которые торчат повсюду, как будто меня ударило током. Даже концы немного светлее от солнечного света, словно их действительно ударило током в десять тысяч вольт. Поэтому обычно я хожу с убранными волосами.
Я ни за что не стану носить распущенные волосы, но я, по крайней мере, могу их правильно уложить. Наношу на них немного масла ши, а затем скручиваю в пучок на макушке. Несколько завитков торчат, но мне все равно. Сойдет.
Я сажусь в свой Транс Ам и еду по Лоуэр-Уокер-драйв. Уокер похож на три автострады, наложенные друг на друга. На двух верхних улицах есть движение, но нижняя дорога гораздо менее загружена. Она проходит параллельно реке, с обеих сторон дорогу ограждают тяжелые опорные балки.
Я была здесь раньше, один или два раза, хотя, по-видимому, не тогда, когда Шульц мог меня увидеть. Я не могла устоять перед тем, чтобы посмотреть, как одни из самых быстрых автомобилей города соревнуются в нелегальных уличных гонках.
Это не просто гонки на ускорение. Это также дрифт и пробуксовка. Время от времени гонка выходит из-под контроля, и кто-то врезается в припаркованную машину или столб. Прошлой осенью этим кем-то был Неро Галло, по крайней мере, это то, что я слышала. Он разбил свою любимую Bel Air в гонке с Джонни Вергером. С его стороны было глупо даже пытаться – классический автомобиль не может конкурировать с новеньким BMW ни по скорости, ни по управляемости, какие бы модификации Неро в него не добавил, но это его проблема. Это его обычный уровень сумасшествия. У него бывают моменты, когда он, кажется, жаждет чистого жертвоприношения. Этот мужчина из тех, кто хочет уйти в сиянии славы и сам уход для него важнее этого сияния.
Когда я добираюсь туда, то вижу полдюжины машин с включенными фарами, лениво кружащих вокруг, и еще дюжину припаркованных рядом. Я вижу Супры, Лансеры, Мустанги, Импрезы, пару М-2 и один хромированный серебристый Ниссан GT-R. Паркую машину и присоединяюсь к толпе, оглядываясь в поисках знакомых лиц.
Я замечаю Патрицию Портер. Она симпатичная чернокожая девочка, которая училась в классе на год старше. Ее волосы собраны в высокий хвост, а в носу красуется маленькое золотое колечко.
– Патриция! – зову я ее.
Она поднимает взгляд, на секунду останавливаясь на мне, прежде чем расплывается в улыбке.
– Не видела тебя целую вечность, – говорит она.
– Я знаю. Я скучная. Почти никуда не хожу.
Она смеется.
– То же самое. Я работаю много ночей, так что гуляю только если кто-нибудь зовет меня встретиться за поздним завтраком, когда я не занята…
– Где ты работаешь?
– В «Мидтаун Медикал». Я рентгенолог.
– Тогда я удивлена, что ты еще не светишься.
– Я имею в виду, я ношу свинцовый фартук. Но да, я уже развила несколько сверхспособностей…
Я рада видеть ее. Приятно помнить, что не все, с кем я ходила в школу, были придурками. Всего лишь большинство из них, к сожалению.
Кстати о придурках, здесь вокруг бродит Белла Пейдж. На этот раз не со своими маленькими миньонами, а с каким-то парнем восточноевропейской внешности, которого я не знаю – он одет в джинсовую куртку, у него зачесанные назад волосы и высокие скулы. На его шее сбоку вытатуирован крест.
Судя по всему, именно ему принадлежит GT-R. У него отличный вкус в автомобилях, но не в женщинах. Не зря эту тачку называют Годзиллой. На ней можно объезжать сваи, как будто вы совершаете слалом с чертовой горы.
Я планировала стоять очень тихо и надеяться, что Белла меня не заметит, пока Патриция не закричала:
– Эй, Белла, где твои сопровождающие?
Белла хмуро смотрит на нас, раздраженная тем, что мы съязвили еще до того, как она нас увидела.
– Их сегодня не будет, – говорит она.
– Странно, – говорит Патриция. – Я думала, что они были пришиты к тебе хирургическим путем.
– Это называется иметь друзей, – говорит Белла своим самым милым, самым снисходительным тоном. – Вот почему мы Пчелиные матки, а вы, две неудачницы, едва ли чего-то стоите.
Я качаю головой, глядя на нее.
– Ты действительно не изменилась со времен старшей школы, – говорю я ей. – И это не комплимент.
– Ага. Вы в курсе, что вы, ребята, дали себе собственное прозвище? Это чертовски тупо, – говорит Патриция.
Я фыркаю.
Не знаю, кто первым назвал их Пчелиными матками, но я определенно могу представить, как эти три сучки сидели и коллективно обсуждали это. Вероятно, на это у них ушел весь день.
Белла сужает глаза, пока они не превращаются в две ярко-синие вертикальные щелочки.
– Знаете, что еще не изменилось со времен старшей школы? – говорит она. – Вы двое все еще уродливы, бедны и полностью завидуете мне.
– Ну, ты угадала одно из трех, – говорю я ей. – Я совсем разорена.
– Оно и видно, – говорит Белла, полностью окидывая меня взглядом. Затем она поворачивается и уходит, чтобы присоединиться к парню, который, похоже, не заметил ее отсутствия.
Патриция смеется, совершенно не обеспокоенная этой маленькой встречей.
– Боже, я думала, она уже живет где-то в другом месте, – говорит она. – Пытает других невинных граждан.
– Невинных – это преувеличенно…
Несколько машин уже выстроились в очередь – крепкие, эффектные японские модели и ревущие американские мускулы. Я вижу белую Супру с длинной царапиной на боку, ожидающую рядом с фиолетовой Импрезой.
Патриция, похоже, очень заинтересована этой гонкой. Она внимательно наблюдает, покусывая кончик ногтя.
Машины с визгом срываются с места. Импреза вырывается вперед, быстрее съезжая с трассы, но Супра начинает догонять ее на прямом участке. Перед финишной чертой есть поворот – Супра вынуждена выехать на внешнюю сторону, но снова вырывается вперед, когда машины выравниваются. Они стремительно пересекают финишную черту. Супра побеждает, опередив соперника на дюйм.
Здесь всего четверть мили. Их заезд в общей сложности длился четырнадцать секунд.
Тем не менее, я не могла дышать все это время. Мое сердце подскакивало к горлу, и меня пронзала яркая вспышка радости.
Патриция, кажется, тоже взволнована – она издает радостный возглас, как будто все это время болела за Супру.
– Кто там за рулем? – спрашиваю я.
Она краснеет, выглядя слегка смущенной.
– Этот парень, Мейсон, – говорит она. – Мы вроде как встречаемся.
Обе машины отъезжают назад. Патриция спешит им навстречу, перебегая в лучах
