равно не успокоило отца, он продолжал считать убытки и сетовать на то, что их практически разорили.
Сева, в свою очередь, жалел, что еще не достиг того возраста, чтобы помогать армии. В свои тринадцать лет он выглядел достаточно крепко и научился держать голос суровым. Больше никто не смел ни поднять руки, ни бросить косого взгляда в его сторону. Теперь этих былых мальчишек одолела рутина, они становились теми, кем предназначено быть.
Как и говорила малышка Олеся.
Он не видел её уже два года и невероятно скучал по их беззаботным прогулкам. Страх, что они могут больше не увидеться, одолевал Севу ежедневно и еженощно. Хоть отец и говорил, что у дяди всё не так плохо, смерть и война – вещи неразлучные. Всё могло случиться.
Пока, наконец, не пришло письмо.
На следующее же лето после их знакомства Сева научил Олесю читать и писать. Для своих восьми лет она была невероятно умна и с легкостью обучилась грамоте. С тех пор они постоянно списывались, до наступления лета, а там они разговаривали без умолку или же тихо провожали летние закаты.
Но последние два года письма были глотком свежего воздуха в их общении. В прошлом году отец настоял на том, чтобы Сева остался в имении – помочь в управлении, ибо его одолела подагра. В этом же году внезапно грянула война....
Олеся заметно подросла за это время. Ей уже было одиннадцать, и она больше походила на привлекательную девушку, нежели на невинного большеглазого ребенка. Последствия войны дали о себе знать. Девушка сильно похудела, а кожа стала невероятно бледной, лишившись яблочного румянца. Глаза оставались такими же проницательными, хоть и без здорового блеска.
– Так вот для кого ушли все наши старания, – шутливо проговорила она, когда они привычно встретились возле реки. – Небось, съедал по десять порций свинины, иначе как ты так вырос.
– Готовил себя на убой, – парировал он, нисколько не обидевшись. Взаимные шутки – залог идеальной дружбы. – Только меня в армию не взяли. Не подошел по росту.
– Радуйся, дурачок, что это так, – сказала Олеся, обнимая его.
Сева не хотел напоминать ей о войне, ибо знал, как тяжело девушка ее перенесла. Её письма были полны боли и страдания, и он чувствовал, что бумага была еще влажной от слез, когда Олеся посылала его Севе.
Год выдался неурожайным, как назло, а скотина заболела чумкой, мясо было непригодно, и от большей части поголовья пришлось избавиться.
«Но это не самое страшное, – писала она, размазывая слезами чернила. – Нам с мамой пришло письмо. Мой отец погиб. До сих пор сердце дрожит в груди, а мысли не могут ни на чем сосредоточиться. Моя мечта рухнула в один миг с появлением этой бумажки. Матушка плакала всю ночь и на утро не могла открыть глаз. Мне так хотелось, чтобы она оставалась в постели, но нам нужно было как-то добывать пропитание, и всю боль пришлось запереть в себе. Я никогда не видела, чтобы человек старел на десятки лет за столь короткое время, а некогда шикарные волосы покрылись серебром. Это ужасно, ведь я тоже выглядела не лучше. Ненавижу эту чертову войну, она отобрала у нас единственную надежду. Теперь я увижу отца только на небесах, и это больно осознавать. Молю Бога, чтобы и ты никогда меня не покинул, мой лучик света. Пожалуйста, береги себя и приезжай скорее, я ужасно соскучилась. Хочу вновь слушать о звездах и планетах, а не о разрушительной силе войны».
Сева с трудом сдерживал эмоции, перечитывая эти строки. Сколько божьей ненависти упало на хрупкие плечи этой несчастной девочки. Как ей удалось остаться такой сильной и не сойти с ума от горя?
– А у тебя уже борода начинает расти, – Олеся игриво дернула его за волосок на подбородке.
– Ай, прекрати! Больно же.
– Какие мы стали чувствительные, – звонко рассмеялась она, и Сева блажено прикрыл глаза.
Как же ему этого не хватало.
Впервые за долгое время Сева чувствовал себя невероятно счастливым. Они гуляли так долго, встретили закат и наслаждались звездным небом. Олеся практически не задавала вопросов, но ему было приятно даже помолчать. Ей пала тяжелая ноша, и Сева готов был поддерживать ее во всем. Даже в такой неспешной прогулке и легким наслаждением от природного спокойствия. Это давало ему стимул понять, что жизнь может заиграть красками, если рядом нужный человек.
Но одно все же пришлось осознать. Олеся уже не была маленьким наивным ребенком. Их разговоры больше не будут полны сказок, и звезды стали лишь яркими точками на небосклоне. Жизнь этого ребенка столкнулась с трудным препятствием, сделавшим ее сильным человеком. Теперь она нуждалась в Севе, как в крепком плече, а он нуждался в ее дружбе и поддержке. Это была теплая долгожданная встреча, но совершенно иная.
Не просто двух закадычных друзей, а близких людей, знающих, что они не одни в этом ужасном мире.
Напоследок Олеся запечатлела на его щеке короткий поцелуй, нисколько не смутившись этого, и тихо поблагодарила, наполняя его душу светом. Неважно, как война их изменила. Важно, что они до сих пор вместе.
– Вижу, тебе очень не хватало этого места, – дядя сидел возле камина и задумчиво наблюдал за играющими язычками пламени. – Сегодня ты не принес мне очередных побоев, что хорошо, твой отец не простил бы мне этой слабости. Скажет, что совсем постарел и расслабился.
– Нет, дядя, сегодня я невероятно освещен и готов делиться своим светом со всеми, чье сердце охватила тьма.
– Это радует, – он улыбнулся, но грусть не покидала его глаз.
Война не обошла стороной и дядю. Он заметно постарел и осунулся, став благородным дедулей, который в кресле-качалке нянчит многочисленных внуков и рассказывает забавные сказочки. Жаль, что у него не было ни детей, ни внуков, а уже достаточно взрослый племянник, который до ночи не появляется в доме. Не только Олесе требовалась поддержка, понял Сева, и испытал болезненный укол совести.
– Прости, дядя, что так долго гулял. Меня так давно здесь не было….
– Не оправдывайся, сынок, ты еще очень молод, чтобы принимать какую-либо непосильную ответственность. Если ты устал, на кухне еще осталось немного ужина. Поешь и ложись.
– Я не настолько устал.
– Хорошо. Ну, тогда рассказывай, как у тебя дела.
Они разговаривали и разговаривали, пили чай с сушками, и Сева ощущал еще больший прилив света в своей душе. Разве его собственный отец позволял себе простой душевный разговор с сыном? Нет, он предпочитал посиделки с вином и сытной едой, а Сева часто ощущал себя
