Посмотрела, кто там, рядом с ним отирается, почитала бы его переписку».
-Нет, - Констанца допила кофе. «Я этого делать не буду, Дэниел, и вообще - оставьте меня в покое.
Я журналист и писатель, не втягивайте меня в ваши, - она поискала слово, - предприятия».
Дэниел помолчал и угрожающе спросил: «Ты, кажется, забыла, с кем разговариваешь?»
Констанца взяла серебряный гребень. В комнате запахло цитроном. Она недоуменно ответила: «С
заместителем госсекретаря, или я что-то пропустила? Передо мной президент, а я теперь Первая
Леди?»
Дэниел едва сдержался, чтобы не вырвать гребень у нее из рук. «Ты не помнишь о том,
Констанца, - почти ласково сказал он, - что все твое имущество, твоя квартира, твое имение -
принадлежат мне, по праву твоего мужа. Ты же не хочешь остаться на улице?»
Констанца пожала стройными плечами и стала заплетать косы. «Вынуждена тебя разочаровать, -
ответила она, - покойный мистер Гамильтон подарил их моему отцу». Констанца вышла на балкон:
«Видишь, тому высокому, седому человеку, что сейчас с дядей Питером разговаривает?»
-Прекращай эти игры! - Дэниел грохнул кулаком по столу, серебряная чашка покатилась вниз и
упала на ковер. «Какого черта Гамильтон стал бы что-то дарить твоему отцу?».
-Восхищался его математическим гением, должно быть, - небрежно заметила Констанца. «Мой
папа все-таки профессор Кембриджа, и член трех академий наук. Все необходимые документы
лежат у моих адвокатов, в Нью-Йорке, так что…- она развела руками. Дэниел прошипел: «Ты
лишишься газеты, мы сделаем…»
Констанца вошла в комнату и презрительно поглядела на него: «Ты не был в Париже во время
якобинской диктатуры, а я - была. Ты знаешь, почему Робеспьер ничего не осмелился сделать с
тетей Тео, хотя он мог сотню раз послать ее на эшафот? Не потому, что он был в нее влюблен.
Такие, как Робеспьер, не умеют любить. Нет, потому, что он знал, - Констанца затянулась сигаркой,
- этого парижане ему не простят. Так вот, дорогой муж, я уйду из газеты - только сначала я
напечатаю десять тысяч листков экстренного выпуска. На каждом углу Нью-Йорка будет
красоваться передовица: «Времена Инквизиции вернулись. Джефферсон и Вулф задушили
свободную прессу».
Она потушила сигарку: «Вряд ли это придется по душе президенту. Если ты сейчас будешь мне
угрожать разводом, - Констанца уложила косы вокруг головы, - то это просто угрозы. Американцы
не выберут разведенного вице-президента, у нас страна семейных ценностей».
Дэниел угрюмо молчал. Констанца достала из своего саквояжа стопку тетрадей и хлопнула ими об
стол: «А вот я могу подать на развод, я государственных должностей не занимаю. Я бы так и
сделала, если бы я была уверена в том, что ты женишься на Салли. И, кстати, можно было не
воровать мое кольцо, - я бы его отдала, если бы ты попросил».
Мужчина покраснел и поднялся: «Это кольцо моей семьи, я просто…»
-Забрал подарок, - помогла ему Констанца. «Салли никогда не станет твоей женой, - она присела к
туалетному столику, и стала точить карандаш. «Так что развод тебе не нужен, дорогой муж.
Спокойной ночи, - она указала на дверь.
У себя в комнате Дэниел бросился на кровать: «Вот же сучка! Ладно, я от нее и без развода
избавлюсь. Будет даже трогательно - вдовец, с детьми, в трауре, сам воспитывает сына, и дочь…
Констанца бы хорошо о таком написала, она умеет выжать слезу из читателя. Хватит, - велел себе
Дэниел. «Надо пустить за ней слежку, найти ее уязвимое место..., Она же не Марта - та, из стали
выкована, а эта - нет. Так и сделаю, - решил Дэниел. Зевнув, налив себе шампанского, он сел за
бумаги.
Салли подняла руку. Полюбовавшись темной жемчужиной, женщина всхлипнула: «Дэниел…». Они
лежали в постели, на ореховом столике стоял серебряный поднос с завтраком. Было тихое,
воскресное утро, гостиница еще спала.
Он погладил кожу цвета карамели, приоткрытую нежным, цвета сливок, кружевом рубашки. «Это
семейное кольцо, от матери моей, покойной. Я еще его никому не дарил, - тонкие губы
улыбнулись, - только, - Дэниел помолчал, - тебе. Считай это помолвкой, мое счастье».
-Он выйдет в отставку и женится на мне, - твердо сказала себе Салли, обнимая Дэниела, вдыхая
запах сандала. «Мэдисон станет президентом, а потом Дэниел выйдет в отставку. Все будет
хорошо». Дэниел запустил руки в ее растрепанные, кудрявые волосы: «Поработай ртом, моя
прелесть». Он откинулся на спину.
-Мирьям всего на два года старше, - он погладил женщину по голове, - а у нее морщины, седина…,
А ведь ей нет пятидесяти. И грудь обвисла, даже в платье видно. У Марты и вовсе груди нет,
плоская, как доска. Хотя сохранилась она хорошо, повезло Питеру. Но я так не люблю. У женщины
должна быть фигура. Констанца, когда носила, - Дэниел усмехнулся, - такое мне по душе. Надо
потом жениться на молоденькой. Я бы Дебору соблазнил, но не под носом, же у ее отца и брата. У
этих медведей кулаки с мою голову».
-Иди сюда, - он потянул Салли к себе и поставил на четвереньки. «Мораг, - думал Дэниел,
наклоняясь, целуя бронзовые лопатки, - подурнела что-то. Лицо бледное и круги под глазами. Или
это ее Тедди так загонял, с тех пор, как приехал?». Он опустил голову женщины в подушки: «Не
двигайся».
-А Изабелла, - Дэниел услышал сдавленный стон и нежно сказал: «Я медленно», - Изабелла, как и
тогда, только на этого старика и смотрит. Шестой десяток ему. Очень себе на уме мой тесть.
Математик, одно слово. Под его комбинацию с недвижимостью и не подкопаешься.
Он прижал женщину к себе поближе. Тяжело дыша, Дэниел улыбнулся - Салли кусала губы: «Я
люблю тебя, так люблю».
Салли устроилась у него на плече и Дэниел зевнул: «Еще поспим. Нат с утра на кухне занят, раз он
теперь у поваров учится. А потом сходим к морю, погуляем».
-Конечно, - пробормотала женщина. Они заснули, держась за руки.
Мартин остановился перед коваными воротами гостиницы и присвистнул, глядя на особняк: «Вот
это да!». Он обернулся к Тони и Дэвиду, что шли по обсаженной платанами дороге. Солнце
вставало над морем, пахло солью и свежим ветром.
-Freeman’s Arms, - сказал Мартин, засунув руки в карманы своей простой, но хорошо скроенной,
суконной куртки.
-А нас ругать не будут? - озабоченно спросил Дэвид, держась за руку сестры. «Мы ведь из дома
сбежали».
Мартин закатил синие глаза. «Не сбежали, - назидательно ответил он, - а пошли любоваться
красотами Бостона. Ты же слышал вчера, за чаем, - он стал загибать пальцы, - я спросил
разрешения у папы, у мамы, и даже у Тедди». Подросток ухмыльнулся: «На всякий случай. И все, -
он поднял бровь, - все сказали «да».
Тони вздохнула и подергала кончик белокурой косы. Она была в темно-синей, короткой, по
щиколотку юбке, и льняной, простого покроя блузе.
Дэвид восхищенно посмотрел на четырехэтажное, изящное здание, на портик с колоннами, на
ухоженный, зеленеющий сад с фонтанами.
-Еще спят все, - Мартин, прислушавшись, велел: «Пошли, на заднем дворе работа кипит».
Они пробрались вдоль ограды, и Тони робко поинтересовалась: «А если спросят, кто мы такие?»
Мартин уверенно ответил: «Я с папой всю Англию объездил, бывал и на мануфактурах наших, в
Лидсе, и на шахтах - в Уэльсе и Корнуолле. Мы всегда на постоялых дворах останавливаемся. Там
люди так заняты, что им до нас дела не будет, поверьте».
-Тетя Салли, наверное, очень богатая, - Дэвид все смотрел на здание. «Такое большое. Бабушка
Марта мне рассказывала. Она продала свое ожерелье, чтобы помочь тете Салли и ее мужу
покойному постоялый двор купить».
-Это уже не постоялый двор, - дети разглядывали вереницу фермерских телег, что тянулись в
задние ворота. «Это, - добавил Мартин, - такая гостиница, каких и в Лондоне еще поискать».
Из конюшен доносилось ржание лошадей, фермеры сгружали холщовые мешки с овощами,
квохтали куры. Они увидели на черном крыльце высокого, темноволосого, изящного мальчика в
холщовых штанах и таком же переднике. Он скрылся за дверью, неся решето с яйцами.
-Mettez-les ici, et maintenant nous faisons la mousse de saumon, - услышали они властный голос.
Мартин вздохнул: «Может, и нам перепадет, а то мы голодными ушли. Только надо подождать.
Видите, он на кухне помогает. Я тоже – он посмотрел на свои руки, - мальчиком у папы в конторе
работал. Это у меня первые каникулы, когда папа меня на склады не посылает, - Мартин
рассмеялся.
Тони присела на камень у дороги и тоже улыбнулась. «Мама нас возила на ткацкие мануфактуры,
показывала, как сталь льют. Только в шахте мы не были. У нас, в Америке, их нет пока».
