Тело покрылось холодным потом. Опять этот сон!
В комнате никого не было. Санька выбрался из-под одеяла. Худые ноги дрожали. Он с трудом добрался до окна. Солнце улыбнулось ему с неба, из луж, из блестящих, как расплавленная сталь, капель, что горохом сыпались с крыши, где жалкими плешинами лежал грязный снег.
— Ты что же это, а? — спросил дед, войдя. — Зачем встал?
— Дедушка, вот бы кровать сюда. Солнце!
Кровать перенесли.
Санька любил ловить солнечные лучи, прыгающие по одеялу. Он подставлял им руки, бледные, с синими жилками, и улыбался.
Напротив окна висела в рамке его «Похвальная грамота». Это была награда за успешное окончание первого класса. Санька ею очень гордился. Но теперь стекло было разбито, грамота поцарапана его осколками. Это отец тогда угодил табуреткой.
Когда Санька взглядывал на стену, по лицу пробегала судорога — слишком свежи были воспоминания. Он поспешно отворачивался.
— Дед, — наконец позвал Санька. — Дед! Сними ее.
Дедушка Мокей внимательно взглянул на Саньку. Эх ты, брат-горемыка, подумал он. Больно обидел тебя батька, больно.
Он снял рамку и вышел.
А вечером принес две красивые рамочки, золотистые, как солнце.
— Давай вторую, — подморгнул он. — Зачем ей лежать? Пусть все посмотрят.
Санька улыбнулся ему благодарно.
3
Когда Санька поправился, была уже настоящая весна. На просыхающих глинистых буграх расцветали бледно-фиолетовые бузлачки — так называли здесь первые весенние цветы. Где-то в голых ветвях настойчиво повторяла свою весеннюю песню синица:
Сеновоз, сеновоз!Бросай сани, бери воз!
Что синица хочет сказать именно эти слова — говорила Саньке мать, выросшая в степном украинском селе, где люди с древних времен привыкли всему давать объяснения, неожиданные и остроумные.
Закутанный платком, в тяжелых сапогах, которые долго чинил дедушка Мокей, появился Санька в школе. Он как-то оробел в шумной толпе.
— Ого-го! — засмеялся верзила Атарщиков, у которого был всегда подбит либо глаз, либо нос. — Ого-го! Бабушка в платке!
Он дернул за платок. Санька чуть не упал. Ребята засмеялись. Санька покраснел, потом побледнел и бросился с кулаками на Атарщикова.
— Ого-го! Ого-го! Не догонишь!
Санька в бессильной злобе сжал кулаки. Из глаз брызнули слезы.
За время болезни Санька сильно отстал в учебе. Но догонять товарищей не спешил. Дома он не мог усидеть за книгами, уходил подальше на выгон, ложился там на спину и смотрел в небо. Смотрел, казалось, бездумно, а на самом деле постоянно думал об одном — как могло случиться, что отец стал вдруг совсем другим человеком. Правда, и раньше — сколько помнит себя Санька — он не интересовался детьми. Спросит иногда, как дела — и все. Но Санька не обижался на это. Ведь и мать не очень часто проводила с детьми час-другой, рассказывая сказки или просто вспоминая о родном селе, откуда когда-то уехала с дедушкой Мокеем в поисках лучшей жизни. Тогда еще у дедушки жива была его жена. Купили домик на окраине города, работать стали. А потом мать встретила отца…
Они любили все втроем ждать отца, не садились без него ужинать. Он работал на другом заводе, дальше, чем мать, и приходил позже.
Но с прошлого лета он стал приходить почти ночью. Мать кормила детей и укладывала спать, а отца все не было. Утром ему, конечно, было не до детей. Он часто кряхтел, морщась, пил рассол. Так вот и жили.
В школе Санька сидел, занятый своими думами, многое пропускал мимо ушей. По успеваемости он стал одним из последних учеников.
Атарщиков, смеясь, рассказывал ребятам:
— Как трахнет отец! Стекло — дзинь, грамота — пополам!
Он жил на той же улице, где и Щуровы, знал, что Санькин отец ушел из дому.
Санька молча выходил из класса.
— Щуров, — сказал как-то учитель, когда Санька опять не приготовил урок. — Я напишу записку отцу. Ты стал неузнаваем.
— Нет у меня больше отца! — звонко сказал Санька и встал. Лицо его покрылось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели.
Ребята засмеялись. Санька стремглав выбежал из класса.
Его нашли лишь к обеду далеко в степи. Он лежал на траве и плакал.
Учитель посадил Саньку на раму велосипеда и повез домой. Санька молчал. От учителя шел запах табака и пота. Это напоминало об отце.
— Что же ты, Саша, ничего мне не сказал? — спросил Петр Григорьевич.
Санька не ответил. Может, и он дерется дома. Почем я знаю?
— Надо было сказать, — продолжал учитель. — А то видишь, как нехорошо получилось. И в учебе отстал, и от товарищей отбился.
У Саньки защекотало в носу. У других пацанов есть отцы, а у него вот нет. А как он хочет, чтобы на велосипеде вез его не учитель Петр Григорьевич, а отец. Только не такой, как в действительности, а лучше. Чтобы разговаривал с ним, учил что-нибудь делать, интересные истории рассказывал. Санька бы прижался сейчас к его сильной руке и прошептал горячо: «Честное слово, больше не буду. Одни пятерки буду получать».
Дома был только дед. Лысина его блестела на солнце, и он весело улыбался.
Учитель долго с ним разговаривал. Потом дедушка подошел к Саньке и спросил строго:
— Что же это ты, Александр, а?
Санька виновато опустил голову.
— Вишь ты его, с уроков убегает. А ремня не хочешь?!
— Я совсем убегу, если меня ремнем. Все вы только драться умеете! — Санька взглянул неприязненно и повернулся, чтобы уйти.
— Погоди, Саша, — сказал учитель, — Дедушка пошутил. Никто тебя бить не собирается. Вот только учиться хорошо надо. Большое горе у вас. Значит, помочь маме надо, смягчить это горе, а ты еще больше ее расстраиваешь.
— Вот, вот, это и я ему хотел сказать, — подтвердил дедушка Мокей. Он ласково взглянул на мальчика, словно просил у него извинения за недавнюю угрозу.
4
Лето пролетело быстро.
Давно уже выпал снег, и Санька с Наталкой катались на санках, лепили бабу. А вечерами, когда в печке трещали дрова и за окном ходил ветер, появлялся дедушка Мокей, пахнущий стружками и столярным клеем. Он хлопал маленькими сухими ладонями и кричал с порога:
— Мороз!
Наталка бежала к нему и тоже кричала:
— Деда, сказку!
Дед брал ее на руки, щекотал бородой, и они смеялись оба весело и звонко. Потом дед говорил:
— Цыц ты, егоза. Сейчас мы урок у Александра спросим.
После того памятного приезда учителя дедушка Мокей много занимался с Санькой, подтянул его. Санька перешел в четвертый класс, правда, с тройками. Сейчас он учился хорошо, но дедушка продолжал контролировать его.
— А ну-ка поди сюда, — поманил он пальцем Саньку.
Санька стал напротив. Дедушка взял книгу: по ней он следил за ответом.
— Так, так, — проговорил дедушка, когда Санька кончил. — Это ты, брат, знаешь. Теперь что, история? Ну давай рассказывай.
Санька рассказывал, дедушка слушал внимательно, только очки его весело поблескивали.
— Анна, тише там. Видишь, Александр урок отвечает, — крикнул он матери, которая возилась у плиты с кастрюлями.
— Арбуз, — вдруг сказала Наталка, показывая на Саньку, остриженного под машинку. Ей, наверно, надоело сидеть тихо.
— Конечно, арбуз, — согласился дед, — Однако голова, шпарит как по писаному.
Мать смотрела на них и улыбалась.
Потом дедушка рассказывал сказки. За стеной шелестел снег, да стучали голые ветви, колеблемые ветром.
Об отце совсем забыли. Прошло уже больше года, как он ушел от них. Санька знал, что он уехал куда-то. Втихомолку дети вспоминали о нем, но вслух не говорили.
Анна тоже молчала.
Но вот однажды мать пришла с работы и сказала:
— Отец ваш приехал. Гладкий стал.
Санька ничего не ответил. Перед ним снова встал тот памятный вечер.
— Может, к нему жить пойдете? У них жирно! — продолжала мать.
Санька оделся и вышел во двор.
«Почему она злится? — думал он. — Разве мы виноваты?!»
Он пошел к дедушке Мокею. В маленькой, заваленной досками комнате всегда стоял щекочущий ноздри запах клея и свежего дерева. Санька любил смотреть, как дедушка рубанком сгоняет пену стружек, как они сыплются ему под ноги.
— Отец приехал, — сообщил он, едва открыв дверь, — А мать злится, будто мы виноваты.
— Да, — дед закряхтел, нажимая на рубанок. — Тяжко ей, — вот она и злится. Не всякий человек легко это переживает.
Тяжело было на душе и у Саньки. Думы, непосильные для детского ума, снова начали одолевать его.
5
К Новому году дедушка принес елку, украсил ее самодельными игрушками, и они все вместе пели и веселились.
Вдруг кто-то постучал. Мать вышла и вернулась с отцом. Черное пальто его и большая шапка были запорошены снегом.
— Здравствуйте! — сказал он у порога.
