— …Так вы позволите? Я вас не стесню, детка.
Голос, повторно прозвучавший над Елизаветой, принадлежал старухе. Длинное, неопределенного цвета платье, кацавейка с вылезшим мехом, поникшая бумажная хризантема на правом плече и нитка дешевых стеклянных бус — все это соответствовало расхожим общественным представлениям о благородной бедности. Картину дополняли облупленный лаковый ридикюль и полуботинки времен столыпинской аграрной реформы.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — учтиво откликнулась на старушечью просьбу Елизавета, хотя наслаждаться тортом и строить планы на будущее в обществе старой карги никоим образом не входило в ее планы.
Вот так всегда — она вечно оказывается крайней. Молча терпит неудобства, вместо того чтобы не допускать их вовсе. И не только терпит — придумывает им всяческие оправдания. Еще бы, куда деваться пожилому человеку, если все места заняты? Припасть к двум уголовным бугаям? Внедриться в компанию наркоманов и свингеров? Поддержать беседу стройняшек о вредоносном воздействии на кожу ультрафиолета? О деморализованном китайце и влюбленной парочке речи нет — остается одна Елизавета.
Все верно, — если не учитывать наличие трех абсолютно свободных столиков.
И чего ей только надо, грымзе?
Поговорить.
Это стало понятно, как только старуха поставила на стол чашку с кофе и принялась беззастенчиво пялиться на Елизавету.
— Нуте-с, как поживаете, дорогая моя девочка? — спросила она.
Не твое собачье дело, как я поживаю, мысленно огрызнулась про себя Елизавета, но вслух сказала:
— Хорошо. Я поживаю хорошо. А вы?
— Вас это действительно интересует?
— Конечно. Я люблю людей и всегда живо интересуюсь, как они поживают, — выдав на-гора чудовищную ложь, Елизавета с почтением воззрилась на старуху.
— А знаете, я так и поняла. Как вас увидела — сразу подумала про себя: вот чудное созданье! И лицо у вас доброе, лучистое. Сейчас таких лиц почти не встретишь. И вдвойне радостно, что вы совсем юная… Молодежь сейчас отвратительная, наглая, циничная — совсем не та, что была раньше…
— Молодежь — она разная, поверьте.
— Но по большей части — неприятная. Вкусное пирожное?
Резкий переход от молодежи к кондитерским изделиям удивил Елизавету:
— Это не пирожное, это торт. «Наполеон». Я еще не пробовала.
— «Наполеон», чудо! Я его тоже не пробовала — лет двадцать как. С трудом на хлебушек наскребаю… Вот вы спросили — как я поживаю. Плохо, очень плохо. Какая может быть жизнь у пенсионера? Хоть бы сдохнуть скорее, чтобы закончилось это безобразие!..
Сдохни, кто мешает, опять же мысленно произнесла Елизавета и переключилась на думы о китайце. Лучшее в нем, как и в остальном миллиарде его соотечественников, — внешность, которую не сыдентифицируешь даже под дулом пистолета. Достоверно известно, что у китайцев есть глаза (узкие), нос (плоский), волосы (черные), губы (вполне обычные). Кожа у китайцев отдает желтизной, и знающие люди (антропологи, писатели и те, кто с ними спал) утверждают, что на теле — в отличие от головы — у них почти нет волос. Замени одного китайца другим — европеец и не обнаружит подмены. Все те же знающие люди утверждают, что китайцы так же не в состоянии отличить одного европейца от другого. Если это правда, то и несчастному китайцу не разобраться, кто перед ним — Елизавета Гейнзе или Кэтрин Зэта-Джонс. Следовательно — Елизавета и есть Кэтрин в глазах китайца. А кто из мужчин в здравом уме и трезвой памяти откажется от красотки Кэтрин?
Никто.
Вот и получается, что китаец легко, как дважды два, мог бы увлечься Елизаветой. А сама Елизавета — в состоянии ли она полюбить китайца?
Все может быть.
Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из пейзажной лирики Ли Бо. На последний день рождения Пирог с Шалимаром презентовали ей целебные магические шары Баодинг — чтобы развивать кисти рук и не только. На шары налеплены традиционные китайские символы «Инь-ян». Традиционным драконам Елизавета обрадовалась бы больше, но дареному коню в зубы не смотрят. Несмотря на навязчивый «Инь-ян», держать шары в руке приятно. А вот вертеть их (хоть по часовой стрелке, хоть против) — получается не очень. Очевидно, это умение приходит после многократных изнурительных тренировок. А изнурять себя Елизавета не способна в принципе. Так что, покрутив шары ровно пять минут, она сунула подарок в ящик комода, где уже лежали два маленьких ручных эспандера, свернутая скакалка и пятикилограммовая гантель — и больше не доставала.
Елизавета, кажется, отвлеклась. Итак, китаец и возможный роман с ним. Общих тем с китайцем не так уж мало: кроме Ли Бо есть еще Конфуций и Мао Цзедун. Кто из них жил раньше, а кто позже? — неважно, китаец ее просветит. Китайская пиротехника взрывается в руках, китайские елочные гирлянды выходят из строя через пять минут после включения, срок службы китайской обуви чуть дольше: подошвы ботинок радостно отваливаются только на шестой день. Из всех товаров, произведенных китайцами, безопасными можно считать лишь одноразовые деревянные палочки для еды.
И то — не факт.
Но в разговоре с китайцем Елизавета никогда не затронет щекотливую и болезненную тему производства, она ограничится художественной декламацией Ли Бо.
Жаль, что китаец сидит — определить, какого он роста, невозможно. Вот бы он оказался выше Елизаветы — хоть ненамного; тогда процесс сближения пошел бы вперед семимильными шагами… Да, она могла бы полюбить китайца, какое счастье! Вопроса с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за китайцем, в бурно развивающийся Шанхай или вообще — в Гонконг. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Гонконгу: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Гонконге? Какая разница чем — любить своего китайца. Она еще никого не любила (имеется в виду юноша, мужчина) — но чувствует в себе громадный потенциал.
— …Вы замечательно слушаете, детка! У меня непроизвольно складывается впечатление, что я разговариваю с близким человеком, старинным добрым другом…
Когда же ты сольешься, старая кикимора?
— Простите, я не предложила сразу… Угощайтесь тортиком…
— А можно?
— Конечно. Я к нему даже не прикасалась.
— Вот спасибо! У вас не сердечко, а бриллиант чистейшей воды!.. Как, должно быть, счастливы родители, воспитавшие такую замечательную дочь!
Ровно минуту Елизавета выслушивала панегирики в свою честь, настолько витиеватые и траченные молью, что к каждому слову непроизвольно хотелось пришпандорить давно вышедший из употребления «ять». После чего старуха придвинула к себе блюдце с «наполеоном» и принялась орудовать ложкой.
— Приятного аппетита, — только и смогла выговорить Елизавета, с тоской наблюдая, как чудесный тортик исчезает в пасти ее визави.
Тортик — еще полбеды. Хрен бы с ним, с тортиком. Но вместе с кремом и ванильной прослойкой безвозвратно исчез и китаец: старуха так заморочила голову несчастной Елизавете, что она даже не заметила, как соплеменник Ли Бо и Конфуция расплатился и ушел.
Ей никогда не жить в Гонконге — вот жалость!
А она уже готова была полюбить все китайское, ведь (справедливости ради) китайцы выпускают не только кукол Барби с формальдегидными внутренностями, но и вполне сносные компьютеры, МР3-плееры и микроволновки.
— Вы почему-то опечалились, — старуха, закинув последние крошки в рот, снова вернулась к светской беседе.
— Нет-нет, все в порядке.
— Проблемы личного свойства?
— Нет никаких проблем.
— Поссорились с предметом своих девичьих грез?
— С чем, простите?
— С молодым человеком. Кавалером.
— Вообще-то, у меня нет кавалера, — непонятно почему разоткровенничалась Елизавета.
— Не может быть! — старуха театрально всплеснула руками. — У такой красавицы — и нет воздыхателей? Ни за что не поверю! Вы, наверное, особенно к ним строги? Предъявляете, так сказать, повышенные требования?
— Есть немного, — очередная бессмысленная ложь.
— И это правильно. Девушка, молодая женщина должна блюсти себя. И тем желаннее, тем весомее будет приз, который она получит. Вы не расплатитесь за мой кофе?
Старуха назвала ее красавицей — в переложении на нынешний валютный курс это стоило не одной чашки кофе, а как минимум чашки кофе, клубнично-ванильного мороженого и идущего прицепом десерта с ежевикой.
— Я расплачусь, конечно.
— Такая тяжкая жизнь, такая тяжкая… Пенсия только на следующей неделе, а я как на грех на последние гроши лекарства купила… У меня сахарный диабет…
— Вот, возьмите, — боясь, что сахарный диабет окажется лишь прелюдией к обстоятельной лекции о всех прочих хронических заболеваниях, Елизавета в мгновение ока достала кошелек и выложила перед старухой две сотенные. Затем, секунду подумав, добавила еще полтинник.
