существенно развившиеся с 1870 г. стрельбы, достижению огневого превосходства в качестве базового условия тактического успеха. Но еще недоставало малого калибра и малодымного пороха, однако принципы устава позволили впоследствии без труда приспособить его к этим нововведениям. Устав ознаменовал полную победу свободного направления над «нормальными тактиками», отказ от схемы. Не только у нас, но и в японской армии, перенявшей этот устав, он прошел серьезную проверку на практике[121]. На полях маньчжурской кампании проявились и перемены, ставшие необходимыми в результате произошедшего за истекший период дальнейшего развития вооружений, однако принципы устава в целом себя оправдали, прежде всего в том, что в них дух был поставлен выше формы, что выучка командиров всех рангов, каждого отдельного стрелка призывала его к самостоятельности.
Давшие о себе знать в последних войнах явления вместе с потребностью в еще более упрощенных формах, в соответствии с 2-летним сроком службы, привели к выпуску устава 1906 г. Это еще более, чем в версии 1888 г., соответствовало требованиям современного боя и окончательно устраняло различия между упражнениями на плацу и боевой тактикой. Школа экзерциций теперь была ограничена только тем пространством, где следовало поддерживать нашу прославленную муштру. Напротив, из боевых курсов все, связанное с экзерцициями, теперь было успешно удалено. Но и в этом был несомненный прогресс, ведь данный устав считается с основными обстоятельствами сегодняшних дней, он уже не носит настолько чисто пехотный оттенок, как у его предшественников, в нем повсеместно подчеркивается важность взаимодействия с артиллерией. Только так пехоту можно по-настоящему подготовить к сражению.
Благодаря этому уставу мы вступали в Мировую войну вполне подготовленными, насколько это вообще возможно – в ходе обучения в мирное время готовиться непосредственно к войне. Устав охранял свободу от всяких схем. Принципы, которые она давала командованию, повсеместно оставляли ему простор для действий, в котором оно нуждается, чтобы суметь приспособиться и к тем неожиданным явлениям, которые обнаруживает война. Хотя в современных условиях устав не может быть ничем иным, как набором исходных пунктов по вопросу, как следует обучать войска, готовя их к войне. Неких неизменных принципов для боя он не может предоставить уже потому, что всегда предлагает лишь отражение когда-то господствовавших тактических взглядов с учетом новейшего военного опыта. Это должно иметь место и во всех еще подлежащих разработке новых уставах на основе опыта Мировой войны. Громадная многосторонность, которую принесла с собой затянувшаяся война, распространившаяся на огромные и постоянно требующие иных тактических мер пространства, безусловно, содействует тому, чтобы в будущем предотвратить любое возвращение к схеме.
Уставы для других родов войск тоже в 1914 г. были новыми и приспособленными к недавнему военному опыту. Базовые воззрения о войне, которые тогда исповедовались в германской армии, оказались в целом вполне верными и принесли нам крупнейшие успехи в маневренной войне, где их можно было применить. Необходимо прошедшие проверку на прочность взгляды пропитать опытом Мировой войны, технически переосмыслив его и дополнив применительно к позиционной войне, но без того, чтобы из-за этого оперативная и тактическая мысль приняла бы совершенно иное направление.
За 43 года мира, которые последовали за германо-французской войной, последняя развивалась в основном в обширной военной литературе. Генерал фон Верди еще до 1870 г. ввел в Военной академии в методы преподавания принцип целесообразности. Объемный учебный материал, кроме того, предоставили публикации Генерального штаба. Достаточно только назвать здесь имена фон Блюме, фон Богуславски, фон дер Гольца, фон Фалькенхаузена, фон Бернгарди, фон Шерфа, Хёнига, Кунца, фон Шлихтинга, духовного отца пехотного устава 1888 г., чтобы продемонстрировать богатую духовную жизнь внутри армии. Каждый из выше названных авторов в отдельности зачастую имел различные воззрения, однако в целом у них были все же одни и те же источники. Один взгляд на предшествующий мирный период с высоты событий Мировой войны позволяет устранить все противоречия. Виден лишь тот большой результат, которого добились благодаря проделанной этими людьми огромной умственной работе. При оценке этого труда можно отметить так ничем и не заполненный пробел в дальнейшем обучении нашего офицерского корпуса. Когда Якоб Буркхардт заявляет, что четкое определение понятий годится для логики, но не для истории, где все находится в постоянной перемене и смешивании, и когда он называет историю самой ненаучной из всех наук, которая лишь предоставляет много стоящей информации, то эта оценка в еще большей степени подходит и для военных наук. Поэтому представители их сделали бы наилучшее, если бы, как и выше названные деятели, предоставили повод для свершений в полном осознании того, что в солдатской карьере информация всегда стояла выше, нежели замыслы. Офицеров с академическим образованием мы использовать не можем, однако тем больше мы нуждаемся в образованных умах. Наше знание только тогда верно и лишь в той степени ценно, когда мы можем с величайшей пользой воплотить его на практике. Виллизен справедливо отмечал: «От знать до мочь всегда один прыжок, однако именно от “знать”, а не от “не знать”»[122].
Если германское командование в Мировую войну проявило свое превосходство над противником, то, помимо неоспоримой силы и приспосабливаемости нашей организации, за это следует благодарить прежде всего то образование, которое дано было высшим командующим и Генеральному штабу обоими его великими начальниками, Мольтке и Шлиффеном[123].
Мольтке, так как у него не было большого личного опыта крупных европейских войн, к началу своей деятельности как начальника Генерального штаба, черпал свои взгляды, естественным образом, из наполеоновских войн, более или менее осознанно опираясь на Клаузевица. Несомненно, имея известное тяготение к тактической обороне, он при этом многократно подчеркивал ее преимущества. В 1865 г. он писал[124]: «Наступление вообще не является чистой тактикой. Умелому командованию во многих случаях удается избрать оборонительные позиции стратегически столь наступательного характера, что противник будет вынужден атаковать нас на них… Стратегическое наступление вполне соединимо с тактической обороной, и, наоборот, стратегическая оборона находит в опорных пунктах вспомогательное средство для необходимой к наступательным действиям свободы передвижений». Этих воззрений Мольтке придерживался и после наступательных кампаний в Богемии и Франции, ведь и в 1874 г. он говорил[125]: «По моему убеждению, за счет развития огнестрельного оружия тактическая оборона получила большое преимущество над наступлением. Ведь в кампании 1870 г. мы постоянно оставались в наступлении и атаковали сильнейшие позиции противника и брали их, однако какими жертвами! Если в наступление переходят, отбив сначала множество атак противника, то это кажется мне более благоприятным». Возможность попробовать такой способ, как и Наполеону под Аустерлицем, Мольтке не представилась. Однако едва ли он собирался рекомендовать с самого начала строить операции именно на такой основе. Его указание на нее относится к определенным случаям, являясь предостережением от неоправданных атак. Тогда эти
