— Плоды моего огорода, — сказал Хаузер, и на несколько секунд его бульдожья физиономия утратила свое обычное неприятное выражение. — Особый, превосходный сорт. Необычайно питательный. Я почти не ем ничего другого. Не хотите ли попробовать?
Клаус кивнул. Комиссар передал ему пучок, и Клаус оторвал для себя редиску покрупнее.
— Вот, — Хаузер вынул из ящика стола кухонный нож. — Срезайте ботву в корзину для бумаг. Нет-нет! Не надо счищать кожуру! Ешьте так, Майнинген, без соли и без каких-либо добавок — не надо насиловать природу! Ну, как?
Клаус кинул редиску в рот и разжевал. Ничего особенного, редиска как редиска.
— Чудесно! — одобрил он. Восхищение звучало более или менее искренне.
Хаузер просиял. Но когда он прятал в стол кухонный нож, лицо его вновь приняло мрачное выражение.
— Этим орудием два года назад водитель автобуса Шрамек отправил на тот свет свою возлюбленную.
Он бросил нож обратно в ящик стола. Послышался глухой стук железа о дерево.
— И так всю жизнь. Разве можно доверять первому встречному! А она была хорошенькая. Интеллигентная девушка, лаборантка в фотоателье. Молоденькая, еще не успела закончить обучение.
Брови комиссара снова взмыли вверх, и между ними пролегла глубокая складка.
Клаус поглощал редиску. Это давалось ему с трудом: редиска застревала в горле. Когда наконец он с ней управился, то был совершенно измучен.
— У вас, по-видимому, спокойный, «домашний» склад характера, — вздохнув, сказал он комиссару.
— Садоводы — отдельная, особая порода людей, — подтвердил Хаузер.
— Да. Конечно.
— А что, собственно, вас привело ко мне? Возможно, у вас есть новые доказательства вашей правоты? Или, наоборот, вы хотите что-то услышать от меня?
— Если честно, то скорее — последнее.
— Я так и думал. Было бы чудом, если бы вы вдруг переменили свое мнение. Или нет?
Клаус смотрел в окно куда-то мимо Хаузера. Окно выходило во двор. Напротив было такое же окно, но из-за дождя его было почти не видно.
— Но вы молчите, — сказал он комиссару, выждав некоторое время. — Может быть, это лучше всего. Тогда я пойду.
— Совсем нет, — сказал Хаузер. — Я охотнее веду игру с открытыми картами. Не с пустыми же руками вам возвращаться к герру Кротхофу.
— Вам уже все известно.
Комиссар махнул рукой:
— Безусловно. Но послушайте. Мы немного продвинулись в этом деле вперед. Недалеко, но вперед. Например, нам удалось обнаружить автомобиль этого герра Григора Червонски.
— Ну?
— Да-да. Серо-зеленый «форд-таунус», устаревшая модель, с франкфуртским номером. Найти и отправить его в надежное место помог нам вахмистр Бирнбаум, дежурный полицейский. Он прибыл с машиной сюда. Вы помните Бирнбаума?
— Да. — Клаус несколько раз утвердительно кивнул. — Где был найден автомобиль? — спросил он.
Хаузер немного помедлил, но затем дал исчерпывающее объяснение:
— У вокзала в Хайдхаузе — вы знаете, это станция перед Моосрайном, если ехать отсюда. Возможно, Червонски рассудил, что на автомашине не так-то легко скрыться. Гораздо легче раствориться в массе пешеходов. Или среди пассажиров поезда. На след самого Червонски нам напасть пока не удалось.
— Так-так, — сказал Клаус.
— Все правильно. Бегство преступника — доказательство его вины. Вообще-то надо поблагодарить сельских жителей. Машина была не заперта, ключи торчали в гнезде. Требовалось только сесть на место водителя — и поминай как звали. Здесь, в Мюнхене, такая идея непременно пришла бы кому-нибудь в голову.
С минуту Клаус молча размышлял.
— А в машине были обнаружены следы преступления? — спросил он затем.
Комиссар покачал головой:
— До сих пор — ничего. Но сам я еще машину не осматривал.
— И Червонски нигде не появлялся?
— С тех пор, как Тереза Пихлер видела его в доме вашего брата, он как сквозь землю провалился. Может быть, какой-нибудь результат даст опрос проводников поездов, проходящих через Хайдхауз?
Клаус вынул из кармана сигареты. Хаузер подавленно вздохнул и придвинул ему пепельницу. Клаус не обратил на это внимания.
— А… во Франкфурте вы навели справки? — спросил он. — Я думаю, что машина с франкфуртским номером…
— Само собой разумеется. Мы получили все справки, что понадобились нам в процессе расследования. Вы вполне можете на нас положиться, и не стоит беспокоиться, герр Майнинген. Как только мой коллега во Франкфурте узнает что-нибудь новое, он поставит нас об этом в известность, и мы…
Зазвонил телефон. Комиссар взял трубку, ответил и бросил на Клауса многозначительный взгляд.
Клаус наконец закурил. Дым в этом помещении был каким-то не таким. Более неприятным, что ли. Казалось, тлеет солома набитого тюфяка или горит что-то уж очень дрянное. Впрочем, может быть, у Клауса просто пошаливали нервы, и его мутило от одного присутствия комиссара.
Хаузер слушал с отрешенным выражением лица и изредка бурчал в трубку «да» или «нет». При этом он делал краткие записи в своем блокноте. Так как лицо комиссара ничего не выражало, а сам он почти ничего не говорил, трудно было понять, о чем идет речь. Только на какой-то момент его физиономия омрачилась, словно по ней пробежало облако.
— Еще раз по буквам, пожалуйста! — проворчал он, и на бумаге появился ряд букв.
Когда Клаус нагнулся над пепельницей, чтобы погасить сигарету, он ничего не смог прочесть. Наконец комиссар положил трубку и пристально посмотрел на Клауса, нервно постукивая авторучкой по крышке стола; затем он отложил ручку в сторону и заглянул в свой блокнот:
— Григор Червонски, — начал он, — родился в 1926-м году в местечке Бродское Село. — Он запнулся и наморщил лоб. — Где-то в Польше, а может быть, на Украине. Примерно полгода назад он поселился в одном из пансионов во Франкфурте. По-видимому, он был близко знаком с его владелицей, тоже славянского происхождения. За три дня до сегодняшней нашей встречи он выехал из Франкфурта. Не сообщив, куда едет, он, тем не менее, обещал по возвращении уплатить деньги за проживание и погасить всю задолженность.
Комиссар поднял глаза от блокнота и строго поглядел на Клауса. Это неспроста, подумал тот. Хаузер тем временем продолжал:
— По профессии Червонски коммерсант. Чем он торгует, властям неизвестно.
— Думаю, это не имеет значения, — заметил Клаус.
— Это говорит о том, что все у него было в порядке, не более того, — размышлял вслух Хаузер.
— Конечно. Но главный вопрос — что же все-таки ему было нужно от моего брата?
— Верно. Но так далеко следствие еще не продвинулось. Да мы и не можем сразу начинать расследование этой проблемы. И все же есть одна деталь, представляющая несомненный интерес.
«Ага! — подумал Клаус — Уже «горячо.» Он сразу понял, что герр комиссар до сих пор только ходил вокруг да около.
— Знаете ли вы, герр Майнинген, как Григор Червонски пишет свою фамилию в официальных документах?
Клаус удивленно поднял брови вверх.
— Откуда мне это знать?
— «Chervonsqui» — сообщил Хаузер. — Вначале «Ch», в середине «v» и на конце «qui». Что вы на это скажете?
Клаус наморщил лоб и задумался.
— Похоже на испанскую транскрипцию фамилии «Червонски».
— Браво! — воскликнул комиссар с воодушевлением. — Мне это так быстро не пришло бы в голову. Вот что значит знание иностранных языков! Я постоянно твержу моей дочери, что эти знания всегда пригодятся в жизни, но она с трудом кое-как разбирается в английском, и то только потому, что хочет понимать слова модных шлягеров.
Открытие, что у комиссара Хаузера есть дочь, возможно, похожая на него, на время отвлекло Клауса от темы разговора. Затем он пожал плечами:
— Ну?
— Ага. А вы так и не поняли, что за этим скрывается?
— Розыгрыш, да? Вы лучше бы над собой подшучивали!..
— Ну, нет! Не розыгрыш. И вы это хорошо знаете.
— Я? Почему? С какой стати?
— Гм… — Комиссар смерил Клауса пронизывающим взглядом. — Григор Червонски (пишется «Chervonsqui») примерно восемнадцать лет имел боливийское гражданство.
Так вот оно что… Клаус, который слушал комиссара затаив дыхание, облегченно вздохнул. Боливийское гражданство? Ну и что? Случайное совпадение, глупейший случай… Ничего особенного, никакой трагедии. Никаких выводов из этого не следует.
— И теперь вы пытаетесь, как я понял, сделать соответствующее умозаключение, герр комиссар? — спросил он совершенно спокойно.
— Весь мир знает, что вы прожили в Боливии целую вечность.
— Это верно. Боливия — прекрасная страна, с дикой природой, но не с дикими людьми. Сейчас она переживает период возрождения. Да и руины Тиунако произвели на меня неизгладимое впечатление.
Но комиссара Хаузера интересовала отнюдь не археология.
— В то время как вы колесили по свету и брали интервью у разных лиц, у вас, наверное, появилось немало новых знакомых, — в голосе комиссара слышались металлические нотки.
