— Отныне ты достиг, — заявила чу-Чандра и сунула ему за шиворот комок снега и похлопала по спине, от чего Гуруна еще больше затрясло.
— Отныне ты воин, — продолжила Синильга, — и в сию минуту тебе вручается настоящее воинское обмундирование, подними же руки, брат, к небесам.
Гурун, ежась от холода, поднял скрюченные грабли вверх, и Нарада с Мудей стали напяливать на него очень узкую белую в бледно-розовый цветочек женскую комбинацию. Кое-как с треском комбинация была натянута на далеко неизящную, с талией метр на метр фигуру Гуруна. Мало того, что Гурун дрожал от холода, переступая с ноги на ногу, теперь он еще слегка задыхался. Когда же он попытался опустить руки, то комбинация безжалостно стала рваться еще больше. Не теряя времени, Вонь Подретузная в этот момент величественно надевала на лысую плешь шлем в виде прекрасных женский плавок с очаровательными кружевами вместо козырька. И когда шлем был одет, то уши Гуруна как раз попали в те самые отверстия, откуда обычно торчат женские ляжки. Увидев воина-президента в полном обмундировании, толпа рулонитов взорвалась бурными аплодисментами и радостными криками.
— Ну, раз ты у нас теперь в полном прикиде, — изрекла чу-Чандра, — теперь тебе осталось только испить Божественный напиток — Амриту. Если ты выпьешь его до дна, то станешь самым могущественным и прекрасным. Готов ли ты, брат? — устрашающе спросила чу-Чандра, посмотрев на съежившегося Гуруна в женской комбинации с трусами на голове, но не стала дожидаться ответа и продолжила.
— А впрочем, всем нам похуй, готов ты или нет, но Божественный напиток тебе испить придется. Пей, брат! — с этими словами чу-Чандра преподнесла Гуруну пиалу с неким месивом, которое любезно приготовили Мудя с Нарадой. В состав сего напитка входило: вода из туалетного бачка, мука, соль, перец, томатный соус, сахар, подсолнечное масло, соленые огурцы, прокисшее молоко и кусочки селедки.
Не успел Гурун сделать и одного глотка, как тут же подавился и блеванул на рядом стоявшую Чучу.
— Э-э-э, свинья, поосторожней, я тебя не просила меня угощать, — сказала чу-Чандра. — Давай, пей, пей!!!
Но Гуруну удалось сделать только еще пару глотков этого жуткого месива, и ему было достаточно.
Рулониты не могли удержаться от распирающего их смеха.
— Ну, Гурун, ты настоящий герой, — радостно сказала Вонь, подходя к имениннику с неким металлическим и, похоже, нелегким предметом в руках.
— За то, что ты достойно прошел все испытания, ты награждаешься медалью за отвагу, — с этими словами Вонь повесила на шею Гуруна железный блин от гантели. К счастью, блин-медаль оказалась на резинке, поэтому заставив и так еле стоявшего на своих двоих Гуруна согнуться пополам, она не упала ему на ноги, а отпружинив, подлетела вверх и до тех пор, пока занимала свое место, Гурун так и мотался вверх — вниз.
— Ну, а теперь, Гурун, в знак благодарности за полученные дары, — сквозь смех продолжила чу-Чандра, — склони свою голову. — И когда уже плохо что-либо соображающий Гурун наклонил свою тыкву в шлеме, то его длинный нос как раз уткнулся в миску с чем-то жидким и коричневым, а сверху на него посыпался мучной дождь. В этот момент сзади подошла Синильга и развязала Гуруну глаза. Но лучше бы она этого не делала, так как когда Гурун прозрел и увидел перед собой жидкий понос, то волна неописуемого отвращения охватила его.
— Фу, блядь, параша, нахуй, — в бешенстве заорал он, выпрыгнул из таза и, стряхивая с себя муку, стал тщательно снегом из таза вытирать со своего шнобеля понос, в который он залез минуту назад. Видя такое сильное отождествление, рулониты еще больше покатились со смеху. И только Гурун не мог допетрить, что же в этом смешного, когда его ебальник в говне.
— Ну, вы и идиоты, — исходился говняный воин, уже красный как рак от стыда, шатаясь туда-сюда по комнате в женской комбинации с трусами на башке и с железным блином на шее. Веселье было неописуемым.
Немного оправившись от смеха, чу-Чандра, наконец, кое-как изрекла:
— Ну, ты и придурок, Гурун. Посмотри, как дурачит тебя твое же собственное воображение. Раскрой пошире свои лупы и позырь, что это не говно, а просто кабачковая икра. И все снова закатились, видя недоуменную морду Гуруна.
— Да, действительно, икра, — стал он нюхать то, что было в миске. — Вот я дурак! — сказал дебил и заржал вместе со всеми.
— Смотрите, Гурун-то просветлевает, — заметил Сантоша.
Приняв эту фразу за комплимент, Гурун расплылся от удовольствия.
— Рано радуешься, Гурила, — сказала чу-Чандра, — тебе предстоит пройти еще несколько практик.
«Какая же я механичная машина, — подумал Гурун, стукнув себя по лбу, — стоит меня похвалить — так я сразу расплываюсь как свинья, стоит на меня накричать, так я сразу обижаюсь, сколько же можно быть таким зомби, никак не могу все время находиться в свидетеле. Ну, ничего, главное, пытаться. Сейчас еще будут какие-то практики, и я попробую с ними не отождествляться и культивировать духовную реакцию».
Тут зашел Гну, и в руках у него была доска с гвоздями, острым концом вверх, подобная той, на которых обычно лежат йоги.
— Говорят, Гурун, ты у нас йог и других учишь этому искусству, — спросил Гну, бросив на лысого недоверчивый взгляд.
— Кто говорит? — испуганно спросил Гурун, сжавшись от увиденной доски, тут же забыв о своем решении помнить себя.
— А не ты ли на своих, как ты там называешь, «тлеющих угольках», заставлял всех баб в каком-то, известном только тебе, потоке босыми ногами пройтись прямо по этим гвоздям? — спросила его Аза, указывая на доску, которую держал Гну.
— Да, и одна девчонка чуть с ума не сошла и прямо плюхнулась на эти гвозди, и потом ее кое-как отодрали, — бесилась Ксива.
— Да кого там одна, там вообще лужи крови были, — сказала Элен.
— В йога, значит, разыгрался, ну, а теперь давай проделай тот же трюк сам, — сказал Гну и поставил доску с гвоздями прямо перед Гуруном. Все рулониты засвистели, заорали, захлопали, призывая йога к действию.
«Ебать твою мать, откуда они и про это узнали — заиграло очко придурка, — вот это я влип, так влип…». Гурун весь напрягся, покраснел как рак, казалось, он вот — вот расплачется, но выхода другого не было. Наложив полные штаны, воин хуев поднялся и, задержав дыхание, быстро похуярил по гвоздям ногами. В эти мгновения его мысли полностью отключились, и он пережил легкий шок. А когда его лапы вновь ощутили под собой прочную основу в виде пола, Гурун заметил, что в некоторых местах все-таки проколол свои лапы, и оттуда теперь капала кровь.
— Ну, как понравилось? — с ухмылкой спросил Гну. Но в ответ Гурун только скривил морду, не в состоянии что-либо говорить.
— Да, теперь ты надолго запомнишь, как не надо делать и к чему приводит мания величия, — сделала вывод Элен.
— А ты знаешь, Гурун, — хитро посмотрев на него, сказал Аза, — у нас для тебя есть еще один подарок.
Но Гуруну после гвоздей все остальные практики теперь казались баловством, потому он никак не среагировал, а продолжал сидеть с осоловевшими зенками.
Показав всем большой красивый торт, Аза подошла к имениннику и захуярила им прямо ему в рожу.
— Это тебе память о «тлеющих угольках», — сказала она.
— Смотри, не подавись, — произнесла Ксива и вылила ему на голову пепси-колу.
Гуруну оставалось только слизывать со своей морды крем и обтекать сладкой водой. Тут же подбежал Сантоша и, щелкнув фотоаппаратом, увековечил знаменитый кадр. Веселье стояло бурное, один только Гурун почему-то не радовался.
«Теперь я понимаю, что значит: «как аукнется, так и откликнется» и что «все тайное всегда становится явным», — загрузился Гурила, — все-таки не полностью я тогда перед жрицами покаялся, вот и получил. Да, если не хочешь сознательно над собой работать и совершать эмоциональные усилия, то сама жизнь через конкретные ситуации будет учить тебя до тех пор, пока ты, наконец, не поймешь, что к чему. Это хорошо, что в Рулон-холле все объясняют и поддерживают, какими бы жестокими на первый взгляд практики не казались, просто иначе я бы не понял. А ведь, если бы я был сейчас где-нибудь на зоне или просто среди мышей, растоптали бы, уничтожили, и всем было бы наплевать на меня, — с горечью подумал Гурун, продолжая слизывать вкусный торт. — Пока сам не попробуешь, не поймешь».
— Ну, а в завершении, — выступила вперед Синильга, — у нас есть памятный талисман для Гуруна, — и повесила ему на шею прозрачный бутылек с какашкой.
— Но на сей раз это настоящее говно, правда только, собачье, — пояснила она, — пусть этот талисман напоминает тебе, кто ты есть на самом деле, тогда меньше будешь воображать, а больше реально видеть себя, и жить тогда будет тебе легко и радостно.
— Сильного соляра, короче говоря!!! — сказал Нандзя и поставил Гуруну поздравительную саечку. Все остальные тоже ломанулись поздравлять суперсоляриста, кто щелбанами, кто фофанами, кто пенделями. Гурун же с благоговением сжал в руках талисман и, получая поздравления, стал плакать, но теперь не от самосожаления, а от раскаяния за свое ничтожное существование, его душа стала очищаться, а в сердце на какое-то время воцарилась тишина и благодать.
