Он мог бы сдвинуть с места трон Идриса[97].
Был принц в доспехах ржавых Иниола,
Но даже в них он выглядел как принц.
Со всех сторон на луг стекались толпы
И странствующих рыцарей, и дам:
Весь городок, казалось, в это утро
Турнирную арену окружил.
Тут в землю вбили толстые шесты,
На них был поднят прут из серебра,
А на него – златой посажен ястреб.
Затем, как только трубы оттрубили,
Племянник Иниола обратился
К избраннице своей и так сказал:
«Прими, прекраснейшая из прекрасных,
Награду за красу твою, что кряду
Два года для тебя я добывал».
Но крикнул принц: «Постой! Найдется здесь
И более достойная награды!»
Оборотился рыцарь изумленно
И вместе с тем презрительно. И вдруг
Увидел их, стоящих вчетвером,
И вспыхнуло лицо его от гнева,
Как в очаге колода в Рождество,
И крикнул лишь одно он: «Что ж, побьемся!»
Они съезжались трижды, и три раза
Ломали копья. И тогда с коней
Сошли и стали наносить друг другу
Столь частые и мощные удары,
Что люд дивился, и на дальних стенах
Рукоплесканий раздавался гром.
Так дважды рыцари вступали в бой
И, так же дважды, дух переводили,
И капли пота, смешанные с кровью,
Ручьем стекая с их могучих тел,
Их силы истощали. Но равны
Их силы были до тех пор, пока
Крик Иниола: «Помни, храбрый рыцарь,
Как тяжко оскорбил он королеву!»
Герейнта не воспламенил. И тотчас
Он меч на шлем противника обрушил
И разрубил его, и кость задел,
И, ногу павшему на грудь поставив,
Спросил: «Как твое имя?» И ответил
Со стоном павший: «Эдирн я, сын Надда.
Мне стыдно, что ты вынудил меня
Сказать его. Мою сломил ты гордость:
Все видели падение мое».
«Тогда сын Надда, Эдирн, должен ты
Два дела сделать, или ты умрешь! —
Сказал Герейнт. – Во-первых, ты поскачешь
С девицею и карлою твоими
К Артуру в замок. Там у королевы
Прощения проси за оскорбленье
И жди ее суда. А во-вторых,
Верни униженным родным их графство…
Итак, два дела сделай, иль умрешь!»
И Эдирн отвечал: «Я все исполню.
Меня никто не побеждал, лишь ты
Побил меня. Мою сломил ты гордость,
Ибо мое паденье видит Энид».
И поскакал он в королевский замок
И королевой был легко прощен.
И, как лишь в юности порой бывает,
Он изменился и возненавидел
Себя за прошлые свои злодейства,
И медленно, но вырываться стал
Из тьмы на свет, и, наконец, погиб
За Короля в сражении великом.
Когда на третий день после охоты
Зажглась заря над миром и в плюще
Над старым замком зашныряли птицы,
Лежащая в златом сиянье Энид,
По личику прелестному которой
Все время пробегали птичьи тени,
Проснулась и припомнила тотчас
Об обещанье, данном накануне
Герейнту. Был вчера он неспокоен,
Ибо хотел на третий день вернуться,
Поэтому не оставлял ее,
Пока она согласье не дала
Отправиться с ним утром ко двору
И там предстать пред очи королевы,
И там обряд венчальный совершить.
И вдруг она на свой наряд взглянула,
И показалось ей, что никогда
Не выглядел еще он так убого.
Как в середине ноября листва
Не та, что в середине октября,
Так и наряд ее казался деве
Теперь иным, чем до приезда принца.
Себя она еще раз оглядела,
И снова ужас обуял ее
Пред этим незнакомым и блестящим,
Пред этим страх вселяющим двором,
Где будут все разглядывать ее
В ее поблекшем, вылинявшем платье.
И так она себе сказала кротко:
«Чудесный принц, нам возвративший графство,
Прекрасен и делами, и одеждой.
Как же, Господь, его я осрамлю!
Хоть бы он здесь еще немного пожил…
Однако, столь ему я благодарна
За милости, оказанные нам,
Что не могу просить его об этом.
Ведь должен он на третий день вернуться.
Ах, если б он на день-другой остался!
Я лучше бы испортила глаза
Шитьем и пальцы исколола в кровь,
Чем осрамить его перед двором!»
И страстно захотелось Энид платье
Все в золотых цветах и листьях – дар
Ее любимой матери, врученный
Ей в ночь пред самым днем ее рожденья —
Прошло с тех пор уж три печальных года —
В ту ночь огня, когда сын Надда, Эдирн
Ограбил дом их и пустил по ветру
Все их богатство, все их состоянье.
Как раз тогда, когда ей мать дарила
То платье, и над чудною работой
И ахали, и охали они,
Раздался чей-то крик, что в замке – Эдирн
С людьми… Они тогда бежали, бросив
Все, кроме драгоценностей, что были
В тот миг на них надеты, и продажей
Которых вся семья потом кормилась.
Но, схвачены, все ж были беглецы
В руины эти Эдирна прислугой
Помещены. И захотелось Энид,
Чтоб в прежнем доме принц ее увидел.
И погрузилась в прошлое она,
И вспомнилось ей, как она любила
Глядеть на карпов золотых в пруду
Поблизости от старого их замка.
Там был один ободранный, пятнистый,
На блещущих собратьев не похожий.
И, в полудреме, с ним она сравнила
Себя поблекшую, а с остальными —
Блестящий двор. И тут она уснула.
И ей приснилось, что она сама
Такая же поблекшая рыбешка
Среди сестер сверкающих в пруду.
(А был сей пруд – пред королевским замком.)
И хоть она во тьме пруда лежала,
Но ведала, что мир над нею ярок,
Что пестры птицы в клетках золоченых,
Что дерн, которым выстланы лужайки,
Гранатами горит и бирюзой,
И рыцари придворные, и дамы
В серебряных парчевых одеяньях
Ведут беседы о делах страны,
И дети короля в златых одеждах,
Сверкая, скачут по аллеям парка.
И только лишь подумала она:
«Меня им не увидеть!», как пришла
Прекрасная, как солнце, королева
По имени Гиньевра. И тотчас
Все дети короля в златой одежде
К ней бросились, крича: «Уж коль разводят
Здесь рыб для нас, так пусть уж золотых!
Скажи садовникам. Пускай в пруду
Поблекшую рыбешку ту изловят
И бросят в грязь, да с наших глаз долой!»
И кто-то сей же миг ее схватил…
От этого проснулась Энид с сердцем,
Еще дрожащим из-за глупых снов…
И чудо! Это мать ее трясла,
Желая разбудить. В ее руках
Сверкало платье. Разложив его
Пред дочкою, мать радостно сказала:
«Смотри, дитя, как свежи эти краски!
Они подобны краскам на ракушке,
Отполированной морской волной.
Да и могло ль иначе быть? Ручаюсь,
Его еще никто не надевал.
Взгляни, дитя, ты узнаешь его?»
Взглянула Энид, словно из тумана,
Еще погружена в свой глупый сон,
И вдруг узнала платье, и в восторге
Воскликнула: «Да это ж твой подарок,
Потерянный в несчастную ту ночь!
Да, верно, это он!» – «Конечно, он, —
Сказала мать. – Тебе я снова рада
Его вручить счастливым этим утром!
Вчера по окончании турнира
По городу прошелся Иниол
И, в каждом доме вещи находя,
Украденные в нашем старом замке,
Распорядился, чтобы нам тотчас
Их возвратили. И вчера, под вечер,
Когда вы с принцем нежно ворковали,
Явился к нам какой-то человек
И платье передал мне прямо в руки.
Быть может, сделал это он из страха
Иль от любви, а может быть, искал
Расположенья нашего, поскольку
Теперь мы вновь своим владеем графством.
Я вечером о платье умолчала,
Чтобы тебя обрадовать с утра.
Довольна ли ты, доченька, сюрпризом?
Поверь, не только ты в поблекшем платье
Ходила без охоты, но и я,
И даже терпеливый твой отец.
Ведь он меня в богатом доме взял,
Где все у нас прекрасно одевались
И сладко ели. Были там служанки,
И паж, и сенешаль с оруженосцем.
У нас тогда любили забавляться
Охотой ястребиною и псовой,
Как в знатных и положено семействах.
Да и привел меня он в дом богатый.
Но вскоре свет для нас сменился тенью.
А все из-за изменника-мальчишки,
Который нас жестоко притеснял.
Но, к счастью, времена переменились!
Надень же это платье. Твоему
Оно вполне подходит положенью,
Ведь ты у нас теперь невеста принца.
Хоть признана ты первой из красавиц,
Хоть принц сказал, что нет тебя прекрасней,
Но как бы дева ни была прекрасна,
Все ж в новом платье лучше быть, чем в старом.
А то услышала б от дам придворных,
Что, обезумев, принц с собой привез
Кукушкин цвет из леса ко двору.
И ты была б осрамлена и – хуже —
Ты принца осрамила бы, кому
Мы так обязаны. Зато я знаю:
Когда мое любимое дитя
Наденет этот лучший свой наряд,
То никого не сыщут при дворе
И в королевстве, сколько б ни искали —
Как некогда с царицею Есфирью[98]
Произошло – прекраснее ее!»
Тут мать умолкла, дух переводя,
А Энид все внимала с чистым взором.
Затем, подобно утренней звезде,
Сверкающей и белой, что всплывает
Из снежного пристанища и вскоре
Спешит одеться облаком златым,
Девица наша поднялась с постели
