- У вас хорошо слышно, что творится на этой половине?
- Нет, не слыхать.
- Ни звука? - удивился следователь. - Я в большом живу, с бетонными перекрытиями, и слышно. А это самоделка...
- Конечно, когда она ночью ходила по комнатам, немного слышно. Ночью вокруг тихо, - поправился Клепиков. - Мы все с женой дивились: как это человек себя не бережет? Днем на работе и ночью отдыха не знает. Разве можно так жить? И ведь одна. Какие-такие особые хлопоты могут быть? Не скрою, удивлялись, когда же спит Валерия Кирилловна...
- А разговоров, других звуков? - снова спросил я.
- Такого не было, - признался сосед. - Даже ни радио, ни телевизора. В этом смысле - отдыхай в любое время, не беспокоят...
Скоро мы Клепикова отпустили. И через несколько минут он вышел со двора. В длинной, до земли, плащ-накидке. С капюшоном. Потому и был сухой...
- Что вы скажете, Константин Сергеевич?
- Странно, товарищ, прокурор, - ответил Жаров. - Судя по комфорту, старик прожил у Митенковой не один день. Посмотрите: даже дырочки для воздуха предусмотрены. И сделаны не вчера...
Хлюстова так ничего и не добилась от Домового. А Межерицкий все задерживался. Я уехал в райком, где меня ждали по другому поводу, но я, естественно, рассказал и о Домовом. Там очень заинтересовались этим случаем. Заинтересовались и в области. Строили разные предположения. Одни говорили, что Домовой - скрывающийся уголовник, другие - дезертир военных лет, а третьи считали, что несчастный старик - сам жертва преступления...
По городу поползли самые невероятные слухи, вплоть до объявления Домового святым мучеником.
Чтобы рассеять догадки и слухи, нужно было установить личность старика. Проверка была поручена следователю Жарову, а меня секретарь райкома, а потом и прокурор области просили "помочь и проконтролировать".
На следующий день следователь сидел у меня в прокуратуре с документами, какие удалось собрать за короткое время.
- Вот прежде всего материалы обыска, - сказал Жаров. - Весь дом перевернули. Чердак, подпол, все.
- Сначала о Митенковой, - попросил я, принимая от него папку.
- Возраст - около пятидесяти лет. В Зорянске проживает с тридцатого года. Полдома досталось от отца, ушедшего на фронт в самом начале войны и вскоре погибшего. Мать ее в июне сорок первого гостила у своих родственников в Полоцке. Пропала без вести. Брат Митенковой тоже ушел на войну в первые дни. Картина насчет него неясная. Похоронки или других каких-либо сведений о нем в бумагах покойной не обнаружено... На керамическом заводе Митенкова работала со дня его основания, то есть с сорок девятого года. До этого была учетчицей на хлебозаводе. Всю войну, вплоть до поступления на последнюю работу.
- Она не эвакуировалась?
- Нет. Прожила при немцах в Зорянске... Любопытные листовки сохранились у нее со времен войны. Вернее, фашистские приказы...
Читал я эти приказы с любопытством. И не без волнения. Первый листок был лаконичным.
"Приказ No 2
Все мужчины в возрасте от 15 до 60 лет обязаны явиться в жилуправление своего района, имея при себе удостоверение личности.
Штадткомендант Кугельгард.
Зорянск, 23 августа 1941 года".
Следующий - целое послание к населению.
"Приказ No 6
Каждый, кто непосредственно или косвенно поддержит или спрячет у себя членов банд, саботажников, пленных беглецов, евреев, партийных, советских работников и членов их семей или предоставит кому-нибудь из них пищу либо иную помощь, будет покаран смертью.
Все имущество его конфискуется. Такое же наказание постигнет всех, кто, зная об их месторасположении, не сообщит немедленно об этом в ближайшее полицейское управление, военному командованию или немецкому руководству.
Кто своим сообщением поможет поймать членов любой банды, бродяг, евреев, партийных и советских работников или членов их семей, получит 1000 рублей вознаграждения либо право первенства в получении продовольственных товаров.
Штадткомендант Кугельгард.
Зорянск, 2 октября 1941 года".
- Больше листовок нет?
- Только две.
- Хорошо. Мы к документам еще вернемся. Вы были на керамическом заводе, говорили с сослуживцами Митенковой?
- Кое с кем.
- Ну и что?
- Странная, говорят, была. В отпуск никогда никуда не ездила, хотя и предлагали ей как ветерану предприятия путевки в дом отдыха, санатории. Все отговаривалась, что надо копаться в огороде. И еще характерная деталь: никогда никого не приглашала к себе домой в гости. И сама не ходила. Короче, абсолютная нелюдимка...
- И это ни у кого не вызывало подозрений?
- Подследственная плохо слышала. Говорят, что глухие люди сторонятся других.
- Теперь она уже не подследственная, - сказал я. - А о тугоухих я тоже слышал, что они часто замкнутые...
- Для меня она пока подследственная, - вздохнул Жаров. - Хоть дело в отношении Митенковой прекращено, на допросах о ней частенько говорят...
- Небось валят на нее всю вину?
- Стараются изо всех сил...
- А вы как считаете?
- Сейчас, Захар Петрович, картина еще не полностью ясна. Через недельку доложу. Но, сдается мне, всем заправлял начальник отдела сбыта. Вывозился товар без накладных, пересортица и прочее. Разбираюсь, в общем.
- И все-таки она была замешана?
- Была.
- Значит, из-за этого решилась на самоубийство?
- Простите, товарищ прокурор, но опять же сейчас категорически утверждать...
- Ладно, подождем... Так как же с Домовым? Из найденного при обыске хоть что-нибудь приоткрывает завесу над его личностью?
Жаров развел руками:
- Ни одной фамилии. Фотография, правда, имеется. Посмотрите в папке...
На меня смотрел в витиеватом медальоне красавчик с безукоризненным пробором. Брови - изломанным разлетом, губы полные, чувственные и ослепительный ряд зубов. В вязь виньетки вплетены слова: "Люби меня, как я тетя". И подпись: "Фотоателье No 4 гор. Зорянска".
- Мастерская закрылась в пятидесятом году, - пояснил следователь. Никаких, конечно, следов от нее. Стояла на улице Кирова. Теперь на том месте кинотеатр "Космос".
- Этому портрету лет немало, - подтвердил я. - И все-таки вы его поисследуйте.
- Разумеется, товарищ прокурор... А еще двенадцать папок с нотами...
- Какими нотами?
- Написанными от руки. Я их вам не привез, вот такая кипа, - Жаров показал рукой метра на полтора от пола. - На чердаке лежали... А вот эти, он показал ноты, - в сундуке нашли, где Домовой жил. Всю ночь разбирал. Только названия и ноты. И опять же - ни даты, ни подписи, ничего. Причем названия написаны печатными буквами. Наверное, для понятности.
- Чьи это произведения?
- В музыке я, прямо скажем, не силен. Но известные имена, конечно, знаю. - Надо проиграть на аккордеоне, - уклончиво сказал Жаров.
- Вы играете? - Это была для меня новость.
- Немного, - смутился следователь. - В армии записался в самодеятельность. А вернулся, купил инструмент. Недорогой. Все собираюсь заняться, да нет времени...
- Что еще помимо нот?
- Два письма. Личного содержания. Судя по почерку и именам отправителей, - от двух разных людей...
Я ознакомился с письмами.
"Лера! Я хочу с тобой встретиться. Очень. Но как это сделать, не знаю. Могла бы ты опять приехать к нам? Все тебе рады, ты это знаешь. А обо мне и говорить нечего. Меня беспокоит тон твоего последнего письма. Вернее, твое настроение. С чего ты взяла, что мои чувства изменились? Этого не будет никогда. Более того, чем дольше я тебя не вижу, тем вспоминаю сильнее. Иной раз берет такая тоска, что готов бежать в Зорянск, лишь бы тебя увидеть. Пишу тебе чистую правду. А все твои сомнения, наверное, оттого, что мы редко встречаемся. Поверь, как только мы встретимся, поймешь: я по-прежнему (даже в тысячу раз больше) тебя люблю. Целую. Геннадий. Пиши обязательно. 12 апреля 1941 года. Гена".
"Лерочка, милая! Ты веришь в сны? Если нет, то обязательно верь. Верь! Мне приснился лес, и мы с тобой что-то собираем. Но мне почему-то все время попадаются грибы, а тебе - земляника. Хочу найти хотя бы одну ягоду, а все передо мной только боровики и подосиновики. Главное, ты идешь рядом и все время показываешь мне, какую большую сорвала ягоду. Потом мы попали в какую-то комнату, полную людей. И все незнакомые. Я потерял тебя. Вернее, знаю, что ты здесь, сейчас мы увидимся. Но мне мешает пройти лукошко. А кто-то говорит: "Смотрите, какая у него земляника!" Я смотрю, а у меня в лукошке не грибы, а земляника. Думаю, когда мы поменялись? Но ведь я точно помню, что мы не менялись. С тем и проснулся. Пошел для смеха узнать у одной старушки, что все сие означает? Она сказала, что земляника к добру, что если твое лукошко оказалось в моих руках, это к нашему обоюдному счастью. А грибы - плохо, особенно белые: к войне. Ну, насчет войны наверняка чушь. А земляника - правда. Я в это уверовал.
Напиши, может, и тебе я снюсь? Как? Старушка - настоящая колдунья, разгадает.
Жду с нетерпением ответа, крепко целую, люблю, твой Павел".
