Где их с благоговением хранила,
Вложив побеги лета между складок.
И, вытащив наряд, его надела.
И вспомнила она, как в нем впервые
Муж увидал ее и полюбил,
И как она по глупости своей
Всплакнула, платья этого стыдясь,
И как Герейнт рассказывал про свой
Приезд, и про отъезд их ко двору.
Тогда Артур пред Троицыным днем
Со всем двором был в старом Карлеоне
На бреге Уска. И к нему явился
Пред очи светлые лесник из Дина,
Промокший от росы, и рассказал,
Что встретил несколько часов назад
В лесу молочно-белого оленя,
Крупней которого еще не видел.
Король Артур распорядился, чтобы
Трубили поутру в рога к охоте,
И королеве с легкостью дозволил
Поехать – на охоту поглядеть,
Когда она об этом попросила.
Весь двор с утра покинул Карлеон,
И лишь Гиньевра все еще спала,
Во сне сладчайшем видя Ланселота
И напрочь об охоте позабыв.
Но встала наконец-то, приказала
Подать коней, с одной придворной дамой
Помчалась к Уску, перешла его
В том месте, где течение спокойно,
И на холме лесном остановилась,
Надеясь услыхать собачий лай,
Однако услыхала стук копыт.
То принц Герейнт за нею следом ехал.
Он тоже припозднился, посему
В охотничий костюм не облачился.
При нем был из оружья только меч
С богатой золотою рукоятью.
Принц переехал через узкий брод
И тоже поспешил на холм лесной.
Пурпурный шарф, имевший на концах
Помпоны золотые, развевался
У принца за спиной, когда скакал он
К двум всадницам, сверкая стрекозой
В своем шелковом праздничном наряде.
Пред королевой ленный принц склонился.
Гиньевра ласково и величаво,
По-женски и по-королевски сразу,
Ему сказала: «Поздно, поздно, принц!
Вы даже позже нас!» А ей Герейнт:
«Да, королева. Позже, и настолько,
Что буду, как и вы, лишь наблюдать
За славною охотой». – «Коли так, —
Сказала королева, – оставайтесь!
Мы здесь скорей услышим лай собак:
Они сюда частенько гонят дичь».
Пока они к охоте отдаленной
Прислушивались, отличая в ней
Лай Кавала, Артурова любимца,
Который тявкал громче всех собак,
Из леса выехали рыцарь с дамой,
И карлик следовал за ними. Рыцарь
Скакал с забралом поднятым. Под ним
Был виден юный и надменный лик.
Гиньевра не могла его припомнить
В палатах королевских. Посему
Она узнать служанке приказала
У карлика, как рыцаря зовут.
Но злой и старый карлик, бывший вдвое
Надменней господина своего,
Ей бросил: «Это вам не должно знать!»
«Тогда я самого его спрошу!»
«Клянусь, не спросите! – вскричал злой карла, —
Поскольку говорить с ним не достойны!»
И стоило ей к рыцарю направить
Коня, как он стегнул ее хлыстом.
И дева возвратилась к королеве,
Забыв себя от гнева. Видя это,
Герейнт воскликнул: «Я узнаю имя!»
И, к карлику рванувшись, повторил
Вопрос, но карлик снова не ответил.
Когда ж подался к рыцарю Герейнт,
Старик огрел его хлыстом и щеку
Ему рассек. И брызги крови алой
Шарф принца запятнали. Возмутившись,
За меч схватился принц: «Убью мерзавца!»
Но, благородным будучи и смелым,
Ну, словом, истым рыцарем в душе,
Герейнт тотчас озлился на себя
За то, что на такого червяка
Разгневался, и молча отступил
От карлика и лишь тогда промолвил:
«Я, королева, отомщу за то,
Что оскорбили вас, унизив вашу
Служанку. За мерзавцами помчусь,
И хоть я без доспехов, но уверен,
Что доберусь до места невредимым.
А там возьму доспехи под залог
Иль одолжу и, рыцаря сыскав,
Вступлю с ним в бой, и спесь с него собью,
И возвращусь сюда на третий день,
Конечно, если буду жив… Прощайте!»
«Прощайте, принц! – сказала королева. —
Удачи вам желаю я во всем.
Быть может, там вы встретитесь с любовью,
И, может быть, жениться захотите,
Так я прошу вас! Прежде чем жениться,
Невесту привести ко мне, и я,
Кто б ни была она – дочь короля
Иль нищенка последняя на свете, —
Так наряжу ее и так украшу
На свадьбу, чтоб была она как солнце!»
И принц Герейнт, то рог далекий слыша,
То слабый крик гонимого оленя,
И злясь, что должен пропустить охоту,
И на виновных в этом, поскакал
С холма на холм по склонам травянистым,
По просекам, по рощам и долинам,
Не выпуская троицу из виду.
Вот, наконец, дубраву миновав,
Они на горный гребень поднялись,
Прошли на фоне неба и пропали.
Герейнт поднялся тоже и внизу,
В долине узкой, городок увидел.
На улице единственной его
По руку по одну стояла крепость,
Построенная, видимо, недавно,
А по другую – замок, весь в руинах
За мостом над безводным рвом широким.
Из городка в долине доносился
Шум, схожий с громким голосом ручья,
Бегущего по камушкам с горы,
Иль, может, с дальним карканьем ворон,
Что так кричат, устраиваясь на ночь.
И к крепости подъехали те трое,
И за ее воротами исчезли.
Герейнт вскричал: «Так вот его нора!»
И стал устало вниз с горы спускаться…
В гостиницах полно было народу.
И тут, и там ковали лошадей,
И юноши, насвистывая громко,
Господские доспехи вычищали.
Спросил Герейнт у одного из них:
«Кто учинил всю эту суматоху?»
Тот, продолжая чистить, бросил: «Ястреб!»
Герейнт подъехал к мужику-деревне,
Который плелся по дороге пыльной,
Под тяжестью мешка с зерном сгибаясь,
И вновь спросил: «Из-за чего сыр-бор?»
«Да из-за ястреба», – ответ раздался.
Тогда он к оружейнику подъехал,
Который, сидя к рыцарю спиной,
Клепал, согнувшись, на колене шлем,
И снова задал свой вопрос. Но мастер,
Не обернувшись, не взглянув, сказал:
«Друг, у того, кто делает работу
Для ястреба, нет времени болтать».
Тут, наконец, Герейнт взорвался: «Ястреб!
Сто типунов мерзавцу на язык!
Чтоб заклевали до смерти его
Стрижи, юрки и прочья мелюзга!
Ты принял сплетни вашего села
За голос мира! Мне ж они – смешны!
Вы все здесь – стайка жалких воробьев,
Чирикающих только об одном —
Об ястребе-убийце! Говори,
Иль, как и все, ты лишь о нем кудахчешь?
Где мне остановиться на ночлег
И где доспехи отыскать? Доспехи,
Чтобы с врагом сразиться… Говори же!»
Услышав речь такую, изумлен,
Оборотился мастер и, увидев
Перед собою рыцаря в богатом
Пурпурном одеянии, подался
Вперед, не выпуская шлем из рук,
И молвил: «Извини, о чужеземец!
Здесь утром ожидается турнир,
А я еще не сделал и полдела.
Доспехи? Право слово, я не знаю…
Что было, то разобрано давно.
Да и ночлег навряд ли ты найдешь,
Ну, разве что у графа Иниола —
Там, за мостом». Так молвил оружейник
И снова за работу принялся.
Тогда Герейнт, который все еще
Не мог остыть от гнева, поскакал
По мосту над безводным рвом туда,
Где седовласый граф сидел в раздумье.
Его роскошный некогда наряд
Истрепан был. Граф рыцаря спросил:
«Что вам угодно, сын мой?» Принц Герейнт
Ему ответил: «Я ищу ночлега».
«Тогда входите, – Иниол промолвил. —
Разделите со мною скромный ужин.
Мой дом, богатый прежде, обеднел,
Но дверь его по-прежнему открыта».
«Я вас благодарю, любезный друг, —
Сказал Герейнт, – и ежели меня
Не угостите ястребом на ужин,
То я поем с огромным аппетитом,
Ибо не ел уже почти полдня!»
Граф Иниол вздохнул и усмехнулся:
«Моя причина посерьезней вашей,
Чтоб ястреба-бандита ненавидеть.
Въезжайте же… И коль вам не угодно,
Его мы не помянем даже в шутку».
Тогда Герейнт во двор пред замком въехал,
И конь его ступал по колким звездам
Чертополоха средь разбитых плит.
Герейнт внутри одни руины видел:
Здесь – высилась разрушенная арка,
И папоротник арку ту венчал.
Там, словно глыба, павшая с утеса,
Лежала, вся заросшая цветами,
Часть башни. А над нею, высоко —
Остаток круглой лестницы, истертой
Ногами тех, кто смолк давным-давно,
Стремился к солнцу, и могучий плющ,
В свои объятья заключивший стены
И сок из камня тянущий, казался
Внизу – сплетеньем змей, а сверху – рощей.
Пока Герейнт оглядывал руины,
Раздался из окошка замка чистый,
Звенящий голос Энид, дочки графа.
И так же, как чудесный голос птицы
На острове пустынном заставляет
Того, кто вдруг попал на этот брег,
Задуматься о том, какая птица
Поет столь утонченно и прекрасно,
И хорошо ль у пташки оперенье,
Так голос Энид рыцаря смутил:
Он чувствовал себя как человек,
Что, услыхав впервые песнь любви,
Пробившуюся сквозь ветра и бури
В Британию и как-то в день апрельский
Взломавшую зеленый с красным лес,
Беседу прерывает иль работу
И выдыхает: «Это соловей!»
Вот что случилось с принцем, и сказал он:
