В комнате с низким потолком не было окон. Роботы-хирурги, сгорбившись, покорно расползлись по углам, словно не хотели попадаться на глаза. В центре комнаты, в окружении диагностической аппаратуры, одиноко стояла койка, на которой лежала женщина — глаза закрыты, руки аккуратно сложены руки на груди. Кривые биомедицинских показателей дрожали над ней, как северное сияние.
Хоури подошла к койке. Это была Илиа Вольева, вне всяких сомнений. Вернее, копия прежней Вольевой, которую подвергли какой-то ужасной опытной процедуре по ускорению старения, с применением препаратов для притягивания плоти к костям и превращения кожи в подобие пергамента. Казалось, она стала такой хрупкой, что в любой момент могла рассыпаться в пыль. Это был не первый раз, когда Хоури видела подругу в этой комнате. Когда они забирали с Ресургема Дэна Силвеста, началась перестрелка, и Триумвир была ранена. Но тогда разговора о серьезной угрозе для жизни даже не возникало. Теперь лишь показания приборов позволяли понять, что Илиа Вольева еще жива. Ее тело было почти полностью обезвожено.
Хоури вздрогнула и обернулась к бета-копии.
— Что тут произошло?
— Откровенно говоря, до сих пор не знаю. Когда она меня усыпила, с ней все было в порядке. Затем я очнулся, и обнаружил, что нахожусь здесь, в этой комнате. Она лежала на кровати. Машины стабилизировали ее состояние, но больше ничего не смогли сделать. В конечном счете, она должна была умереть, — Клавейн кивком указал на дисплей, склонившийся над Вольевой. — Я видел подобное во время войны. Она вдохнула вакуум. Никакой защиты от внешней потери влаги не было. Декомпрессия, похоже, произошла быстро, но недостаточно быстро, чтобы убить ее. Основные повреждения в легких… лед кристаллизовался и разорвал альвеолы. Она ослепла на оба глаза, нарушены некоторые мозговые функции. Не думаю, что стоит углубляться в подробности. Еще повреждены трахеи, ей будет трудно разговаривать.
— Она же Ультра, — с отчаянием проговорил Овод. — Ультра не умирают, если один раз вдохнут вакуум.
— Илиа совершенно не похожа на тех Ультра, которых я встречал, — сказал Клавейн. — У нее нет никаких имплантатов, никаких вживлений. Иначе она перенесла бы это гораздо легче. По крайней мере, имплантаты приняли бы на себя удар, нанесенный мозгу. Но у нее не оказалось ни одного. По-моему, она в принципе не хотела помещать в себя что-то инородное.
Хоури посмотрела на него.
— Что ты сделал?
— То, что было необходимо. Поступило требование, чтобы я сделал все, что возможно. Все, что я мог — это ввести комплект медишнов.
— Постой, — Ана жестом остановила его. — Откуда поступило?
Клавейн почесал бороду.
— Точно не скажу. Просто чувствовал, что обязан это сделать. Вы должны понять: я всего лишь программа. Вполне возможно, кто-то пнул меня и вмешался в мое исполнение, заставляя действовать определенным образом.
Хоури и Овод переглянулись. Несомненно, они подумали об одном и том же. Только одна сила могла включить робота и заставить его спасти Илию. Капитан.
По спине пробежал холодок: Ана почувствовала, что за ней наблюдают.
— Клавейн, — сказал она. — Послушай меня. Я не знаю кто ты на самом деле. Но ты должен понять. Илия ни за что на свете не согласится, чтобы ей вводили медишны. Она скорее умрет.
— Знаю, — ответил он, беспомощно разводя руками. — Но я просто должен был это сделать. Если бы мой оригинал находился здесь, он поступил бы точно так же.
— Игнорируя ее глубочайшее нежелание, это ты имеешь в виду?
— Да, можно сказать и так. Потому что я испытал это на собственной шкуре. Понимаешь, мне довелось попасть примерно в такую же переделку. Я был ранен… фактически, умирал. Но ни за что на свете не хотел, чтобы мой мозг нашпиговали какими-то мерзкими машинками. Однако кое-кто не стал слушать моих возражений и сделал так, как надо. За что я очень благодарен. Мне подарили четыреста лет жизни. В любой другой ситуации я бы и мечтать о таком не мог.
Ана посмотрела на Вольеву, которая неподвижно лежала в окружении приборов, затем снова на человека, который если и не спас жизнь ее подруге, то не позволил ей умереть сразу.
— Клавейн… — пробормотала она. — Черт тебя дери, кто ты такой?
— Клавейн, Объединившийся, — произнес голос, тихий и прозрачный, как дым. — Слушай его внимательно: он говорит то, что имеет в виду.
Это был голос Вольевой, однако тело на койке не шевелилось. Единственным свидетельством того, что она пришла в себя, было изменение биомедицинских показателем.
Хоури щелкнула креплением и сняла шлем. Старик исчез, снова превратившись в скелетообразную конструкцию. Ана положила шлем на пол и опустилась на колени возле кровати.
— Илиа?
— Ага, — выдох походил на шелест бумаги.
Хоури заметила едва уловимое движение губ: Вольева формировала слова, но звук раздавался сверху.
— Что произошло?
— Несчастный случай.
— Мы видели повреждения на корпусе. Это…
— Ага. На самом деле, это моя вина. Как всегда. Я, как всегда, виновата. Как всегда… черт бы меня подрал…
Хоури мельком взглянула на Овода.
— Ты?
— Поддалась на обман, — ее губы снова дрогнули — это должна была быть усмешка. — Капитан… Я думала, он наконец-то принял мою точку зрения. И использует орудия из Тайника против Подавляющих.
Картина вырисовывалась, но весьма туманно.
— И как ему удалось…
— Я вывела восемь орудий наружу. Потом был сбой. Мне показалось, что был сбой. На самом деле… Джон меня выманил.
— Он хотел тебя убить?
Хоури произнесла это почти шепотом. Смешно — Капитан все равно услышит каждое слово. Но это произошло само собой.
— Нет, — выдохнула Вольева. — Джон хотел убить… себя, а не меня. А я должна была на это смотреть. Как свидетель…
— Зачем?
— Чтобы видеть его раскаяние. Видеть, что это… преднамеренно, не случайно…
Овод тоже снял шлем и, изящно примостив его на руке, присел рядом.
— Но корабль цел. Что случилось, Илиа?
Вольева снова изобразила полуусмешку.
— Я… пересекла луч. Думала… это его остановит.
— Похоже, остановило.
— Не ожидала, что выкарабкаюсь. Но… я не сделала то, что хотела.
Робот подошел к кровати. Теперь, непохожий на Клавейна, он казался почти неуклюжим.
— Они знают, что я ввел тебе медишны, — сказал робот; его голос тоже изменился. — А теперь знают, что тебе тоже это известно.
— Клавейн… бета-копия… у него не было выбора, — сказала Вольева, прежде чем кто-то успел вставить слово. — Без медишнов я бы уже скончалась. Пугают ли они меня? Да. Очень пугают, будь они неладны. Меня тошнит при одной мысли, что эта дрянь ползает внутри моего тела, точно пауки и черви. Но я понимаю, что так надо. В конце концов, я всю жизнь возилась с такими штуками. И я вполне понимаю, что чуда не будет. Слишком много… Все не восстановить.
— Мы что-нибудь придумаем, Илиа, — сказала Хоури. — Твои ранения не могут…
Вольева перебила ее.
— Забудь меня. Я ничего не значу. Только орудия… Это мои дети… злобные, нехорошие, как угодно… Не хочу, чтобы они попали в чужие руки.
— Кажется, мы добрались до сути дела, — произнес Овод.
— Клавейн… настоящий Клавейн… хочет получить орудия, — продолжала Вольева. — По его мнению, у него есть возможность отобрать их у нас… — ее шепот стал чуть громче. — Верно, Клавейн?
Слуга кивнул.
— Я бы все-таки предпочел договориться о добровольной передаче, Илиа. Ты это знаешь. Тем более сейчас, когда мне пришлось посвятить твоему здоровью немного времени. Не наделай ошибок. Мой оригинал способен быть очень жестоким, если решит, что жестокость оправдана. Он уверен, что имеет на это полное право. А человек, который уверен в своем праве — самый опасный противник.
— Зачем ты это говоришь? — спросила Хоури.
— Это в его… в наших… интересах, — добродушно ответила бета-копия. — Повторяю, я бы предпочел убедить вас отдать орудия добровольно. В самом крайнем случае, мы бы избежали риска повредить эти чертовы штуковины.
— Почему-то ты не кажешься мне чудовищем, — пробормотала Хоури.
— Конечно, — ответил робот. — И мой оригинал — тоже не монстр. Он всегда предпочитает обходиться малой кровью. Но если кровопролитие необходимо, тогда, э-э-э… тогда моему оригиналу придется провести небольшую резню. Вроде хирургической операции. Тем более сейчас.
Последнюю фразу робот произнес так выразительно, что Овод спросил:
— Почему «тем более сейчас»?
— Потому что он очень долго шел к этому и очень много сделал, — робот выдержал паузу, и сетчатая конструкция, которая служила ему головой, медленно повернулась, словно обводя каждого взглядом. — Он предал все, чему верил на протяжении четырехсот лет. Уверяю вас, это далось ему нелегко. Он солгал своим друзьям и оставил своих любимых людей, зная, что иным путем не сможет достичь цели. И совсем недавно ему пришлось принять очень жестокое решение. Он уничтожил то, что любил больше всего. Это причинило ему огромную боль. В этом отношении я — не точная копия настоящего Клавейна. Мою личность сформировали до этого ужасного события.
