Мы опять сели за столик. Подали горячее. Я молчала, мучительно соображая, что бы такое наврать и не ехать на дачу. Странно… Мне ведь так хотелось остаться с ним наедине, но ослушаться своего внутреннего голоса я просто не могла, такое уже бывало и никогда ни к чему хорошему не приводило.
— Маша, что случилось? — вдруг спросил он.
— Ничего не случилось.
— Но я же вижу… У тебя переменилось настроение… Ты не хочешь ехать со мной на дачу? Почему?
— Не знаю…
— Но не хочешь?
— Не хочу, — честно призналась я.
Он пристально смотрел мне в глаза.
— Ты просто не хочешь на дачу или… Или не хочешь быть со мной?
— Не хочу на дачу! — твердо ответила я.
Он с облегчением улыбнулся.
— Не хочешь, не поедем! Может, ты и права… Не стоит торопить события. А скажи, если бы вчера не возникла твоя племянница, ты бы прогнала меня?
— Нет, не прогнала бы…
— Ты странная женщина, но от этого еще более волнующая… Пойдем потанцуем, мне так хочется снова тебя обнять…
Я тоже жаждала вновь очутиться в его объятиях. Он был выше меня на целую голову, и в какой-то момент я просто прижалась лицом к его груди, чувствуя его запах, такой мужской… Вдруг я ощутила, что он напрягся и несколько ослабил объятия. Я подняла голову. У него было уже совсем другое лицо. Безразличное, с натянутой неестественной улыбкой. К счастью, музыка смолкла, и, мы вернулись к столу.
— Максим, что случилось? — тихо спросила я.
— Ничего не случилось, просто… У меня заболела нога.
Он явно врал. Но в конце концов, меня это пока еще не очень касается. Я незаметно обвела взглядом зал. Ага, так я и думала! Появилась новая компания, пять человек. И одна дама из этой компании разглядывала меня горящими от любопытства глазами. Какой все-таки умный мой внутренний голос. Максим испугался! Очевидно, эта дама знакомая его жены. Что ж, я не могу его за это осуждать. С женой он живет всю жизнь, а меня видит третий раз. Вещи несопоставимые. Только вот одно я знала точно — видеть его испуганные глаза мне не хочется. Не хочется и все тут!
— Максим, у вас есть какие-то дела с германоязычными странами?
— Что? — совершенно ошалел он.
— Ну, с Германией, Австрией, Швейцарией?
— Да, с Германией… Но…
— Вы подойдите к вашей знакомой, которая так и ест меня глазами, и скажите, что я или представитель этой фирмы, или его жена…
Он смотрел на меня с недоумением, а потом вдруг расхохотался.
— Вы действительно потрясающая женщина! А я осел! Самый настоящий осел. Простите меня.
— Это подруга вашей жены? — не удержалась я.
Он замялся.
— Да… Но это не имеет никакого значения. Поверьте, Маша.
И все-таки настроение было испорчено. Чувствовалось, что он все время помнит о присутствии этой дамы. И наконец я не выдержала:
— Макс, мне пора!
— Как? Почему? — не слишком искренне удивился он.
— Поздно, скоро двенадцать, — у меня там Белка одна…
— Жаль…
Он жестом подозвал официанта и попросил счет. Потом достал из кармана таблетку и запил водой.
— Это для гаишников или вам нехорошо? — поинтересовалась я.
— Не скажу, что мне очень уж хорошо, но таблетка для гаишников.
Официант принес счет и удалился с подаренными мне цветами. Заметив мой удивленный взгляд, Максим сказал:
— Он их упакует. Я хочу, чтобы вы взяли их с собой.
— С удовольствием. Спасибо.
Выходя из зала, он с улыбкой кивнул подруге жены. Та в ответ загадочно улыбнулась.
Когда мы уже сели в машину, он вдруг расхохотался.
— Почему вы смеетесь?
— Маша, нас сегодня прервали почти на том же самом месте, что и вчера. Знаете, что это значит?
— Что нам не стоит и пытаться сойти с этого места?
— Отнюдь! Просто Бог любит троицу, и потому обязательно в следующий раз опять случится что-то подобное. Но зато потом…
— Что будет потом?
— Потом уж все будет как надо! Только следует поскорее разделаться с этим окаянным третьим разом. Давайте встретимся завтра!
— Завтра?
— Да, завтра! Ох, черт, я забыл! Завтра день рождения сына! Машенька, я позвоню, ладно?
Он довез меня до подъезда.
— Как не хочется прощаться, Маша.
— Мало ли что не хочется! Сегодня вам следует вернуться пораньше. Чтобы не возникло никаких подозрений!
— Не надо об этом думать. Маша. Это мои проблемы!
— Ах да, простите! Всего хорошего, Максим! Спасибо за цветы!
Я выскочила из машины и, чуть не плача, вбежала в подъезд. Но привычка есть привычка, и я открыла почтовый ящик. Оттуда выпала записка: «Машенька, я все поняла! И уехала к Лизе! Прости за все! Твоя Белла». Вот тут я дала волю слезам. Стояла в подъезде и рыдала, как дура. Но вдруг услышала, что кто-то входит, и шагнула к лифту.
— Маша!
Я резко обернулась.
— Маша, ты плачешь? Из-за меня, да? Маша, милая моя!
Он схватил меня, прижал к себе, потом отстранился немного и стал целовать, куда попало, в глаза, в нос, в щеку.
— Почему ты вернулся? — я первый раз сказала ему «ты».
— Не знаю… Мне показалось, что тебе плохо… И еще… захотелось попросить прощения… поцеловать… Не знаю! А что это у тебя в руках? — заметил он Белкину записку.
Я молча отдала ее ему.
— Маша! — закричал он. — Маша, какое счастье!
Я хотела спросить, не лучше ли ему вернуться домой, потом вспомнила, что это не мои проблемы, и нажала на кнопку лифта.
* * *
Он ушел только утром, сказал, что поедет прямо на работу. На лице его, усталом и осунувшемся, было написано такое счастье, что я засмеялась:
— Макс, погаси свет, а то все у тебя на работе догадаются, где ты был и что делал.
— Ну и пусть! Пусть лопнут от зависти!
С этим он удалился, а через десять минут позвонил из машины:
— Я хочу сказать… Я, кажется, люблю тебя! — И тут же отключил телефон.
Я была счастлива! Вот что значит полоса везения!
Но как бы то ни было, а работать надо, хочешь — не хочешь. Я, естественно, не хотела, но заставила себя сесть за машинку, прекрасно понимая, что скоро меня все равно прервут. Уж Белка с Лизой не преминут узнать, как мои дела. Да и Танька тоже. Однако первым позвонил Вырвизуб.
— Мария Никитична, дорогая, как ваше здоровье? — для начала осведомился он.
— Спасибо, Борис Евгеньевич, все хорошо. Кстати, я ведь не поблагодарила вас за чудные розы. Спасибо большое!
— Рад, что угодил вам. Мария Никитична, как наши дела?
— Идут, Борис Евгеньевич, идут полным ходом, надеюсь, что скоро закончу. Вот только надо будет еще все это перепечатать набело, я сама не успею.
— Не волнуйтесь об этом! Сдадите так, как есть, наши девочки отлично сами наберут текст, вы ведь не от руки пишете?
— Нет, я на машинке.
— И прекрасно.
— Но тогда… Тогда я могла бы уже отдать вам то, что я сделала, — ляпнула я и тут же раскаялась: мы ведь условились, что он мне заплатит, как только я представлю рукопись, а так я ему отдам…
— Нет, Мария Никитична, не стоит. На носу долгие праздники, а у вас всего один-единственный экземпляр, он легко может потеряться. Не стоит. Все равно раньше пятнадцатого января никакой нормальной работы не будет.
— Ну, к пятнадцатому я вообще все закончу! — обрадовалась я.
— Вот и чудесно! К шестнадцатому числу я приготовлю деньги, а вы рукопись! Договорились?
— Да, разумеется!
— А потом, Мария Никитична, у меня еще есть на вас виды. Вы пока ничем не связаны, никаким договором?
— Пока нет. А что вы хотите мне предложить? — Мне было чрезвычайно любопытно.
— Знаете, многое! Но выбирать будете сами! Конкретнее пока говорить не стану, в наше время опасно много обещать… Но без работы вы не останетесь.
— Что ж, спасибо. Меня это радует.
— Где вы встречаете Новый год? — вдруг поинтересовался он.
— Новый год? Вероятно, у тетушки, как обычно, — осторожно ответила я.
— А я уеду в Египет! И потому хочу заранее пожелать вам в Новом году удачи и больших творческих успехов.
— О, спасибо, Борис Евгеньевич! И вам я тоже желаю всяческих успехов. В Египте сейчас, наверное, здорово, тепло и купаться можно?
— Говорят, можно!
— Тогда желаю вам хорошего купания!
— Мария Никитична, — он слегка охрип, — а вы бы не хотели… тоже в Египет? Я могу это устроить в два счета!
— Нет, спасибо, Борис Евгеньевич, — чуть не расхохоталась я, — мне же надо работать…
— Ну, в принципе…
— Нет, нет, благодарю, но я не поеду!
— Жаль. Простите за назойливость, — очень сильно смутился Вырвизуб.
— Да нет, что вы… При других обстоятельствах, я, возможно, и поехала бы… Ну, ладно, счастливого вам пути!
— А вам — счастливо оставаться и с наступающим вас!
Да он, кажется, и впрямь в меня влюбился. Бедняга! И тут же меня обдало жаром от воспоминаний о минувшей ночи. Господи, что это было? Безумие, восторг, страсть? Нет, любое слово казалось мне штампом, недостойным пережитого. Я дожила до сорока лет, но только сегодня ночью мне на какой-то миг показалось, что вот, наконец, я нашла ту самую пресловутую вторую половинку. И, конечно. Макс был самым лучшим мужчиной, какие встречались мне в жизни. Неужели это и есть любовь? Ах, какая умница Вырвизуб, он сказал, что сдать надо шестнадцатого, значит, я вполне могу сегодня полентяйничать. Ибо какая может быть работа после не просто бессонной ночи, а после ночи любви? Тьфу, неужели не осталось для любви незатасканных слов и словосочетаний? Впрочем, это не имеет ни малейшего значения, главное, чтобы была сама любовь, а слова-то уж я как-нибудь подберу!
