Но, по правде говоря, не сказать, что она не старается.
Очень даже старается.
Мычит мне в рот, сжимает пальчики на плечах, явно стремясь остановить и донести до меня остаток того бреда, что еще родился в ее миленькой, но абсолютно ненормальной головке.
Не сказать, что у нее хоть что-то выходит. Потому что меня выносит. Опять. Еще хлеще, чем с утра, у нее в кабинете.
Голова стремительно дурнеет, руки сами сжимаются, лезут под олимпийку, трогают нежную, гладкую до охерения кожу, надавливают.
Она уже ничего не говорит, судя по всему, тоже повело нехило.
Прогибается под моими лапами, стонет в рот, так сладко, сука, сладко, сладко. Сладко!
Нереально остановиться.
Она, конечно, с такими тараканами, которые не всякому мужику подчинятся, но я не собираюсь подчинять.
Я собираюсь сыграть по ее правилам.
Хочет сладкая конфетка, маленькая плюшевая Злючка, своего карманного Коляна в аренду… Да и хрен бы с ним.
Бери, училка! Бери, пользуйся.
Только не забудь потом, когда в голову тебе придет, что можно от Коляна в сторону глянуть, запастись баблом. На похороны своих кавалеров. Потому что у меня есть одно, основное правило: пока женщина со мной, ни на какую блядскую сторону она не смотрит. У нее просто нет на это времени и сил.
И, если Злючка настолько набралась наглости, что решила, будто, встречаясь со мной, она еще на кого-то посмотрит… Ну, зря она это.
Только после меня. После того, как наши отношения, какими бы они ни были, закончатся.
А когда заканчивать отношения, я тоже решаю сам. Всегда.
Я целую ее, глажу по крепкой, круглой попке, тяну плюшевые шорты вниз, и больше нет в голове никаких мыслей. После будет. Все после. Вот трахну ее хорошенько и внесу правки в наш договор.
Или вообще, вето наложу.
Никаких договоров с Коляном. Все всегда я решаю самостоятельно. У нас нихера не демократия потому что. А диктатура.
Стол от кухонного гарнитура, оставшийся со советских времен еще, не по годам крепок.
Злючка хорошо там помещается, а вот я плохо. У нее вообще кухня такая, небольшая. Мне лично в плечах жмет. Но в данный момент теснота — похер.
Наоборот, хорошо. Можно быть еще ближе.
— Коля, Коля, что ты…
Злючка оглядывается, словно не понимает, где находится, хлопает ресничками.
Вот так вот.
На полсекунды отпустишь женщину, единственное только за тем, чтоб ширинку расстегнуть, а она уже на сторону смотрит.
Глаз да глаз за ней!
Укладываю ее спиной на столешницу вполне однозначным жестким движением, придерживаю, чтоб не дергалась, раздвигаю тонкие ножки, сразу закидываю одну себе на плечо. Очень она хорошо там лежит, прямо пяточкой упирается.
Я потом обязательно каждый пальчик поцелую. Оближу. Возбуждают они меня. Так и фудфетишистом недолго стать.
— Коля, я…
— Ти — хо…
Вхожу в нее на втором слоге, как на выдохе, до самого основания.
И нет.
Она не ведет себя тихо.
Глазки расширяются, рот раскрывается, Злючка громко ахает. Непослушная какая.
Начинаю наказывать, сам едва сдерживаясь от кайфа, потому что классно в ней, правильно она обхватывает, правильно сжимается, все настолько идеально, я и не думал никогда, что так бывает.
Понимаю, что нифига долго не продержусь, и это будет то еще позорище, а потому сразу предпринимаю необходимые меры.
Размашисто и сильно двигаюсь, умирая от каждого толчка, от каждого ее сдавленного стона, от того, как она глазки таращит на меня, не отводит ни на секунду, как жадно смотрит, так, словно я не Колян, а бог секса.
Ну, в принципе, меня и так называли, но вот чтобы настолько это было понятно без слов… Бляха муха, заводит! Дико заводит и без того заведенного меня, а потому я ускоряюсь. Держу ее, практически на весу, делая проникновение еще глубже, и Злючка цепляется за мои предплечья, кричит. Ее грудь, очень клевая, полная и стоячая, красиво подпрыгивает в расстегнутой олимпийке, которую я так и не добрался снять.
— Кооооляааа… — стонет она, царапая мне руки, добавляя этой мелкой болью еще больше безумия в наш дикий секс. — Я… Я… О Боооже…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она закатывает глазки и бьется в кайфе оргазма. Сжимая меня внутри себя так сильно и так ритмично, что я не задерживаюсь. Тороплюсь за ней, догоняю, сцепив зубы и матерясь.
Выдыхаю. Кааайф. Ее ступня на моем плече — залипательная. Поворачиваюсь, не сдержавшись, лижу гладкую вкусную кожу. Мягко прикусываю.
Она смотрит на это, и в глазах ее слезы.
Блестят. Как чертовы бриллианты.
Наклоняюсь, ножка обессиленно соскальзывает с плеча, прижимаюсь к искусанным губкам поцелуем.
Чувствую, что опять завожусь.
Вот это да… Быстро как!
Это все она, Злючка.
— Коля… Ну, ведь я же не договорила… — бормочет еле слышно и расстроенно, — я же просила не торопиться. Сначала узнать друг друга, хоть немного… А потом уже постель…
— Так мы и не торопимся. До постели еще вагон всего, Злючка, — смеюсь ей в нежное ушко, аккуратно выхожу, подхватываю под попку, сажаю себе на бедра. Она смущенно трется мокрой промежностью о живот, краснеет, — диван, пол, стена в коридоре, наконец.
— Ну вот что ты за человек? Я же не это имела в виду… — шепчет она, в противовес сказанному, мягко целуя мне шею и заводя еще больше.
— А я парень конкретный, Злючка, ты сказала — не торопиться в постель, вот и не будем. Конкретно сейчас мы идем в ванную. Прикинь, как далеко оттуда до кровати? И сколько можно сделать остановок?
Злючка только взволнованно выдыхает и крепче обнимает меня скрещенными за спиной ножками.
А я думаю, что парень-то я конкретный. Этого не отнять.
А еще умею говорить только то, что считаю нужным.
И незачем ей знать пока что о поправках в договор и возможности наложения вето.
Грамотный правитель сначала подготавливает электорат к таким нововведениям.
Даже если он диктатор.
13. Три очень милых феечки сидели… в скайпе
— Чего там с Коляном?
Татка осторожно заглянула в кроватку, где на животике, вольно раскинув ручки, спала Аленка, очень сильно в этой позе напоминающая своего папашу. Такие же брови сведенные. И слюни пускает.
Вздохнув и очень сильно понадеявшись, что это просто ракурс такой, потому что быть во всем похожей на Серегу Бойца, с его иногда зверской физиономией — то еще испытание для девочки, она вернулась к ноутбуку. Там как раз очередное видео грузилось, да и сообщения в директ надо бы разобрать, и потом на почту глянуть, там, говорят, в спаме потерялось новое интересное предложение от известной марки подростковой косметики.
Татка, правда, считала, что из подросткового возраста давно вышла, но вот зеркало и рекламодатели с ней упорно не соглашались.
— Да чего с Коляном… — лениво пробубнил Элькин голос в скайпе, а сама Элька находилась где-то за пределами охвата камеры, — дурак какой-то…
— Да тоже мне, открытие! — фыркнула Татка, просматривая почту, — может, Ленкина врачиха не в его вкусе?
— А у него внезапно вкус обнаружился? — съехидничала Элька, — по-моему, он все, что движется, трахает.
— Ну, как стало понятно, не все, — резонно напомнила Татка подруге провал стратегической операции «Даешь порно в немецком стиле».
— Это у него, наверно, последствия сотряса, — забубнила Элька, а потом неожиданно появилась в камере, с набитым ртом и большим бутербродом с помидорой, сыром и куском шпротины.
Татка пару секунд с оторопением разглядывала это сооружение, припоминая, было ли у нее чего-то подобное во время беременности Аленкой? Вроде, нет.
Подруга же, мало того, что лопала, как не в себя, так еще и продукты сочетала дико.
Наверно, это потому что двойня. Ну, и еще гены Зверят, тут без вариантов.
— Тебе плохо не будет? — кивнула на бутер.
— Мне будет хо-ро-шо! — довольно промычала Элька, запихивая в рот сразу половину.
