совершенно безуспешные) попытки хоть как-то ситуацию изменить. Но в одной из таких книг было найдено упоминание о том, что для выплавки каких-то особых сталей «потомки» как-то научились применять кокс, получаемый из торфа. Правда, местные «залежи» торфа вряд ли бы позволили выплавить хотя бы пару десятков тонн чугуна, но, как отметила Лиза, Россия не ограничивается территорией Тульской области. Московская область же была известна тем, что там мощнейшие электростанции строили, которые только на торфе и работали, а уж где для них этот торф копали… Лиза нашла «в старинной литературе» упоминание об огромных болотах, начинающихся всего в пяти верстах от Оки.
Вообще-то пять верст – это по нынешнему времени тоже немало, но если каждый день производить хотя бы по километру рельсов… даже по шестьсот метров (ровно столько теперь выдавали два прокатных стана, через которые проходила заметная часть выплавляемой стали), то и такое расстояние становится небольшим: когда раскаленную чуху в четверть тонны кантуют не четверо мужиков, вооруженных клещами, а механический кантователь, с рабочей силой становится как-то попроще. А с постройкой железных дорог тоже становится получше – если крепежные болты не точить на станках, а на прокатном стане «штамповать». Так что три десятка мужиков были направлены на постройку нового причала на Оке, а почти сотня дровосеков дрова начали добывать на дороге от берега к болоту…
Делать кокс для доменной печи из торфа было все же занятием не для слабонервных. Сначала торф нужно было хорошенько высушить – что само по себе представляло весьма непростой квест, так как он впитывал воду из воздуха даже в прохладный летний вечер, а в туман (который опускался чуть ли не ежедневно) он становился мокрым, как будто его специально поливали водой. Затем этот торф следовало перемешать с угольной пылью. По словам Веры Сергеевны тут очень подошел бы не совсем пригодный для металлургии антрацит, но его ведь тоже не было – зато в изобилии имелся ни на что другое непригодный липовый уголь. Сам по себе непригодный, но в торфяном брикете очень даже оказавшийся полезным – а так как липа составляла чуть ли не четверть вырубаемых лесов…
Далее из смеси торфа с углем нужно было сделать брикет. Не просто «кирпичик», а очень сильно утрамбованный кирпич. Эксперименты Вера Сергеевна проводила, используя «кирпичный» пресс – и результат получался радующий, вот только чтобы рыхлый торф сжать до плотности кирпича, его приходилось подсыпать в форму минимум раз семь, так что производительность процесса угнетала.
Самой «пострадавшей» от усовершенствования «черной металлургии» себя считала Катя: вместо иных, более интересных занятий она теперь занималась проектированием и постройкой новых коксовых печей под торфяной полуфабрикат и, что угнетало ее больше всего, хранилищ торфяных брикетов. Ну, казалось бы, сарай большой – однако чтобы штабель этих брикетов не самовоспламенился, сарай должен быть а) герметичным, б) заполняться сухим нейтральным газом и в) обеспечивающим легкий доступ для его заполнения брикетами или для их извлечения. С газом было проще всего: кислородная станция в качестве отхода абсолютно сухого азота выдавала в изобилии, а вот все остальное требовало изрядной фантазии и точных расчетов.
Ее супруг себя пострадавшим не считал: Вова с удовольствием конструировал множество различных механизмов, с помощью которых брикеты можно было делать гораздо быстрее, чем за десять минут одну штуку. Правда когда он рассказал жене, как должен выглядеть конвейер для сушки торфа, та кинула в него тем, что первым попалось под руку (по счастью, это оказалось подушкой) и сообщила, что «сарай длиной в двести метров ты и без меня построишь». Хотя, в заботе о семейном благополучии, и прочитала ему небольшую лекцию о «температурных швах», из которой Вова понял лишь то, что с предложениями выстроить что-то нетривиальное к жене нужно подкатываться в более спокойной обстановке…
В результате всего этого печь в Туле снова запустили в начале сентября, а население города слегка превысило уже десять тысяч человек. Из которых детей обучабельного возраста было уже заметно больше трех тысяч. И вовсе не потому, что семьи в городе были уж очень многодетными (туда в основном как раз молодые семьи селились, с одним, редко двумя детьми), а потому что школьники в город свозились из всех окрестных селений. Сами школы (числом три штуки) Катя, не мудрствуя лукаво, выстроила по тому же проекту архитекторов Чалдымова и Степанова, что и пединститут (правда, заранее попросив Трофима изготовить разные «лепные украшения» по примеру настенной лепнины Тотьменских церквей), и рядом с каждой из трех школ были выстроены и по два «общежития» на четыреста человек каждое (опять «по двести четвертому проекту»). С «архитектурными излишествами» для общаг пока не сложилось, просто здания строились в расчете на то, что позже они будут облицованы поверх голых кирпичных стен, но они уже были выстроены. И в каждой школе, как с некоторым удивлением выяснили учительницы, вполне можно было обучать одновременно по полторы тысячи человек – ну, если обучение в две смены организовать, потому что по проекту здание рассчитывалось на восемьсот восемьдесят школьников.
С одной стороны в две смены детей учить плохо, но когда учителей катастрофически не хватает, то хоть так. А с другой… Ярославна, главным образом из-за отсутствия «подготовленных кадров» и – в большей степени – в связи с дефицитом учебников, поменяла всю программу обучения. В «начальной школе», которую правильнее было бы назвать все же детским садом, обучались дети с пяти до семи лет включительно – и для начальных школ Катя подобрала проекты именно детских садов (хотя бы потому, что днем детям спать полезно). Знаний они там конечно набирали не особо много, но по крайней мере после этого дети уже умели и говорить по-русски, и читать-писать, и считать в пределах сотни могли без особых затруднений.
Средняя школа по планам занимала еще пять лет, и выпускник уже обладал довольно солидным запасом знаний и, что было немаловажно, некоторыми умениями. Должен был обладать: осенью Катя приступила к постройке отдельных мастерских для каждой школы, а Ксения приступила к относительно серийному выпуску небольших «учебных» станков. Всего трех типов: токарных, сверлильных и фрезерных, но выпускники школ по крайней мере пугаться станков не будут.
Отдельно была запланирована «старшая школа». Отдельно, так как в нее подразумевалось принимать лишь тех детей, кто хорошо закончил школу среднюю и (пока это оставалось лишь в качестве благих пожеланий, но Ярославна изо всех сил старалась подготовить нужные методички отбора) тех, кто способен и сам хочет в дальнейшем получить образование высшее.
