Мы быстро управились с делами, отказались от ужина, который радушно предлагали гостеприимные зимовщики, и, даже не перекусив, пустились в обратный путь. Но выскользнуть из западни, приготовленной Арктикой, не удалось.
3
Как это часто бывает на Севере, внезапно все вокруг заволокла плотная пелена тумана. Пытаясь вырваться из него, Нехаев начал набирать высоту. Стрелка высотомера, установленного в пассажирской кабине, поползла вверх. Тысяча метров, полторы тысячи, две… Натужно ревет мотор. Стекла иллюминаторов словно залеплены ватой.
Мы не сразу заметили, что вертолет пошел на снижение, так как в тумане чувство высоты теряется. До земли оставалось пятьсот метров, триста, двести, сто… Кругом все так же бело. Буквально метрах в десяти стала заметна земля — тундра, покрытая толстым слоем снега. Сядешь сюда, увязнешь так, что больше уж не взлетишь.
Нехаев осторожно ведет вертолет над землей. Не дай бог попадется какой-нибудь бугорок: такое сальто совершим, что и костей не собрать!
Но поиски посадочной площадки завершились более или менее благополучно. Увидев черневшее внизу пятно, свободное от снега, Нехаев осторожно прикоснулся к нему колесами. Это оказалась галька: видно, вертолет сел где-то на берегу океана, еще спящего под ледовым панцирем.
— Слезай, приехали! — сказал Нехаев, выходя из пилотской кабины. Он снял шлем, достал из кармана носовой платок. Только тут мы все заметили, что лицо его мокро от пота, волосы слиплись. — Туман все закрыл на сотни километров. Сообщил на базу, что пошел на вынужденную, а где сели — шут его знает. На карте помечено, что где-то поблизости должно быть старое охотничье зимовье. Чуть-чуть прояснится, взлетим, поищем. А пока будем ждать у моря погоды, как говорится…
— А долго ждать придется? — наивно спросил Юра Тимошкин.
— Может, сутки, может, десять, — спокойно ответил Владимир Иванович.
В кабине установилось тягостное молчание.
— Значит, так, — нарушил его Нехаев. — Поскольку командир отвечает за жизнь и здоровье пассажиров, командовать и принимать решения буду я. Вас прошу подчиняться. Первое: все съестные припасы сдать. Сидеть придется неизвестно сколько, продовольствие будем экономить.
Он обвел всех испытующим взглядом и продолжил:
— Второе — всем одеться потеплее. Все, что есть теплого, — на себя. А для вас придется изобретать какую-то другую обувь, — кивнул Нехаев на Юрины туфли.
Тимошкин невольно поджал ноги.
— И третье. Надо искать дрова и строить какое-то убежище.
В вертолете нам не высидеть: через полчаса он остынет и тут будет холодней, чем снаружи. А костер в нем не разложишь. Такие-то дела. Ну, а пока начнем с продовольствия.
Мы полезли в свои чемоданчики. Сложенные на газете, наши запасы выглядели жалко: две банки мясных консервов, два полузасохших бутерброда, оказавшихся в портфеле у Парамонова, плитка шоколада, извлеченная Юрой Тимошкиным из кармана, полбуханки хлеба и кусок любительской колбасы, взятые в дорогу мною.
— Плюс наш бортпаек, — сказал Нехаев, разглядывая скудные эти припасы. — Что ж, несколько дней продержимся.
— Аркаша, — обратился он ко второму пилоту, когда продукты были убраны, — теперь бери кого-нибудь, ну вот хоть Егора Петровича, — Нехаев кивнул в мою сторону, — и отправляйтесь на поиски топлива. На берегу что-нибудь должно валяться. А мы тут займемся благоустройством.
И вот мы с Аркашей медленно идем вдоль береговой черты. С одной стороны — торосистый лед, с другой — заснеженная тундра. И между ними вьется, как дорога, широкая полоса гальки.
То ли ветры выдули весь снег, то ли растаял он здесь быстрее — трудно сказать. Одно хорошо, что мы сели на эту полосу: знаем, что находимся на берегу и есть шансы найти какой-никакой плавник для костра.
Видимость — метров пять, не больше. Но нам с Аркашей повезло. Едва отойдя от вертолета, мы наткнулись на полуистлевший тускло-серого цвета ящик. Это было уже топливо. Потом попался обломок весла, словно обглоданный каким-то острозубым зверем. За веслом нашлась корабельная полочка для графина и двух стаканов, еще не потерявшая естественного цвета.
Шли мы на небольшом расстоянии друг от друга. Сначала молчали, лишь изредка обменивались короткими фразами, а присев покурить, разговорились.
Второй пилот Аркадий Замышляев летал с Владимиром Ивановичем около года, был совсем молодым полярником и потому просто боготворил своего бывалого командира.
— Если бы хоть маленькие оконца были, Владимир Иванович довел бы машину до цели, — пуская дым колечками, говорил Аркаша. — Вот, когда мы перегоняли этот вертолет сюда с завода, нас тоже в одном месте прижало. Ну, думаем, все: сейчас сядем где-нибудь, и жди потом «добро» на вылет неделю или больше. «Ну что, хлопцы, домой летим или садимся?»— спрашивает Владимир Иванович. Конечно, домой! Больше месяца не были. Но — молчим. «Все ясно, — подмигнул Владимир Иванович. — Попытаемся вырваться из тумана». И пошел набирать высоту. Вырвались. Обогнали туман на несколько часов. Потом он как лег — над всем Заполярьем! Нелетную погоду тогда объявили больше чем на неделю.
Замышляев помолчал, потрогал зач: ем-то застежки-молнии на своей куртке и продолжал:
— Может, и в этот раз, не засиживайся мы долго на каждой «точке», успели бы уйти от тумана.
Я подумал, что командир вертолета действительно не зря торопил нас на остановках. А тогда мне (да и не только мне!) это казалось прихотью пилота. Какая разница: полчаса или час посидеть на «точке»? А вылети мы часа на два раньше в обратный путь, возможно, и не было бы этой вынужденной посадки.
Перекурив, мы с Аркашей двинулись дальше, тщательно подбирая выброшенные осенними штормами на берег щепки, обломки досок, аварийных корабельных брусьев, боченочных клепок.
В общем, на костерок дров набрали.
Когда вернулись к вертолету, увидели, что оставшиеся тоже не сидели сложа руки. Из лыж и чехлов было сооружено некое подобие чума — с отверстием для дыма вверху, вполне защищавшее от ветра. Правда, ветра уже не было, зато туманная сырость пронизывала до костей, и у всех было одно желание — согреться.
Я-то чувствовал себя довольно сносно в своей зимней куртке, только ноги немного застыли. Парамонову и летчикам тоже, видно, холод не причинял особого беспокойства. А вот Гордееву в его пальто, похожем на шинельку, и корреспонденту в демисезонном никто не позавидовал бы. Гордеев наглухо застегнулся, опустил у шапки уши, но видно было, что это нисколько не спасало его от холода. Хорошо хоть обут он был в теплые ботинки. У Тимошкина ноги были чем-то обмотаны. Приглядевшись, я понял, что это простеганные поролоновые чехлы из вертолета. Юра поднял воротник, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы, но унять дрожь не мог.
Чум поставили в некотором отдалении от вертолета, брезентовые стенки его привалили снегом, чтобы не поддувало снизу, — получилось вполне надежное убежище.
— Ну вот сейчас разведем костер и поедим заодно, — заметно повеселев, сказал Владимир Иванович и, взглянув на часы, добавил: — Самое время ужинать: девятнадцать часов.
Чум внутри оказался довольно просторным. Тесно прижавшись друг к другу, мы смогли уместиться в нем, оставив посредине пятачок для костра.
Бортмеханик принес из вертолета тряпку, смоченную в керосине, сырые дрова вспыхнули, блики пламени заплясали по стенкам, излучая тепло.
Гордеев и корреспондент первыми влезли в чум, пристроились поближе к огню. Сидеть можно было лишь на корточках, ибо на холодной гальке да на принесенном из вертолета металлическом трапике долго не усидишь.
Вот тут я оценил преимущество летных меховых кожаных штанов. Нехаев, Аркаша и бортмеханик Федя сидели прямо на земле — хоть бы что!
Владимир Иванович выдал каждому по ломтику хлеба, по две галеты, вскрыл банку мясных консервов.
— Поскольку чайник мы не захватили, будто к теще на блины собрались, а не в Арктику, — с горькой усмешкой сказал он, — воду придется греть в консервной банке. Поскорее освобождайте ее.
И он пустил банку по кругу.
— А теперь, Федя, — обратился Нехаев к бортмеханику, когда банка освободилась, — приделай сюда проволочную дужку.
— Это мигом.
Федя ползком выбрался из чума и вскоре вернулся обратно с банкой, набитой снегом. В ее стенках он пробил дырки, продел проволоку, так что банку с помощью палки можно было без опаски держать над огнем.
Снег растаял быстро, вода закипела, но ее оказалось чуть-чуть на донышке.
А костерок между тем догорал. Взметнулись ввысь в последнем усилии язычки огня, алые головешки начали меркнуть, тускнеть, и вот они уже превратились в горку сероватого пепла. В чуме сразу стало темно и холодно.
— Хорошего понемножку, обогрелись, а теперь за дело, — скомандовал Нехаев. — Пойдем все искать топливо. Без костра долго не продержимся.
