Гримсби смутился.
— Но есть ли они?
— Есть! — загромыхал Морис Клау. — Я есть свидетельство! Дело это торжественно доказывает мою теорию циклов! Почти то же самое произошло сотни лет назад в замке Дайк! Топор повторил себя!
— Гм! — произнес Гримсби. — Боюсь, ваша теория циклов не убедит двенадцать добрых и достойных людей в суде присяжных, мистер Клау!
— Да? — сказал Морис Клау. — Нет? Думаете, не убедит? А еще одна маленькая деталь? Я старый сумасшедший дурак, а? Так? Но вы? Вы чистейший безумец, мой Гримсби! Говорите, он или мистер Райдер в пылу борьбы схватил черный топор? Да? Пытались вы достать рукой до места, где он висел?
— Нет, — признался Гримсби с таким видом, словно ему на ум только что пришла неприятная мысль.
— Нет, — безмятежно повторил Клау. — Но я пытался. Мистер Гримсби, три фута остается, тянись вы со ступеней или с балкона; и один лишь жираф дотянулся бы с пола!
Вскоре мы уже сидели в поезде.
— В деле этом, — проворчал Клау, — славы не достанется мне. Да будет сказано, что разъяснилось оно без помощи вашей или моей. Но ничего — награда со мной!
Он потрепал ручку огромного топора — неведомо как жуткая реликвия перешла во владение Мориса Клау. Инспектор Гримсби краем глаза следил за Изидой. Она раскрыла изящный золотой портсигар и предложила ему сигарету. И хотя инспектор Гримсби относится к сигаретам с некоторым презрением, эту он принял с удивительной резвостью.
Прелестная Изида также закурила и откинулась на подушку, выпуская прихотливые спирали дыма из безукоризненных алых губ.
Эпизод четвертый
СТАТУЯ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
I
Если дело не касалось курьезных интересов Мориса Клау, любые просьбы о помощи были напрасны. Каким бы чудовищным ни было преступление, стоило его деталям показаться Клау заурядными, и он укрывался в своей лавке древностей в Уоппинге подобно черепахе, втягивающей голову под панцирь.
— Должно ли использовать, — однажды сказал он мне, — мою острую психическую чувствительность, чтобы обнаружить, кто всадил топор в голову какой–то несчастной прачки? Пускать ли в ход тонкое восприятие, на приобретение коего мне понадобилось столько лет, чтобы рассказать старому уродливому дурню, куда подевалась его хорошенькая молодая жена? Думаю, что нет — о нет!
Но время от времени, когда загадка оказывалась не по силам инспектору Гримсби из Скотланд—Ярда, он просил меня ходатайствовать перед эксцентричным старым антикваром, и порой Морис Клау снисходительно делился с инспектором тем или иным соображением.
Понятно, что больше всего интересовали Клау дела, в которых он мог применить на практике излюбленные теории: теорию циклов преступления, криминальную историю ценных предметов старины, идею о неучтожимости мыслительных образов. Как–то я и сам столкнулся с подобным случаем, а мой приятель Корам привлек на помощь Мориса Клау. То было, мне кажется, одно из самых таинственных дел, с каким мне только пришлось соприкоснуться; но для понимания его сути необходимо прежде всего объяснить, откуда в студии Роджера Пакстона, скульптора, появился предмет нас
только ценный, что смог стать, как все мы полагали, первопричиной странного расследования.
Случилось так, что сэр Мелвилл Феннел заказал Пакстону хрисоэлефантинную статую[20]. Музей сэра Мелвилла, где хранятся древние и новые произведения искусства, является, по общему признанию, второй частной коллекцией такого рода в мире. Уступает он лишь собранию покойного мистера Пир- понта Моргана.
Заказ вызвал некоторое удивление. Мастерство хрисоэлефантинной скульптуры, не считая единственной попытки возродить его в Бельгии, оставалось мертвым на протяжении неисчислимых веков. Многие современные знатоки, к тому же, заклеймили его как пародию на искусство.
Получив карт–бланш в отношении расходов, Пакстон создал скульптуру, которая заставила критиков заговорить о пришествии современного Фидия. Статуя, изготовленная по замыслу эксцентричного, но состоятельного баронета, изображала изящную, грациозную девушку, раскинувшуюся, словно в изнеможении, на троне из черного дерева. Высеченное из слоновой кости лицо с устало смеженными веками являло художественный триумф; над ним блестела золотая тиара, полускрытая волной спутанных волос. Рука из слоновой кости свисала вниз, почти касаясь пальцами пьедестала; левая рука была прижата к груди, как будто девушка пыталась успокоить свое трепещущее сердце. Композиция включала золотые ручные и ножные браслеты, которыми снабдил скульптора сэр Мелвилл — и, несмотря на все возражения мастера, талию девушки обвил тяжелый, украшенный драгоценными камнями пояс, найденный в гробнице одной фаворитки давно умершего фараона. В законченном виде скульптура, если даже говорить исключительно о материалах, стоила не менее нескольких тысяч фунтов.
Баронет согласился выставить скульптуру, прежде чем она будет отправлена в Феннел–холл; звезда Пакстона, казалось, взошла как никогда высоко, когда случилось необычайное происшествие, грозившее скульптору полным крахом всех надежд.
Помнится, Пакстон устроил один из тех приятных дружеских обедов, что пользовались заслуженным успехом. Работа над статуей была в целом завершена, и друзьям скульптора велено было явиться пораньше, чтобы рассмотреть его произведение в естественном освещении. Компания собралась холостяцкая; никогда не забуду эти восторженные лица, окружившие фигурку лежащей танцовщицы — согретая мягким светом, она приобрела неимоверное сходство с женщиной из плоти и крови.
— Видите ли, — пояснил Пакстон, — хотя эта техника, сочетающая различные материалы, и заслужила в последнее время дурную славу, она чудесно подходит для декоративных целей и дает возможность получить истинное богатство цветовых оттенков. Украшения — настоящие древности, очень ценные; это прихоть моего патрона.
Несколько минут мы постояли молча, любуясь прекрасной работой. Затем Харман спросил:
— Из какого материала изготовлены волосы?
Пакстон улыбнулся.
— Небольшой секрет, который я позаимствовал у греков!
— ответил он с простительной ноткой тщеславия в голосе. — Поликлету[21] и его современникам отлично удавались волосы!
— Драгоценный пояс, похоже, снимается, — заметил я.
— Он прочно прикреплен к талии, — возразил скульптор.
— Готов поспорить, что за час никому не удастся его снять.
— С современной точки зрения подобная скульптура — новшество, — задумчиво произнес кто–то из гостей.
Корам, куратор музея Мензье, до сих пор молча рассматривавший статую, впервые заговорил.
— Стоимость материалов слишком велика; едва ли эта техника станет популярна, — принялся доказывать он. — Между прочим, пояс должен стоить целое состояние, а вместе с браслетами и тиарой вполне может соблазнить грабителя. Вы приняли меры предосторожности, Пакстон?
— Я сплю здесь каждую ночь, — был ответ. — Днем в помещении всегда кто–либо находится. Кстати говоря, на прошлой неделе произошло нечто любопытное. Я как раз прикрепил пояс — который, следует отметить, принадлежал в свое время Никрис, фаворитке Рамзеса III — и на несколько минут оставил натурщицу в мастерской одну. Возвращаясь из дома, я услышал крик, бросился в студию и нашел ее, всю дрожащую, в углу. Как вы полагаете, что ее испугало?
— Сдаюсь, — сказал Харман.
— Натурщица клялась, что Никрис — ибо статуя изображает именно ее — пошевелилась!
— Игра воображения, — заявил Корам. — Впрочем, не стоит ее упрекать: проведи я достаточно времени наедине с вашей статуей, и сам поверил бы, что в ней теплится жизнь.
— Думаю, — продолжал Пакстон, — что натурщице довелось слышать рассказы об этом поясе. История достаточно странная. Пояс был найден в гробнице танцовщицы, которая некогда его носила; говорят, там была обнаружена и надпись, повествующая об ужасных обстоятельствах смерти Никрис. Сетон — вы ведь помните Сетона — присутствовал при вскрытии саркофага и рассказывал мне, что арабы, завидев пояс, простерлись ниц и тотчас бежали в великом страхе. Но агент сэра Мелвилла Феннела, тем не менее, отправил пояс в Англию, а сэру Мелвиллу пришла в голову идея создать статую Никрис.
— К счастью для вас, — добавил Корам.
— О, несомненно, — рассмеялся скульптор и, тщательно заперев дверь мастерской, повел нас по короткой тропинке к дому.
Веселье не стихало и затянулось далеко за полночь. Мы с Корамом уходили последними и уже прощались с хозяином, слыша, как голоса Хармана и остальных постепенно стихают в конце улицы.
— Давайте зайдем в студию, — предложил Пакстон. — Проверим, все ли в порядке, и я выпущу вас через садовую калитку.
