идут к ним ка? союзники и избавители, а не как наездники.
Тогда Петрик стал уверять Нуреддина, что если Переволочна не
сдалась, то другой пограничный городок Кишенка непременно
сдастся. Петрик встретил кишенцев-, ездивших в степь за сеном, и
навязал им <прелестное> письмо, обращенное ко всему товариству и к
посполитым людям города Кишенки. <Прошлого лета, - писал
он, - приходили мы с ордою за тем, чтоб освободить вас всех от
московского ярма, но не могли тогда окончить нашего дела. Теперь, слыша, что москали и ваши паны чинят вам великие тягости, вышли
мы опять вам помогать и хотим, чтоб вы в такой вольности жили на
обоих берегах Днепра, как ваши предки живали при Богдане
Хмельницком. Высылайте к нам своих духовных и старшин городовых; учиним согласие и пусть товариство ваше, кто захочет, идет с нами
на войну тотчас, а вам никакого убытка не будет и волос не спадет
у вас с головы. Если же вы послушаетесь чьего-нибудь
непристойного совета, то знайте, что это вам даром не пройдет>.
Подошедши к Кишенке2, татары расположились в <подворках>
(предместьи); Кишенка не высылала на поклон духовных и стар-
1 Ныне местечко Кобылякского уезда при р. Днепре близ устья Вор-
склы.
2 Большое местечко Кобылякского уезда при р. Ворскле.
471
шин. Напрасно прежде хвастал Петрик перед Нуреддином, будто
у него в Кишенке есть приятели: они не отзывались. Петрик еще
раз послал в Кишенку письмо, приглашал охотников идти с ним
воевать Москву, уверяя, будто Переволочна сдалась ему.
<Ступайте себе далее в Полтавщину, - отвечали кишенцы, - а мы тем
временем подумаем да посоветуемся>.
Тогда Петрик утешал своих союзников, что когда они подойдут
к Полтаве, то дело изменится, потому что полтавский полковник
с ним в соумышлении. Они зажгли подворки, где стояли, и с
наступлением ночи пошли к Полтаве.
Татары расположились в окрестностях Полтавы вплоть до
Старого Санжарова1. Часть их разошлась с загонами, разорила два села
и наловила в полон множество жителей, говорят, тысяч до двух.
Петрик послал в Полтаву с <прелестным> письмом какого-то монаха
Гервасия. <Полтавцы! - писал он, - крымские войска пришли
освободить вас от московского ярма, а порубежные городки ваши не
соизволили на то, чтоб им и вам добро было. За это крымские войска
пошли на ваших войной. Но его милость салтан вам дает знать: если
хотите жить с крымцами в братерстве, присылайте к нему для
соглашения своих старшин, и салтан прикажет воротить весь яссыр2, сколько его взято, и скотину>. При этом Петрик послал в Полтаву
несколько малороссийских невольников, освобожденных из Крыма.
Но тут до Нуреддина и до Петрика дошла весть, что
великороссийская и гетманские ратные силы приближаются. Гетман, следивший за движениями крымцев и Петрика, еще в декабре .1692 года
дал знать в Москву. Последовал царский указ: Шереметеву с
двадцатью тысячами конницы и столько же пехоты идти к рубежам
украинским, а товарищу его, князю Борятинскому, стоять поблизости
позади - <на страх непостоянным людям>. В самарских городах
поставлено было до двух тысяч Козаков из слободских полков с
отрядом из великороссийских ратных сил. Полтавский полковник
вовсе не шел на соединение с Петриком, напротив, собрал против
него три сотни своего полка. Страх встретиться с многочисленными
противными военными силами и явное нежелание малороссийских
жителей поддаваться Петрику побудили татар к немедленному
отступлению. Они угнали с собою множество яссыра, но когда дошли
до реки Бальчика, Петрик упросил Нуреддина отпустить пленников
на волю, дабы малороссияне и теперь могли поверить, что татары
им друзья. По одному известию, число татар в этом походе
простиралось до тридцати тысяч, а с Петриком малороссиян было до
четырехсот человек; по другому - татар было только до десяти тысяч, а приставших к Петрику малороссиян всего 80 человек.
1 Местечко Полтавского уезда в 23 верстах от Полтавы.
2 Пленных.
472
Как бы то ни было, второе покушение Петрика потерпело такую
же неудачу, как и первое. Народ ни на волос не обольстился его
воззваниями, не показал желания пожертвовать жизнью и
достоянием ради освобождения от московской власти, не усматривал в
Петрике нового Хмельницкого, и Мазепа, казалось, имел право
уверять московское правительство, что все взводимое Петриком и
подобными ему зложелателями об утеснениях народу есть ложь, - в
Малороссии все, старшие и меньшие, живут счастливо, в изобилии
и довольстве, никто никого не насилует, никто ни от кого не терпит.
Гетман хотя и на этот раз вовсе не участвовал в отогнании
татар с Петриком^ однако доносил,в Москву, что он поступал не
так, как прежние гетманы, которые только высылали против
неприятелей своих полковников, а сами уклонялись от личного
участия в битвах; он же, напротив, как только услыхал, что идет
Петрик в Украину с татарами, тотчас выступил к Лубнам, расставил вдоль Днепра несколько городовых и охотных полков, чтобы не допустить татар, пользуясь морозами, перебраться через
Днепр по льду: оттого-то неприятель, как увидел, что в этой
стороне все готовы к отпору против него, обратился на Полтавский
полк, но услыша, что и там готовы отражать его, скоро бежал
оттуда <сломя голову, к своим поганским жилищам>.
Немаловажною причиной неудачи Петрика было то, что
запорожцы не пристали к нему всем своим кошем. После бегства
Петрика гетман посылал в Сечу войскового товарища Трощинского с
похвалою запорожцам и с иконостасом в сечевую церковь. Но этот
гетманский посол наслушался тогда в Сече <речей невежливых и
ко вредительству належащих>. Сердились запорожцы на гетмана, ” услыхавши, что он советовал строить крепость у Каменного Затона, толковали, что им выгоднее быть в мире с бусурманами, потому что
с соляной и рыбной добычи <они были и сыты, и пьяны, а царского
жалованья им дается мало>; некоторые же прямо отзывались: <Пусть нам хан даст плату и лошадей, так мы будем на услугах
Крымскому государству>. Сам кошевой Кузьменко писал к гетману
грамоту, в которой уверял, что если запорожцы и заключат мир с
бусурманами, то такой мир не повредит гетманскому регименту. Но
в той же грамоте кошевой своей рукой приписал: <Если что здесь
противного вашей милости написано, то простите мне, дураку. Я
пишу по войсковому приказу, и коли б яким способом дознались, что я вам иное написал, то убили бы мене в раде>.
Вслед за тем весною 1693 года хан прислал в Сечь турка
обновить примирение, постановленное запорожцами у Каменного
Затона. Беспокойные головы взяли верх; ханский посол был
встречен с почетом; всех куреней атаманы произнесли присягу хранить
мир с ханом и его государством и послали в Крым своих послов
для утверждения мирного договора. Петрик между тем в Крыму
473
не переставал возбуждать хана ложными вымыслами и уверять, что малороссийское поспольство только того и ждет, чтобы пришел
хан с ордою: вся чернь поднимется на старшин и на гетмана и
по всем полкам начнется расправа с панами и арендарями. Обо
всем этом тотчас узнал гетман и, сообщив в Москву, разослал
универсалы, чтобы все полки были снова в готовности отражать
внезапное вторжение крымцев.
Два неудачных покушения Петрика показывали, что
малороссияне не поддаются возбуждениям против московской власти, гетмана, панов и арендарей, но тем не менее всетаки на виду стояла
необходимость устранять по возможности причины, которыми
возбуждали в народе неудовольствие. Дело об арендах прошлого года
осталось неоконченным. В Светлое Воскресенье 1693 года гетман
созвал в Батурине изо всех полков козацких старшин, значных
войсковых товарищей и некоторых мещан на совет об арендах.
Немало оказалось таких, что стояли за аренды. <Никому оне не
вредят, - говорили такие господа, - разве только шинкарям, а
в городах значительные от аренд оказываются пожитки и не только
удовлетворяются текущия потребности, но еще по тысяче и по
две тысяче золотых кладется на сбережение>. Но раздавалось более
голосов, доказывавших, что аренды надобно <отставить
совершенно>, потому что они стали народу ненавистны и через них
подается неспокойным людям повод к пререканиям; чумаки ходят за
