В этот миг началась стрельба с вышек. За стенами барака произошло что-то такое, отчего всполошилась охрана лагеря. Я уловил там, в зоне, какие-то выкрики. Ну и ну…
Лёвка подходил к нам ближе и ближе. И когда, приблизившись, упёрся в меня мученическим взглядом, в котором отразилось многое: тоска, так хорошо знакомая мне, страх, передавшийся сейчас и мне, отчаянье, обречённость… И словно электрический ток пронизал меня от мозга до пяток — подумалось: а вдруг он укажет на меня? Как следователь тюремному вертухаю восьмого мая.
Но я не успел представить, что со мной станет, если длинный жёлтый ноготь пахана повернёт в мою сторону — Лёвка перевёл взгляд на Кимку, на его соседа, и процессия прошествовала мимо.
Тем временем Стариков оделся, обулся в отнятые блатарями днём офицерские сапоги и в сопровождении нескольких, похоже, бывших командиров — выправка это подтверждала — покинул барак. Выстрелы не остановили их.
Потом увели Лёвку и его дружков, которые унесли с собой трупы. Несомненно, блатарь, выскочивший с пикой, был мёртв. Мне до тошноты не хотелось видеть его вблизи, но я ничего не мог поделать с собой и не заставил себя отвернуться, когда труп проносили мимо. Голова его безжизненно болталась в такт шагам несущих, а глаза так и остались широко открытыми — молочно-голубые глаза с остановившимся навсегда взглядом.
Ещё несколько минут назад он был жив. И вот — всё. Конец. Как бы продолжением случившегося мне представилось: а что, если «зелёные», разделавшись с блатными, начнут калечить и истреблять всех остальных? Они сокрушат и уничтожат кого угодно — страшная перемалывающая сила. Берлин взяли, в груду развалин превратили, тысячи отборных эсэсовцев-головорезов искрошили, что для них представляет жалкая кучка зеков?
Разобрав вещи, под чёткие команды «зелёные» без спешки покинули барак. Выстрелов больше не слышалось. Некоторые из оставшейся шантрапы сначала боязливо выглядывали в зону, затем один за другим потянулись к вахте.
Кимка и я гадали: что стряслось с Серёгой и Витькой? Где они? Дёрнула их нелёгкая потащиться после ужина в другой барак. В гости. Серёга постоянно тёрся возле воров и, если его заприметили «зелёные» или указал длинный Лёвкин ноготь… И Витька с ним заодно может пострадать. Хотя кто они? Мелкая шушера. Симпатизирующие «людям». Всего-навсего. Но кто будет в такие подробности вникать? Я видел, как выдёргивали с нар тех, на кого указывал Бухгалтер. Надо же, такой авторитетный «честный» вор, и — предал. Своих дружков сдал. Всех. И сразу. А может быть, и не сразу. Судя по внешнему виду, его беспощадно били. Левая рука висела как привязанная. Поломали, наверное. Но во мне не возникло сострадания.
Я не оправдывал урок, поставивший полтысячи человек на «гоп-стоп», под нож и учинивших разнузданное ограбление целого этапа. Но зачем убивать? «Зелёные» уравняли себя с блатными. Такие же, оказалось, бандиты. Или они действовали правильно?
Я вышел в зону, Кимка — за мной. У вахты — скопище зеков. «Зелёные» уже построились по взводам. Возле их командиров — лагерное начальство. Сам «хозяин» пересылки, тоже подполковник, о чём-то беседует со Стариковым. Мирная такая беседа. Я подошёл поближе, но ничего не расслышал. Все «зелёные» — с вещами. Поломанные чемоданы перевязаны бечёвками, никакого волнения не заметно на лицах, стоят тихо. Но что это? Слева в ряд уложены тела. Трупы. Сколько же их? Подошёл поближе. Насчитал семнадцать. Один — в военной форме. Наверное, тот, из-за кого и начался шумок. Сколько же он длился? Час? Два? Ничего подобного. Минут пятнадцать. Ну двадцать, не больше. До чего чётко, по-фронтовому «зелёные» провели свою операцию! И столько убитых. Первый раз вижу такое количество. А это кто с краю? Бухгалтер… Вот те на! Я его не сразу признал — лицо закрыла клоунская шляпёнка. С полосатенькими пёрышками. Измятая вся и пыльная.
Обойдя весь ряд, я вздохнул глубоко — среди убитых нет ни Серёги, ни Витьки. Значит, живы! Если всех сюда, к вахте, притащили.
Не спасло Лёвку то, что он всех своих дружков-блатарей выдал. Взгляд-то у него какой был… Судьба вора? Да.
Я не успокоился, пока не отыскал в недовольно бурчащей толпе зеков своих однодельцев. Повезло им. Они пробились значительно ближе к беседующим подполковникам и, наверное, знали, о чём они толковали.
— Пахан «зелёный», сучье рыло, — зло, но не очень громко сказал мне Серёга, — с мусором схрюкиваются, чтобы солдат в другую зону бросили. А то новый шумок устроят, падлы. Бздит хозяин.[44]
А я подумал: чего ему-то бояться? Одно слово командира-разведчика, и «зелёные» нас в штабеля уложат. Всем хребты переломают. Наторели в годы войны убивать. Им лишь прикажи. Ну и себя, разумеется, в обиду не дадут. Сумеют от кого угодно защититься. И уж, конечно, от такого сброда. Я им позавидовал. Был бы постарше лет на пять, побывал бы на фронте, повоевал бы с фашистами. А если и попал бы, например, за любовь к немке, хотя любил лишь одну Милочку, то сейчас стоял бы в этих шеренгах, не с уголовными мордами, что вокруг. Может быть, начальник пересыльного лагеря опасался, что «зелёные» в щепки весь лагерь разнесут? Вместе с вышками и вертухаями на них.
— Гондонвня! — пыхтел Серёга, но так, чтобы не быть услышанным «зелёными», а лишь соседями. — На куски бы всех порезал! Сколько хороших людей глушанули, пропадлины…
Нет, ничему не научил потомственного вора Сергея Воложанина шумок «зелёных». Очень жаль. И я вдруг вспомнил о Витьке Шкурникове. Он-то куда делся? Среди жмуриков[45] его нет — слишком заметен толстобрюхий коротышка.
— А где Тля-Тля? — спросил я у Серёги.
— Землянули, верняк, честнягу.
— Нет его там. Я смотрел.
Витька появился сразу же, как только последний «зелёный» шагнул за шлагбаум зоны. И видок же у пахана был! Мокрый весь. С прилипшей к ёжику волос варёной капустой. На физиономии и шее — жирные грязные пятна. Откуда он такой вылез?
Витька с ходу развил бешеную деятельность: рысачил по баракам, проклинал, грозил, призывал, скорбел о погибших. Все трупы к тому времени вынесли через вахту и, погрузив на бортовую машину-полуторку навалом и убийц, и погубленного ими покорителя Берлина, увезли куда-то — в какую-то спецзону, где находился морг.
Жаль, что Тля-Тля не мог видеть со стороны, насколько карикатурно выглядел, ораторствуя. Он восхвалял честняг-блатарей, которые, оказывается, «завсегда с мужиками последним куском делились» и «за флаелов на нож шли». Вот кого мы потеряли: своих кормильцев и защитников!
— «Зелёные» за беспледел с ноза воловского не солвутся, — посулил Витька. — Всех будем лезать… Никуда они не выплыгнут. В одном лагеле.
Да, есть такой обычай у урок — мстить. За тысячи километров отыщут, в тридевятом лагере, в тридесятой тюрьме. И на воле. Как бы провинившийся не скрывался и не маскировался. Чудовищная организация! Но причём «зелёные», не участвовавшие в побоище, не обагрившие руки кровью? Нет, Тля-Тля твердит: «Кловь за кловь! Всех лезать лезать!»
Как я и ожидал, он принял на себя правление зоной. Хотя, и это знали все, не только не был принят в семью Бухгалтера, но и в число «авторитетов» не входил. На безрыбицу, выходит, и Тля-Тля — щука.
Так где же находился пахан, когда «зелёные» ломали хребты его дружкам-блатарям? Он обжирался жареной картошкой, приготовленной специально для «людей», рвал мелкими жёлтыми зубами варёное мясо с кости, запивая всю эту вкуснотищу крепчайшим чаем, наполовину перемешанным с сахаром (по раскладке съеденным якобы тысячью зеков-фраеров). Когда начался шумок, по его повелению какой-то кухонный шестёрка сбегал в зону поглядеть, что там происходит. Тот увидел: все бараки окружены «зелёными», вернулся и сообщил об этом Витьке. Он сообразил, что дело плохо и предпочёл не высовываться из дощатой хибары пищеблока, — наблюдал за происходящим в зоне через щель приоткрытой двери и убедился воочию, как «зелёные» на глазах у вышкарей угрохали двух вырвавшихся из барака урок. Те располосовали брезентовую крышу и спрыгнули с неё прямо в объятия охранявших барак с внешней стороны. Поскольку оба были вооружены ножами, то их сразу уничтожили. Никто из блатарей не сумел воспользоваться оружием. Что меня поразило: ни один из «зелёных» не имел в руках ничего. Даже палки. Калечили и убивали голыми руками. Фантастика! А ведь среди урок было немало опытных бандитов, закоренелых душегубов, для которых зарезать кого-то — одно удовольствие.
Когда группа «зелёных» направилась к пищеблоку, Витька заметался по кухне — спрятаться там было негде, и он влез в огромный, на несколько сот литров, вонючий котёл, залитый водой для отмочки. Котёл сверху был наглухо закрыт дощатой крышкой с небольшим квадратным отверстием, через которое вычерпывалась баланда. Как толстомясый паханок протиснулся через это небольшое, под черпак, отверстие, невозможно объяснить.
