во главе с Торином и Поль-Бонкуром. Лаваль обещал подумать и 10 июля согласился изменить формулировку[1810].
Расстановка политических сил в Национальном собрании благоприятствовала «маневру» Лаваля: в нем отсутствовали депутаты-коммунисты; внушительное большинство радикалов склонялось к поддержке проекта Лаваля за исключением 13 парламентариев, «ведомых Венсаном Бади»[1811]; растерянные социалисты, известные сторонники пацифизма, но одновременно антифашисты и последовательные республиканцы, в своем большинстве так же, как и радикалы, демонстрировали готовность проголосовать за контрпроект сенаторов-ветеранов, принципиально не отличавшийся от конституционной реформы Лаваля в части наделения Петэна чрезвычайными полномочиями. Лидеры СФИО Венсан Ориоль и Леон Блюм в своих воспоминаниях признаются, что на собрании парламентской фракции социалистов было принято решение не противодействовать предложению Лаваля о пересмотре конституции[1812]. По словам Ж.-М. Мейера, Блюм, «учитывая настроения парламентариев-социалистов [в этом вопросе – авт.], махнул [на все – авт.] рукой» [1813]. А историк А. Садун утверждает, что «10 июля 1940 г. его [Блюма – авт.] авторитет больше не производил прежнего эффекта, и он превратился всего лишь в одного из тридцати шести социалистических депутатов, выступавших против предоставления неограниченных полномочий маршалу Петэну»[1814].
Настроения в правом лагере также не отличались единодушием: общего мнения в вопросе о том, по какому пути следует идти Франции после поражения, просто не существовало. По мнению исследовательницы М. Куэнте, только парламентские выборы, которые должны были состояться в 1940 г., показали бы, какая тенденция возобладала бы в среде правых – пацифистская (пораженческая) или «склонная к сопротивлению империалистическим действиям Гитлера»[1815]. М. Куэнте выделяет три разновидности правых течений летом 1940 г.: «национальную правую», оппозиционно настроенную к политике Третьего Рейха и готовую продолжить борьбу (ее представители группировались вокруг П. Рейно или Л. Марэна; некоторые из них входили в «Аксьон Франсез» и Социальную партию полковника де Ля Рокка); «пацифистскую правую», объединявшуюся вокруг П.-Э. Фландена и Демократического альянса и «близкую к радикальному крылу пацифистов» (Мистлер, Лямурье); и «меньшинство, соблазненное авторитарными, даже фашистскими решениями [проблем – авт.] (Жорж Клод, Барно, Жермен-Мартен)». В Бордо, а затем в Виши именно правая укрепилась под покровительством Петэна, которого многие из ее представителей считали республиканцем. Она «сочетала в себе идеи “Аксьон Франсез” и социального католицизма с налетом технократии и включала в себя большое количество административных кадров. Она почитала Государство, элиты и Родину, пусть даже национальное чувство было трудно выразить в условиях немецкой оккупации»[1816].
Утром 10 июля 1940 г. Сенат и Палата депутатов, объединенные в Национальное собрание под председательством Ж. Жанненэ, «противника подписания перемирия и благожелательно настроенного к переезду публичных властей в Северную Африку»[1817], собрались в главном зале Большого казино Виши. На этом закрытом предварительном заседании предполагалось выслушать мнения парламентариев по конституционному проекту Лаваля. Однако никакой конструктивной дискуссии не получилось: обстановка накалялась выкриками и оскорблениями со стороны депутатов-пораженцев, не дававших говорить противникам Лаваля. С обоснованием своего контрпроекта на заседании выступили сенаторы Ж. Торин и М. Дорман. Будучи сторонниками передачи парламентских полномочий Петэну, они поддержали конституционный проект, но вновь настаивали на «сохранении республиканского лица» Франции и ратификации конституции народом, с чем Лаваль, как уже упоминалось, согласился[1818]. От других изменений текста документа он решительно отказался.
Затем заместитель председателя Совета министров выступил перед собравшимися с длинной речью, в которой обрушился с критикой на политику последних правительств Третьей республики и поведение английского руководства. Он вновь доказывал правильность решения Петэна пойти на перемирие с противником, заявив, что «объявление войны [без должной подготовки к ней – авт.] было преступлением, самым большим из всех совершенных в нашей стране в последние годы», и обвинил предшествующее правительство во втягивании Франции в войне «в угоду англичанам». По словам Лаваля, «его проект осуждает не парламентский строй, а все то, что является нежизнеспособным». Он пообещал, что «парламент продолжит существовать вплоть до создания предусмотренных конституцией палат»[1819]. По мере выступления Лаваля, пишет Эррио в своих воспоминаниях, в зале стали раздаваться упреки в том, что он хочет расколоть страну. Однако Лаваль пообещал, что «новая конституция будто бы не будет реакционной, что банкам, страховым компаниям, капиталу никогда так хорошо не жилось, как в период демократии, и что нужно возродить семью и мораль»[1820]. Депутат Фланден, взявший слово после Лаваля, отказался начать дискуссию, которая ослабила бы позиции правительства, и присоединился к проекту Лаваля. В 11.45 прения уже прекратились.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, состоялось голосование членов Национального собрания по правительственному законопроекту. Сторонники Петэна вновь мешали говорить критикам конституционного предложения Лаваля, стремясь как можно быстрее закончить любые возможные дебаты. Слово пожелавшим принять участие в прениях просто не давали. Председатель Национального собрания Жанненэ строго за этим следил. Единственный попытавшийся пробраться на трибуну депутат В. Бади был силой с нее изгнан и, не сумев сказать ни единого слова, успел только прокричать: «Вопреки всему да здравствует Республика!». «У остальных депутатов, не одобрявших уничтожение республики, не хватило храбрости и на это», – подчеркивает В. П. Смирнов[1821]. После окончания войны Ж. Жанненэ обвинят в том, что он не предоставил слово депутату В. Бади, несогласному с конституционным проектом Лаваля. В воспоминаниях сенатор объяснил свое решение тем, что Бади не внес заблаговременно заявку на контрпредложение в бюро Национального собрания: он записался, как и другие депутаты, для участия в общей дискуссии, но принятое парламентариями решение ее отменить помешало Бади произнести свою речь [1822].
Как бы то ни было, настоящего парламентского обсуждения проекта Лаваля не произошло. Складывалось впечатление, что партии исчезли, а крупных политических деятелей попросту нет. Например, Блюм, собравшийся голосовать против предложения Лаваля о передаче всей полноты власти Петэну, сидел, «словно пригвожденный к скамье», и хранил молчание во время попыток обсуждения законопроекта. По словам М. Ферро, «вожди и ораторы Республики, парализованные разгромом, ведут себя подобно тенорам, внезапно потерявшим голос»[1823]. Нерешительность переходила от одного к другому. Если верить словам председателя Сената Ж. Жанненэ, то он твердо намеревался проголосовать против конституционной поправки Лаваля, но по настоянию Эррио, главы нижней палаты, и «следуя парламентской традиции, решил не принимать участия в голосовании» и добровольно воздержался[1824]. Сам же Эррио, считает его биограф Ж.-Л. Пино, «понял истинный смысл текста 10 июля уже после голосования»[1825]. В своих воспоминаниях политик написал: «11-го все стало ясно. Злоупотребление доверием – свершившийся факт. Состоялся грубый, циничный, ничем не прикрытый государственный переворот»[1826]. Ф. Бюрдо назовет события 10 июля «самоубийственным голосованием» парламентариев, которое «похоронило Третью Республику. На следующий день двумя первыми конституционными актами
