Дед колотил кулаком уже не по столу, а по склоненной голове Прохора.
…А Санька спал на крыше сарая и вздрагивал то ли от вечерней прохлады, то ли от обиды…
Вынужденная посадка
Памяти экипажа вертолета под командованием Владимира Ивановича Нечая
1
Чем дальше в высокие широты забирался наш вертолет, тем больше снега становилось внизу. Южнее лед, покрывавший море, был испещрен трещинами и разводьями, а тут он лежал плотным панцирем. Сверху казалось, что кто-то крест-накрест исчертил его бесконечными пересекающимися прямыми. Это потрудился ветер, который дует здесь постоянно то с северо-востока, то с юго-запада.
Вертолет летел над неизведанными местами. Нам предстояло первыми пройти по маршруту будущей авиатрассы, а так как приближались выборы в местные Советы, то этот разведочный полет решено было использовать, чтобы доставить избирательные бюллетени на разбросанные по островам и островкам Северного Ледовитого океана полярные станции, пункты, посты.
Вел вертолет опытный летчик-полярник Владимир Иванович Нехаев, налетавший в Заполярье больше миллиона километров. Командир подразделения вертолетов, он отправлялся в этот рейс в качестве рядового пилота.
Когда мы прибыли на аэродром, Нехаев уже расхаживал у своей винтокрылой машины в унтах, кожаных брюках на меху, в такой же кожаной куртке.
Он критически оглядел нашу довольно большую группу, подошедшую к вертолету.
— Могу взять только четырех человек. Каждый килограмм на учете. Лететь далеко, пришлось ставить дополнительные баки с горючим.
Посовещавшись, мы решили, что в рейс полетят член окружной избирательной комиссии Иван Иванович Парамонов, корреспондент областной газеты Юра Тимошкин, представитель управления, ведавшего полярными станциями, Сергей Павлович Гордеев и я, в то время инструктор окружкома партии.
Для каждого пункта, где предстояло садиться, взяли газеты, красочно отпечатанные биографии кандидатов в депутаты, по нескольку кинофильмов.
Предполагалось, что обернемся в один день: до конечного пункта часов восемь летного времени, туда и обратно — шестнадцать, плюс два часа на остановки — итого восемнадцать часов.
— Советовал бы одеться потеплее, — снова окинув нас взглядом, сказал пилот. — Арктика шутить не любит.
— Да куда уж теплее, — беспечно отозвался Гордеев, одетый в новенькое черное форменное пальто, — Хоть и северное, а все же лето.
Погода действительно была редкостная: полный штиль, солнце сияет, на небе ни облачка. Мы с Парамоновым даже пожалели, что вырядились в зимние куртки, унты. Тимошкин, только что прилетевший из областного центра, был в кепке и демисезонном пальто. Он привез с собой охапку зеленых веток. Там уже лето в разгаре — июнь, а здесь, на побережье Ледовитого, еще и весна по-настоящему не начиналась.
— Ну что ж, дело хозяйское, времени терять не будем. Полетели! — сказал Нехаев.
Вслед за ним и вторым пилотом, которого Нехаев и бортмеханик называли запросто Аркашей, мы поднялись в вертолет. Пилоты прошли в кабину, а мы стали размещаться в грузо-пассажирском отсеке. Действительно тут было тесновато. Все пространство занимали выкрашенные в ярко-желтый цвет огромные баки с горючим — два вдоль бортов, два поперек. Между баками сложены металлические коробки с фильмами, мешки с почтой. Для пассажиров оставлено лишь немного места в передней части отсека, где имелись два откидных сиденья у входной двери. Бортмеханик втянул внутрь трап, захлопнул дверь.
— Два человека могут сесть здесь, — показал он на поставленный на ребро трап, напоминавший скамейку, и тут же спросил: — Курящие есть?
Я и Парамонов кивнули.
— Придется воздержаться. А чтобы соблазна не было, давайте мне ваши папиросы и спички. На стоянке выдам.
Мы, недоуменно пожав плечами, выгрузили из карманов курево.
— Не удивляйтесь и не обижайтесь. Одна случайная вспышка — и от нас пшик останется. Сами видите: горючего несколько тонн ваяли. — Бортмеханик скрылся в пилотской кабине, захлопнув за сабой дверь.
И вот мы летим…
Безлюдье. Лишь ровно, с каким-то присвистом гудит мотор вертолета. Тень ого скользит по льду, и я вижу через иллюминатор, что там, где вращается винт, образовался переливающийся радужный нимб.
Юра Тимошкин мечется от борта к борту, фотографирует открывающиеся из иллюминатора виды.
— Нет, все-таки подумать только, куда забрались! Экзотика! — Эти слова он прокричал мне в ухо, когда попросил отстраниться на минуту от иллюминатора. Я пересел на трап, предоставив ему возможность любоваться красотами Арктики сколько угодно.
Гордеев закрыл глаза светозащитными очками, и непонятно, спит он или наблюдает за Тимошкиным и мною. Парамонов дремлет, уткнув нос в потертый котиковый воротник своего пальто.
А как много здесь света! Он идет снизу вверх. Очевидно стпеч? пые лучи, попадая на бесконечное снежно-ледовое пространство, фокусируются в мощный пучок, как в рефлекторе-отражателе. Глаза режет даже на таком расстоянии, а я впопыхах, как и Тимошкин, не запасся темными очками.
Вот что значит — впервые в Арктике!
2
Первую посадку мы совершили часа через три после вылета. Командир вертолета сначала сделал круг, высматривая удобное место, так что мы могли обозреть открывающуюся внизу панораму. Несколько деревянных домиков, занесенных почти до коньков крыш снегом, мачты радиоантенн, металлические бочки на берегу широкая, не покрытая снегом полоса гальки. Сюда и посадил свой вертолет Нехаев.
От домиков к нам бежали люди. Здесь была полярная станция, и, наверное, последний раз людей с Большой земли зимовщики видели около года назад.
Мы вышли из вертолета. В ушах еще шумело, ноги затекли, ступни покалывало. Вышли размяться и летчики.
Полярников было не больше десяти человек. Все они в одинаковых свитерах, обросшие бородами. Две прибежавшие с ними собаки ластились к нам.
Пока мы разговаривали с ребятами, пока Парамонов выдавал под расписку бюллетени для голосования, прошло минут тридцать.
— Пообедайте у нас, — предложил начальник полярной станции. — Обед готов.
— Хорошо, только быстро, — согласился Нехаев. — Лететь еще; далеко, больше, чем на полчаса, задерживаться не можем.
По дороге к домикам полярники наперебой рассказывали нам о своем житье-бытье, о том, что радиопередачи с Большой земли слушают с пятого на десятое из-за плохой проходимости радиоволн, интересовались последними новостями. Тимошкин пытался ступать след в след за идущими впереди, но все равно снег набивался в его щегольские туфли, и полярники наконец со смехом взяли Юру за ноги и за руки и понесли.
— За это всем нам фотокарточки на память сделаешь!
— Да я о вас в газете напишу, — обещал Тимошкин, улыбаясь в свои черные, будто накрашенные, усики шнурочком.
Пока мы обедали, ребята успели настрочить по нескольку писем. На прилет гостей они, конечно, не рассчитывали, обед готовился как обычно, но полярники охотно уступили нам свои порции.
— Вот сюрприз будет для родных! — говорили они, вручая нам конверты. — А часто теперь будете к нам летать?
— Видимо, часто, когда побольше будет таких вертолетов в полярной авиации. А пока разведку делаем, — отвечали мы.
Разумеется, дальнейших планов начальства никто не знал, но огорчать ребят не хотелось. Неожиданное появление вертолета для них было праздником — их лица так и светились радостью.
Нехаев взглянул на часы:
— Где они до сих пор болтаются? Сорок минут прошло, а их нет.
Это относилось к Гордееву, который, быстро поев, пошел с начальником станции смотреть хозяйство полярников.
Наконец из домика, над которым виднелись антенны, появились две черные фигуры, и минут через десять оба подошли к вертолету. Видно, Гордеев за этот кратковременный визит решил провести полный ийструктаж и, уже зайдя в вертолет, все еще что-то кричал начальнику станции, который, придерживая шапку обеими руками, согласно кивал головой.
Бортмеханик, захлопнув дверцу, сказал Гордееву:
— Командир недоволен — задержались долго!
— Ладно, ладно, пусть не шумит, пятнадцать минут погоды не делают! Когда-то еще сюда попадешь!
— Хорошие пятнадцать — почти час просидели!
Мотор взревел, и мы поднялись.
Снова бесконечное ледовое пространство внизу, пологие, срезанные ледниками сопки — справа. Небо начало затягиваться облаками. И когда мы сели в очередном пункте, на самой северной оконечности острова, солнца уже совсем не было видно. Над линией горизонта — на севере — облака стали зловеще черными. Закружились редкие снежинки.
— Погода портится, надо спешить, — сказал Нехаев. — Как бы не накрыло нас здесь.
