плод не может избежать особенностей дерева, произведшего его на свет.
Да будут прокляты Правительством Мира те, кто пренебрегает нашими решениями, решениями, которые, кстати, основываются на ментальных архивах каждого из вас.
Интуитивно ощущая ментальную жалобу слушателей, он возопил, пугая присутствующих:
— Кто обвиняет нас в жестокости? Человек, который посвятил себя наблюдению духовника, не будет ли благодетелем коллективного разума? И кто вы, если не отбросы человечества? Не те ли идолы, которых вы обожали, привели вас сюда?
Огромное количество присутствующих в этот момент было охвачено конвульсивным рыданием. Раздались мучительные крики, просьбы о сочувствии. Многие опустились на колени.
По залу разлилась огромная боль.
Губио поднёс руку к груди, словно хотел остановить сердце, я же, в свою очередь, глядя на эту группу возмущённых, горделивых и побеждённых, которые горько сожалели об утраченных возможностях, вспомнил о своих бывших путях иллюзий и — почему бы и не сказать об этом? — также преклонил колена, прося в молчании о жалости.
Возмущённый и холеричный, судья вопил:
— Прощение? А когда вы сами искренне прощали своих спутников? Где тот внутренний судья, который мог бы безнаказанно осуществлять милосердие?
И обрушив с помощью своих рук всю свою магнетическую силу на бедную женщину, которая в ужасе смотрела на него, он приказал ей мрачным тоном:
— Иди сюда! Сюда!
С выражением сомнамбулы несчастная подчинилась приказанию, отделившись от толпы, и подошла к подножию ложи, под позитивными лучами внимания мужчины.
— Покайся! Покайся! — скомандовал беспощадный судья, зная хрупкую и пассивную организацию той, к кому он обращался.
Несчастная женщина стала колотить себя в грудь, создавая впечатление, что читает «Confiteor», и вскричала в слезах:
— Прости меня! Прости меня, о, Боже мой!
И словно под воздействием таинственного наркотика, заставляющего выворачивать себя наизнанку перед всеми нами, она заговорила резким и поставленным голосом:
— Я убила четырёх невинных и нежных детей… и организовала убийство своего супруга… Но преступление — это живое чудовище.
Оно преследовало меня, пока я была во плоти… Я всеми средствами старалась бежать, но напрасно… и к тому же я пыталась спрятаться от несчастья в «напитках удовольствия», к тому же, я валялась… в своей собственной грязи…
Вдруг, казалось, страдая от вмешательства недостойных воспоминаний, она стала требовать:
— Я хочу вина! Вина! И удовольствия!…
Мощно проявляя свою власть, торжествующий судья воскликнул:
— Как можно освободить подобное человеческое животное ценой мольбы и слёз?
Затем, направив на неё излучения, которые исходили от его сомнительного взгляда, он безапелляционно заявил:
— Она сама прочла себе приговор! Она никто иная, как волчица, волчица, волчица…
По мере того, как он повторял своё утверждение, словно пытался заставить её почувствовать себя на месте упомянутого зверя, я видел, как женщина, глубоко подверженная влиянию, изменялась в лице. Её рот искривился, затылок вдруг согнулся и подался вперёд, глаза закатились внутрь своих орбит. Её лицо приняло обезьянье выражение.
В этом проявлении власти мы явственно могли видеть силу гипноза в отношении периспритного тела.
Тихим голосом я попытался получить объяснения Губио, который шёпотом просветил меня:
— Угрызения совести — это, безусловно, благо, потому что ведёт нас к исправлению. Но это и брешь, через которую пролазит кредитор, требуя платы. Жёсткость на какое-то время сворачивает нашу чувствительность; но всегда наступает момент, когда угрызения совести открывают ментальную жизнь шоку возвращения к нашим собственным излучениям.
И, по-особому усилив свой почти неслышный голос, он добавил:
— Перед нами явления ликантропии, пока что недоступные для исследований воплощённых врачей. Помнишь Навуходоносора, властного царя, на которого ссылается Библия? Святое Писание говорит, что он чувствовал себя животным в течение семи лет. Гипноз стар, как мир. Это средство используется как добрыми, так и зловредными людьми, которые, прежде всего, основываются на пластических элементах перисприта.
Заметив, что лицо бедной женщины сохраняет свои странные черты, я спросил:
— А эта несчастная сестра отныне так и останется объектом подобного унижения в своей внешности?
После долгой паузы инструктор грустно поведал:
— Она бы не испытывала этого унижения, если бы не заслуживала его. Однако, если она адаптировалась к активным энергиям жестокого судьи, на руки которого она только что рухнула, она может также постараться внутренне обновить свою ментальную жизнь в сторону высшего блага и привязаться к влияниям благодетелей, которых всегда хватало на искупительном пути. В этом случае, Андрэ, всё упирается в проблему настройки. Куда мы направляем свою мысль, там и будет развиваться наша жизнь.
Больше ориентер не мог продолжать.
Стоны и жалобы вокруг нас становились всё пронзительней. Крики ужаса и боли беспричинно раздавались то тут, то там.
Судья потребовал тишины и принялся жёстко проклинать тех, кто жаловался. Сразу же вслед за этим он объявил, что через несколько минут материализуются Духи-Селекторы, и заинтересованные особы смогут попросить у них любых объяснений, какие только пожелают. В это же время он воздел руки в жесте уважения, давая нам почувствовать, что этим странным сообществом руководит он, и громким голосом принялся вызывать духов, проявляя своим поведением уважение к иерофанту, задействованному в великой церемонии.
Когда краткая приветственная речь была закончена, широкая туманная вуаль, похожая на подвижное облако, появилась за трибуной, до этого времени остававшейся пустой.
Постепенно перед нашими удивлёнными глазами три сущности приняли совершенную человеческую форму. Она из сущностей, чья осанка выдавала самого большого иерархического руководителя, держала в руках какой-то небольшой хрустальный инструмент.
Все трое были облачены в любопытную неописуемую субстанцию ярю-жёлтого цвета и покрыты пылающим, но не сверкающим ореолом.
Этот ореол, более живой у лба, выделял раздражающие излучения, напоминавшие образ раскалённого железа.
Оба служителя центральной личности трио взяли листки бумаги, лежавшие на соседней шкатулке и, окружив его, молча спустились к нам.
Неожиданная тревога охватила и без того уже возбуждённую толпу.
Я до сих пор не знаю, к какой тайной организации могли принадлежать подобные функционеры; зато я увидел, что на вуали лица руководителя экспедиции читалась бесконечная меланхолия.
Он поднял хрустальный инструмент на уровень лиц первой группы, состоявшей из четырнадцати мужчин и женщин разных типов, затем сделал некоторые наблюдения, за которыми я не мог проследить, а уже потом сказал несколько слов своим спутникам, которые сразу же стали записывать за ним. Но ещё до того, как он удалился, из группы вышли двое мужчин и стали молить:
— Справедливости! Справедливости! — молил первый. — Я наказан безвинно… Я был человеком мысли и письма среди воплощённых существ… Почему я должен находиться в компании жадин?
С тревогой глядя на главного селекционера, он потребовал:
— Если вам важна справедливость, освободите меня из лабиринта, в котором я нахожусь!
Он ещё не закончил, как
