борьбе с нею всего управления Китайско-Восточной железной дороги, до самого низшего персонала включительно. Быть может, они отметят также, что на всю борьбу было истрачено не более одного миллиона рублей, считая и все расходы Министерства внутренних дел по борьбе с другими эпидемиями в том же году.
С этого запроса, заслушанного 19 января 1911 года, началось мое почти ежедневное присутствие в Государственной думе, вплоть до половины марта, когда разразился тот неожиданный кризис правительства, о котором речь впереди.
19 января я отвечал на запрос о чуме, 22-го на такой же запрос о развитии контрабандного промысла спиртом через маньчжурскую же границу; 24-го мне было поручено правительством выступить по вопросу о размере кредита на нужды начального образования и помочь фиксации размера кредита на длинный ряд лет, то есть принять на себя роль защитника народного образования в то время, когда меня же обвиняли в том, что я будто бы являюсь противником расходов на просвещение; 4 февраля мне пришлось вести настоящий бой с левым крылом Думы по запросу о деятельности опять того же Крестьянского банка и одержать бесспорный успех над авторами запроса, а уже с 21 февраля началось рассмотрение бюджета в общем собрании Думы.
Я упоминаю о моем выступлении по делу народного образования потому, что мне хочется снять с себя вечное осуждение меня за слишком скупое отношение к самым неоспоримым нуждам страны во имя чрезмерно близкого моему сердцу казначейского благополучия.
Вторая моя речь имеет совсем иное значение.
Запрос правительству на этот раз был предъявлен уже без всякого колебания — в смысле обвинения его в явно незаконных действиях, совершенных правительством по ведомству Крестьянского банка, и предъявлен он был одновременно как к председателю Совета министров, так и ко мне, как руководителю банка. Запрос получил прозвище «запроса по Дурасовскому делу». Он рассматривался в думской Комиссии по запросам очень долго и попал с руки правительства перед самым Рождеством. Подписан он был левою группой — эсдеками. Первым подписавшим и главным, если не единственным, зачинщиком дела был депутат Покровский 2-й, который задолго до предъявления запроса неоднократно являлся ко мне и в приемные дни, и испрашивал особые аудиенции, постоянно доказывая мне совершенные не только Крестьянским банком, но и административными властями вопиющие несправедливости в ущерб крестьян, будто бы окончательно разоренных банком.
Мне пришлось поэтому войти очень глубоко во все частности этого дела, и я успел изучить его до мельчайших подробностей еще в ту пору, когда вопрос, так остро поставленный Столыпиным, совершенно не был мне известен. Близко следил за ним и П. А. Столыпин и постоянно просил меня давать все больше и больше подробностей, по мере того, как выяснялась из настояний Покровского 2-го и предъявляемых мне Крестьянским банком данных возмутительная история этого дела, в котором так называемые дурасовские крестьяне были, бесспорно, жертвою агитации того же Покровского, сумевшего, однако, скрыть следы своей работы и избежать обнаружения ее.
Всем было, однако, ясно до очевидности, что без него и его сотрудников по агитации никогда не было бы тех осложнений, которых достигло это возмутительное дело. Правда, не было бы и того на самом деле настоящего триумфа, которого добилось правительство. После окончания прений по этому делу не только запрос не был принят Думою, но немалый конфуз испытала и думская Комиссия по запросам, разделявшая все заключения интерпеллянтов, но и те члены Думы, правее эсдеков, которые дали ему свои подписи. Мои друзья из кадетской оппозиции были, разумеется, в числе их и даже не отказали себе в удовольствии, как сделал, например, Аджемов, пустить в меня, во время моих объяснений, язвительные стрелы.
Когда вопрос правительству созрел и состоялось заключение Комиссии по запросам, не только принявшее запрос, но и пошедшее в своих заключениях дальше самих авторов его, я был уже в курсе предположений Столыпина поднять вопрос о передаче в ведомство землеустройства Крестьянского банка.
Моим первым желанием было просить его взять на себя ответ на запрос. Но он сразу же и решительно отказался от моего предложения, сказав, что никто не положил так много труда, как я, на изучение дела, и даже было бы крайне невыгодно, чтобы выступал от имени правительства кто-либо другой, а не я, потому что первый подписавший — Покровский — будет, конечно, обосновывать запрос, а ни с кем из членов правительства он не вел таких частых и назойливых переговоров, как со мной. Он прибавил, что лично у него Покровский был всего один раз, и он не входил с ним ни в какие частности,
