«Отцвели уж давно хризантемы в саду...» — неожиданно донесся до Гальки грустный голос тоскующей женщины. И сразу словно большой мягкой рукой сжало ей сердце, и тут же навалилась такая щемящая боль и горькая обида, что Галька чуть не задохнулась от слез. Не умея ни понять, ни объяснить, что это с ней происходит, когда поет эту песню одинокая женщина, Галька стала обессиленно никнуть к земле, чувствуя, как ей становится все тяжелее. Так тяжело, что хоть рви на себе волосы, ори диким криком, беги не зная куда — то ли за помощью, то ли за смертью. Она уткнулась лицом в землю, пахнущую лежалым листом, сырыми травами, и забилась в неслышном плаче, тоскливо сознавая только одно — свою погибель.
А от соседей, под их негромкий разговор, с печалью доносилось: «Отцвели уж давно хризантемы в саду...»
1976
БЕЗДОМНЫЙ
Он толкнул носом дверь и вошел, небрежно пошевеливая хвостом. На меня не посмотрел, не взглянул и на жену, только на мгновение задержал взгляд на шестилетнем внуке.
— Да, — сказал он, — хорошенького человека вы воспитываете. Что же это он швыряется в прохожих собак камнями?
— Я пошутил, — тут же сказал внук.
— Хороши шутки — обижать ни в чем не повинных собак. У меня до сих пор ноет плечо.
Он прошел по комнате, обнюхал углы. Вид у него был утомленный и нисколько не злой. Но обида, безысходная и горькая, так и тлела в его больших добрых глазах.
— Не понимаю, что за люди, — продолжал он, — бежит собака. Никого не трогает. И вдруг ее камнями. Ни с того ни с сего. Друга человека! И только потому, что он бездомный, друг-то! — Он помолчал, поглядел на меня. — Мой хозяин умер. Знали, наверно, Багрова. У озера его дом. Так он умер. И я остался один. Дом заколотили, а про меня и не подумали. Три дня я не отходил от дома, караулил. Но голод выгнал. И я побежал чего-нибудь перекусить. А он запустил в меня камнем...
— У тебя не осталось от обеда поварешки супа? — спросил я жену. — Покорми его. Да накроши хлеба.
Жена ушла на кухню.
— Как же тебе не стыдно? — сказал я внуку. — Что это, в самом деле, за мерзость — бросать камнем в собаку? Да и вообще в кого бы то ни было.
— А я боялся, она укусит.
— Сначала ты говорил, что пошутил, а теперь уже боялся, что она укусит. Где же правда?
— Вот именно. Такой маленький — и уже врет. Представляю, что из него будет, когда вырастет большим... Главное — беспородный я. Был бы лайкой или пинчером, быстро бы нашелся новый хозяин, а я дворняга. Но разве это дает ему право бросать в меня камни?..
Жена принесла большую миску супа с накрошенным в него хлебом, и пес стал есть. Ел он вначале деликатно, но с каждым глотком стал есть все жаднее и под конец уже вовсю лакал и глотал еду. Еще бы, не ел три дня. Съев все, облизал миску.
— Спасибо, — сказал он и отошел в сторону, к двери. Постоял, опустив голову, о чем-то думая. И сказал: — Я бы с удовольствием остался у вас. Сторожем. Я еще не стар, всего пять лет. Бегать по улицам не люблю. Зря не лаю. И расходов не так уж много на меня, только кормить. Да и то, что останется от обеда. Как, а? — Он поглядел на меня.
— Может, оставим? — сказал я жене.
— А блох в нем нет? — спросила жена.
— Нет, — ответил дворняга. — Я даже не чешусь.
— Пусть останется! — попросил внук. — Я не буду его обижать.
— Да, оставьте меня. Мне некуда идти. Оставьте, пожалуйста!
— Ну, что ж, иди во двор, там у сарая будешь спать, — сказала жена. — Да, как тебя зовут?
— Шарик, — усмехнулся пес и вяло махнул хвостом.
— Ну, иди, Шарик.
— Слушаюсь, — ответил дворняга, открыл дверь и вышел.
На дворе он встретил петуха, тот озабоченно отыскивал в куче мусора еду.
— Это еще кто тут пожаловал? — недовольно забормотал он.
— Здравствуйте, — сказал Шарик, — как видите, пожаловал я.
— Зачем это?
— Охранять дом и хозяйство.
— До сих пор жили безо всякой охраны, и бог миловал. А тут нате, охрана появилась.
— Вы не так поняли, — миролюбиво заметил Шарик, — я вам не принесу беспокойства. Напротив, отныне будете совершенно спокойно спать, не опасаясь ни воров, ни хоря...
— Смешно, будто мы до сих пор не спали спокойно. Нет, мне абсолютно непонятно, зачем вы появились на нашем дворе?
— Я уже сказал: охранять все, что здесь есть, в том числе и вас, петух, с курами и цыплятами.
— Цыплят и без вас прекрасно охраняют наседки. Можете сами убедиться, только подойдите к ним, они вам покажут. А что касается меня и кур, то для меня всякая охрана есть поползновение на личную свободу. Охраняя меня, вы ограничиваете мои действия.
— Ну ладно, время покажет, — не желая ссориться, сказал Шарик и лег на солнцепеке.
После сытного обеда так хорошо было вздремнуть. Сквозь дремоту донеслось из хлева мычание коровы. «Ах вот как, у них и Буренка есть, — подумал он, — что ж, это неплохо». И он вспомнил, как хорошо было у старого хозяина. Там можно было перекинуться словцом с лошадью Буланкой, на которой хозяин развозил хлеб из пекарни по магазинам. Весьма добрая была лошадка, правда несколько туповатая от однообразной работы. Но все же в собеседники годилась. Конечно, куда было интереснее беседовать с Буренкой. Это была умная корова, хотя, надо сказать, ее мысли носили несколько стадный характер. Ну, это и понятно, коли паслись в одном стаде. Большинство ее мыслей принадлежало другим буренкам, и она выдавала их за свои. Впрочем, такое встречается не только среди коров, бывает и у людей. И все же интересно с ней было беседовать. Но уж кто совершенно не годился для бесед, так это боров Яшка. Он только и знал, как бы побольше съесть, готов был день и ночь чавкать, не сознавая того, что, чем больше съест, тем больше будет весить и тем быстрее его зарежут.
Из хлева донеслось негромкое сытое хрюканье. «А-а, оказывается, и у них есть боровок. Ну что ж, надо будет познакомиться. Может, он не такой дурак, как тот Яшка», — и Шарик пошел в хлев. Вежливо поздоровался с коровой.
— Здравствуй, здравствуй! — ответила она, не переставая жевать жвачку.
— Что-то у вас не очень светло, — сказал Шарик, глядя на маленькое оконце, прорезанное в бревенчатой стене.
— Зато зимой тепло, — ответила корова.
— А зачем нам свет-то? — сразу же вскинулся боров. — Без него спокойнее. Ешь и ешь, мимо носа не пронесу, не бойсь!
— Но все же как без света жить...
— Ничего, живем и не тужим. Вон спроси Буренку, каким я за полгода стал. Был от горшка два вершка, как говорит мой хозяин, а теперь — ого! Хозяина и хозяйку сложи, не перевесят меня.
— Я бы на твоем месте не очень радовался. Или ты не знаешь, что ждет тебя, когда ты достигнешь определенного веса?
— А чего меня ждет?
— Да ведь тебя зарежут на мясо.
— Ври больше. Что они — дураки, что ли, чтобы так меня кормить, а потом убивать? Они меня красавцем зовут. Поглядел бы, как хозяйка меня балует едой, а хозяин чешет шею. Если бы хотели зарезать, так не любили бы.
— Зря вы это, — негромко сказала корова Шарику, — зачем его расстраиваете.
— Да ведь он не поверил мне, а если бы поверил, то меньше бы есть стал и подольше бы прожил. Обжоры-то всегда ведь мало живут. Ну бог с ним, а как вы живете?
— Надои за последнее время снизились. Хозяйка недовольна.
— А почему же это?
— С кормами стало трудно. Покос не дают, а сено, сами понимаете, покупать накладно. К тому же вообще у многих хозяев тенденция освобождаться от нашего брата. Молока в магазинах хоть залейся. И масло, и сметана, и творог есть. Зачем хозяйке такую заботу? Ведь со мной много хлопот: и напоить, и накормить, и подстилку сменить, и хлев убрать. А летом с рассветом в стадо выгнать. Так что вот какие дела...
— Да, — в раздумье произнес Шарик. — А что же у вас телочки нет?
— Была в прошлом году, в совхоз продали. А уж в этом году одна...
— Так-так... Ну, желаю всего наилучшего. Отдыхайте спокойно, теперь я у вас во дворе буду сторожем.
— Очень приятно, — сказала корова, — все как-то повеселее. Заходите.
— Спасибо, непременно.
После этого Шарик обошел весь двор, обнюхал углы, пометил их, чтобы другие собаки знали, что он тут хозяин. И лег, время от времени поглядывая то на клуху с цыплятами, то на заносчивого петуха, ревниво охранявшего своих кур.
Но долго ему нежиться не пришлось. Прибежал внук. Стал его гладить, звать на прогулку.
— Нет, нет, — вежливо отказался Шарик. — Я должен быть здесь.
— Да мы только по улице пробежим.
— А по улицам я вообще не бегаю, тем более что улица не для игр.
— Ну как хочешь, только зря. Поносились бы, а?
— Нет, нет... я тут.
Внук убежал, но вскоре вернулся с оравой ребятишек и стал им показывать Шарика.
— Ну и что, — тут же закричали ребята, — какая это собака?
— Вот у меня овчарка!
— А у меня боксер!..
— Да мы знаем его! Это дворняга! Тоже мне собака!
Шарик лежал, чуть прижав уши. Он понимал, надо переждать. Ребятишки долго одним делом не занимаются. Надоест — и убегут. Так оно и вышло. Убежали.
