сказали, что произошел несчастный случай. Глупый мальчишка вылез из окна и поскользнулся. Но все дети знали правду. Последние несколько дней Людвиг только и твердил, что не хочет жить. Тремя неделями ранее его поймали на краже хлеба с кухни. Мальчики были вечно голодные, потому что еды постоянно не хватало. Сестры заперли Людвига в карцере, который был похож на пещеру и находился под половицами, куда никогда не проникал свет. Там нельзя было стоять, передвигаться приходилось на четвереньках, а испражняться можно было только в углу. В карцере дети оставались один на один с таящимися там демонами. Карл лишь однажды испытал это на своей шкуре. В шесть лет его отправили в карцер на сутки – он заправил свою постель не так, как должно. После этого мальчик несколько дней не мог сказать ни слова.
Людвиг провел в карцере целых две недели. Когда его наконец выпустили, он неудержимо трясся и не мог ходить, только ползал. Он заикался и бормотал, словно пьяный. С тех пор он говорил о смерти как о добром друге, который заберет его отсюда. Поэтому все мальчишки знали, что Людвиг, едва смог стоять на ногах, забрался на колокольню, раскинул руки и спрыгнул. Прочь, подальше от этого места, которое стало адом для них всех.
Карл боялся боли, поэтому не осмелился последовать примеру Людвига. Он ждал и ждал, сам не зная чего. Он словно сидел на вокзале, через которых не ходят поезда.
У Карла сохранилась черно-белая фотография с тех времен. Однажды в приют приехал фотограф – запечатлеть милосердие сестер, спасающих бедные души. Одна из сестер причесала Карла, смочила ему волосы водой и заставила надеть жесткий костюм. С фотографии на него смотрело мягкое симметричное лицо. Обрамленные длинными ресницами большие глаза, серые на изображении, но зеленые в жизни, глядели мудро и серьезно. Золотистые волосы мягкими волнами падали на высокий лоб. Карл был похож на ангелочка.
Сестер это злило, словно в его красоте они видели семя зла. Карл был неряшливым, молчаливым и неприветливым – по крайней мере, так любила повторять сестра Мехтильда, взирая на него разочарованным взглядом, которого он так боялся. Но чем усерднее мальчик пытался ей угодить, тем хуже получалось. Только телесными наказаниями и суровой любовью, говорила сестра, можно наставить на путь истинный. «Бог милостив», – избив мальчика палкой, бормотала она и гладила его по золотистым кудрям.
Карл в этом сомневался.
Стакан опустел. Карл задумчиво провел пальцем по кромке, отчего раздался тихий звук. Взгляд снова упал на тетрадь, которая с безобидным видом лежала посреди бумаг и книг. Это из-за нее воспоминания тревожили Карла больше обычного. Это из-за нее вокруг сгущалась тьма, угрожавшая задушить в своих объятиях. Сейчас он чувствовал то же, что когда сидел в карцере.
Карл стукнул кулаком по столу и случайно смахнул стакан, который с глухим стуком упал и покатился по деревянному полу. Полегчало: стены перестали сужаться, воздух проникал в легкие и выходил обратно…
Повинуясь порыву, Карл схватил тетрадь и открыл посередине. В душу закралось мерзкое предчувствие, что он совершает ошибку. Он – полицейский и не имеет права скрывать улики, он должен отнести эту тетрадь в управление и показать своему помощнику, который сможет ее изучить… Но Фабрициус, наверное, давно забыл о существовании этой вещицы…
«Пусть так оно и остается», – решил Карл. Он не знал, кроются ли в тетради подсказки, которые помогут раскрыть смерть Риты Шенбрунн, и пытался преодолеть свое нежелание заглянуть внутрь. Как бы то ни было, уже слишком поздно вносить тетрадь в опись изъятых вещей. Карл должен узнать правду, которую так отчаянно ищет – и в то же время желает предать забвению.
Карл поражался гневу, который каждый раз охватывал его при мысли об изможденной женщине на столе морга, о редких волосах, сквозь которые просвечивала кожа на голове…
Он неохотно перелистывал страницы тетради – дневника – не в силах разобрать ни слова, и подумывал, а не сжечь ли вещицу? Но что-то удерживало его. Если точнее – застрявшее между страницами письмо. Он снова его вытащил.
Приют, письмо из которого Карл держал в руках, назывался Домом милосердия. Какая злая ирония!
Дрожа, он сунул пожелтевшую бумагу обратно и отодвинул тетрадь подальше, словно одно прикосновение к ней могло испачкать руки. Как бы крепко он ни зажмуривался, перед глазами отчетливо стояла покойница и черные воды, неторопливо текущие под мостом и омывающие стены канала.
Помимо гнева теперь Карл испытывал кое-что еще – горе, которое камнем легло на сердце.
Глава 8
Четверг, 1 июня 1922 года
– Да? – отозвалась расплывшаяся старушка в потертом халате, высунув голову из дверного проема квартиры на первом этаже. Ее седые влажные волосы были накручены на бигуди, между которыми выглядывала бледная кожа. – А, вы та девушка, что приняла роды у Шмидтов?
Хульда кивнула. Сегодня она вернулась к Лило, показала новоиспеченной матери, как пеленают детей, и дала ей немного поспать, а сама тем временем посидела на кухне с малышом. До сих пор Конрад был просто образцовым ребенком: почти не плакал и сразу засыпал, когда его качали на руках. И все же Лило выглядела так, словно не спала несколько недель.
Хульда прошлой ночью тоже не сомкнула глаз. Она вглядывалась в темноту своей тихой мансарды, пока в голове стремительным калейдоскопом проносились воспоминания о матери. Ужасным был не только конец Элизы Гольд, но и предыдущие годы жизни.
Разговаривая с Феликсом в кафе, Хульда старалась не показывать, как переживает из-за годовщины маминой смерти – хотя Феликс прекрасно понимал глубину ее горя. Он знал Хульду как никто другой. Он обнимал ее, когда маму увозили на машине скорой помощи. Без сирены. Но Хульда больше не могла быть с ним, не могла позволить себе вернуться к комфорту, который обеспечивала их давняя дружба.
Хульда отвлеклась работой, как делала всегда. Сюда она приехала в свой обеденный перерыв, а потом собиралась отправиться на первое занятие курсов по повышению квалификации, которые проходили в женской клинике Нойкельна – там же, где в юности она обучалась на акушерку. Но сегодня Лило снова смотрела на Хульду с такой мольбой во взгляде, что та решила сначала переговорить с кастеляншей.
– Вы ведь госпожа Козловски? – на всякий случай уточнила она, после чего представилась: – Меня зовут Хульда Гольд. Можно зайти к вам на минуточку?
– Конечно, милая моя. Проходите в парадную!
Госпожа Козловски, похоже, была рада нежданной гостье. Она взяла Хульду за руку, потащила в коридор, захлопнула за ней дверь и даже задвинула засов, словно отрезая путь к отступлению. Потом
