что «он принадлежал к числу тех великих и редких людей, которым глубокое теоретическое обучение почти возместило практику». Возглавляемый Мольтке Генеральный штаб дал, впрочем, тогдашнему русскому полковнику – конечно, не без эффекта взгляда со стороны представителя совершенно иных взглядов, господствовавших тогда в русском Генеральном штабе – свидетельство того, что «сотрудники его совершенно свободны от типичного для немцев явления – впадать в систематизацию и вследствие этого вообще слишком доверяться теоретической односторонности во взглядах на военное дело». Здесь, как уже подчеркивалось, только Клаузевиц возымел действие, но не Жомини или Виллизен.
Нынешнему поколению с его быстрым темпом жизни, находящемуся под свежим впечатлением от громадных военных событий, во многих областях поставивших задачу быстрого разрешения масштабных проблем, покажется удивительным, что тактические нововведения после Освободительной войны столь долго прокладывали себе дорогу. Объяснение этому, а также манере действий наших войск в 1866 и 1870–1871 гг. заключается не только лишь в присущих армии консервативных чертах, но и, главным образом, в том, что ей в течение 50 лет напролет отказывали в возможности обрести новый масштабный военный опыт. Так что в той или иной степени сохраняли значение уроки наполеоновских войск, а переход к тактике огневого боя, несмотря на относительно быстрое введение казеннозарядного оружия, происходил довольно медленно. Генерала Мольтке еще до 1866 г. сильно занимало предполагаемое воздействие новых огневых средств, в особенности нарезных орудий. Он ревностно стремился сделать армию восприимчивой к новейшему военному опыту. В этом он также видел одну из задач, которая выпадает Генеральному штабу, придерживающемуся ее и до сих пор. Вышедшая в 1862 г. работа Генерального штаба об итальянской кампании 1859 г.[112] содержала набор выводов из области управления войсками. Там Мольтке настойчиво высказывался в пользу огневой, а не ударной тактики. Его заметки 1861 г. о воздействии улучшенного огнестрельного оружия на тактику[113] указывают на возросшую сложность атаки, на необходимость лучшего использования местности и на то, что следует стремиться к более медленному ходу маневрирования. В «Милитер-Вохенблатт» за 1865 г. вышедшая под тем же названием статья генерала[114] смогла, наконец, подвести итоги военного опыта, полученного его армией, хоть и в ограниченном масштабе, в 1864 г.[115] Там с еще большим акцентом указывалось на огневой бой. Так, утверждалось: «Преимущества наступления сами по себе ясны и неизменны… Однако другой вопрос, не следует ли нам сначала использовать имеющиеся к настоящему моменту преимущества позиционного огневого боя, прежде чем переходить в наступление».
Опыт войны 1866 г. нашел отражение в «Указаниях для высших военачальников» от 24 июня 1869 г., в «Указаниях об обучении частей для полевой службы и для крупных войсковых учений» от 17 июня 1870 г., а также в новой редакции устава от 3 августа 1870 г., где сильнее чем прежде обращалось внимание на огонь стрелковой шеренги. Сам срок выпуска этих предписаний уже показывает, что до войны 1870 г. вполне сказаться они не могли, а также оказать существенное влияние на ведение боя. Ведь в последнем еще в целом не отошли от ударной тактики и от постепенного ввода в бой сил, так что пришлось урегулировать этот вопрос распоряжением кабинета[116] от 21 августа 1870 г. В нем король Вильгельм заявлял: «Я, разумеется, выражаю полнейшую признательность храброму порыву нашей пехоты, которой до сих пор ни одна задача не казалась сложной, однако ожидаю компетентности от офицеров, чтобы им удалось добиться в будущем тех же успехов наименьшими жертвами за счет действительно умелого использования местности, основательной подготовки атаки и применения соответствующих боевых порядков».
Конечно, не следует игнорировать, что большие потери в сражениях августа 1870 г.[117] необходимо приписать в первую очередь тому обстоятельству, что наши войска, чтобы вообще иметь возможность эффективно применять свои игольчатые[118] винтовки, вынуждены были непропорционально близко подходить к противнику, проходя участок пути, на котором они оказывались беззащитны перед опустошающим градом свинца. Только лишь превосходство в действиях нашей артиллерии до некоторой степени компенсировало этот тяжелый недостаток. Но еще «Указания для высших военачальников» 1869 г. содержат такую фразу: «Значительное улучшение стрелкового вооружения привело к расширению сферы его деятельности и к концентрации его огня на решающих участках», а также предупреждение: «Нашим игольчатым ружьям уже в следующих войнах будут противопоставлены не только мало уступающие им, а совершенно равные по силе винтовки», но вот то, что оружие противника будет существенно превосходить их, оказалось все же неожиданностью. Сколь мало и сам Мольтке в указаниях 1869 г. считался с массовым стрелковым огнем, показывает требование, чтобы даже в обороне, где преимущественно речь идет о куда больших дистанциях, стрелковые шеренги открывали бы огонь лишь с 300 шагов, «за исключением местности, подходящей для стрельбы с дальних дистанций».
Время между войной 1870–1871 гг. и появлением нового пехотного устава 1888 г. было заполнено спором между сторонниками «нормальной атаки» и представителями тактики в зависимости от задания, между схемой и свободой форм. Сторонники определенных норм боя не меньше, чем их противники опирались на тот факт, что ведение боя, с которым мы победили в 1870 г. благодаря самоотдаче частей, а также нашему превосходству и умелому оперативному руководству, нуждается в улучшении. «Нормальные тактики» исходили из того, что строгое руководство и планомерная реализация по ходу боя планов высшего командования будут обеспечены лишь тогда, когда войска еще в мирное время получили закалку определенными неизменными принципами боя и образцами его ведения. При этом они игнорировали то, что устаревший в целом устав и воззрения, вытекавшие из одержанных в 1866 г. побед над войсками с дульнозарядными винтовками, повинны в этом более всего. Не только потому, что устаревшие предписания давали слишком мало указаний для новых способов ведения боя, но и потому, что они вообще не брали их в расчет, в 1870 г. по ходу боя случались неудачи. Наполеоновские генералы, как уже было показано, тоже располагали лишь устаревшим уставом, однако их продолжительное участие в боевых действиях[119] приучило их к тому, что они полностью от него отошли, и во времена гладкоствольного дульного оружия недостатки устаревшего устава не имели такого веса, как в 1870 г. Тогда войска оказались вынуждены под градом вражеского свинца сначала самостоятельно отыскать формы, в которых они смогут сражаться, после того как их в густых порядках послали навстречу огню. С помощью тактически устаревших предписаний в войсках была воспитана дисциплина, которая позволила им выстоять в самых опасных кризисах в бою. Никогда еще обучение войск с помощью упражнений в твердо установленных формах не давало такого результата; то, что они стремились использовать это в бою, издавна являлось ошибкой всех сторонников «нормальной тактики».
Устав 1888 г. в полной мере учитывал опыт германо-французской войны[120], содействуя становлению массовой стрелковой тактики и, с опорой на
