сохранить «свою» Францию и обещал восстановить после окончания войны ее «величие», другие – тем, что бесчеловечная война закончилась и наступил мир.
В поисках виновного в сокрушительном поражении Франции окружение Петэна, впрочем, как и многие другие представители правобуржуазной мысли, обратились к правительственной практике второй половины 1930-х гг., когда у власти находились левоцентристские кабинеты Народного фронта, поддерживаемые коммунистической депутатской фракцией в парламенте. Левых упрекали в том, что они размывали основы конституционно-политической системы, допускали массовые стачки 1936–1938 гг., подтачивавшие французскую экономику, проводили «непродуманную политику» в области вооружений, мешали разработке современной военной доктрины и подготовке Франции к грядущей войне. Петэновцы утверждали, что определяющую роль в поражении Третьей республики сыграли значительные средства, выделенные на невиданные по масштабам социальные реформы, которые следовало потратить на укрепление национальной обороны и модернизацию армии. Как известно сегодня, социальная политика Народного фронта не истощала возможности военных укрепить обороноспособность страны, а «пауза» в реформах, объявленная главой правительства, социалистом Л. Блюмом летом 1937 г., объяснялась в значительной мере большими финансовыми тратами на оборону [1859].
Петэн и его сподвижники из лагеря пораженцев упрекали деятелей Третьей республики и в том, что они установили в стране так называемый «дух наслаждения», который развратил общество, ослабил страну перед лицом коварного врага. Обвиняя парламентский режим в этой «пагубной политической философии существования», Петэн не только оправдывал действия вишистов, направленные на уничтожение республиканского строя, но и полностью перекладывал «с военных на политиков ответственность за катастрофу»[1860]. Ж.-П. Азема приводит примеры того, как петэновский режим пытался вытравить из французской нации этот «дух наслаждения»: в южной зоне были запрещены балы; адюльтер сурово карался; женщин, делавших незаконные аборты, даже гильотинировали; власти пытались «установить традиционное распределение ролей мужчины и женщины» [1861].
В итоге, Третья республика без какой-либо борьбы за свое политическое существование тихо «скончалась», уступив место коллаборационистскому режиму Петэна. По словам К. К. Парчевского, она «была похоронена с такой быстротой, что ее граждане даже не успели опомниться, что, собственно, произошло»[1862]. Формально правительство Петэна сохраняло суверенитет над южной («свободной») зоной Франции и ее колониальной империей. Но фактически вишистский режим с самого начала действовал под жестким контролем Третьего Рейха, с которым вишисты наладили тесное сотрудничество. Преодолеть кризис национальной идентичности Петэну не удалось: «его» Франция стала все чаще противопоставляться постепенно крепнувшему движению антифашистов и антипетэнистов, сплачивавших ряды для освобождения и возрождения «своей» Франции.
Заключение
Военный разгром Франции, сопровождавшийся глубоким политическим кризисом, наглядно продемонстрировал всю глубину ошибок французской довоенной дипломатии, основанной на принципах «умиротворения агрессора» и «невмешательства». Франция до последнего надеялась, что «война всерьез» ее не коснется, а во французском общественном мнении укоренялась мысль, что военных действий вообще не будет. Французское внешнеполитическое ведомство и после начала Второй мировой войны следовало в фарватере английской политики, исходившей из тезиса премьер-министра Великобритании Н. Чемберлена о том, что «время работает на союзническую коалицию», а значит не стоит активизировать военные действия с Германией[1863]. Эта «стратегия выжидания» в духе политики «умиротворения» только ослабляла наступательный настрой армии и деморализовала страну в целом. По словам С. Хоффмана, именно «дипломатия [имеются в виду ее ошибки – авт.] привела к войне»[1864], и ее несостоятельность уже ни у кого не вызывала сомнения.
Военное поражение Франции явилось одним из важных рубежей в истории международных отношений ХХ в. Оно ознаменовало собой окончательное крушение того хрупкого, но реального баланса сил, который сложился в 1930-е гг. между франко-британскими союзниками и «державами Оси». Руководители «ревизионистских» государств, в первую очередь Германии и Италии, не будучи уверенными в военной и экономической мощи своих стран, долгое время «были вынуждены умерять свои аппетиты, лавировать, имитировать готовность к компромиссам»[1865]. Политика «умиротворения» западных либерально-буржуазных правительств позволила фашистскому блоку подготовиться к войне, склонить на свою сторону общественное мнение, попирая международное право и демократические свободы, утвердить свою власть. Поражение Франции окончательно развязало руки «державам Оси» для расширения агрессии как в Европе, так и в других частях мира.
Трудно не согласиться с мнением Ф. Фюре: «Сокрушительное поражение Франции поменяло [сложившееся ранее – авт.] равновесие в Европе»[1866], и это изменение расстановки сил играло на руку «державам Оси». В результате французской капитуляции летом 1940 г. произошло «разрастание войны до глобальных масштабов»[1867], теперь ничто не мешало Третьему Рейху бросить всю свою военную мощь против Великобритании или повернуть вектор завоевательной политики на восток. Советское правительство придерживалось договоренностей с Германией, при этом на фоне разгрома Франции в течение июля-августа 1940 г. Советский Союз, действуя в интересах собственной безопасности, присоединил к себе Бессарабию и Северную Буковину, а также три прибалтийских государства в качестве союзных республик. По словам Р. А. Сетова, Германия также стремилась с выгодой для себя осуществить «перекройку европейских границ»; ее руководство рассчитывало на отторжение от СССР по итогам будущей войны с ним территорий в стратегически важных для Третьего Рейха и его союзников регионах[1868].
Летом 1940 г. единственным противником Германии в Европе осталась Великобритания со своими доминионами и колониями. Подписание перемирия Франции с нацистским Рейхом привело к резкому охлаждению отношений между английским кабинетом и новым французским правительством. По мнению Ж. – П. Азема, произошел «настоящий разрыв альянса»[1869]. Уже 22 июня Лондон отозвал своего посла Р. Кемпбелла и остальных британских представителей из Бордо, и это при том, что, как указывают историки С. Берстайн и П. Мильза, «32 страны, включая СССР, США и Ватикан, сохранят с новым режимом дипломатические отношения и отправляет ему послов»[1870].
Великобритания столкнулась с угрожавшей ей действительностью: крупнейшая континентальная военная держава вышла из войны, и гегемония Германии в Европе становилась неоспоримой. Английскому правительству пришлось сосредоточить все свои усилия на обороне собственной территории с учетом таких неблагоприятных для нее факторов, как нежелание американской администрации ввязываться в мировой конфликт, наличие советско-германского военно-политического сотрудничества, отсутствие любых, даже в лице малых стран, союзников в Европе.
Военный кабинет Великобритании считал, что под давлением германских оккупационных властей петэновская Франция предоставит свои ресурсы Третьему Рейху для войны против Англии. Главной заботой и опасением британцев являлся французский флот, сосредоточенный в Тулоне, Мерс-эль-Кебире и Дакаре. На 22 июня 1940 г. два французских линкора, 12 эсминцев и несколько подводных лодок находились в английских портах Портсмута и Плимута. Так как по условиям перемирия военные корабли обязывались вернуться в порты их приписки в мирное время, две трети флота должны были встать на якорь в оккупированной зоне. У Черчилля не было уверенности в том, что Германия не захочет их захватить.
Лишившись своего основного союзника – Франции – и оставшись один
