Церетели, быстро распространился среди гостей.
Корнелий встал, поспешно оделся и вышел во двор. Мать уговорила его извиниться перед Миха. Пересилив себя, Корнелий поднялся на балкон дома Отия, где в это время Миха любовался величественной панорамой Кавказского хребта.
Утро было солнечное, совершенно безоблачное. На фоне синего, прозрачного неба четко вырисовывались белые вершины самых дальних гор.
Взглянув на Корнелия, Миха тотчас же отвел глаза в сторону, сделал вид, будто не заметил его. Корнелий подошел к нему.
— Прости… запинаясь произнес он, — вчера я был пьян и, кажется, наговорил черт знает чего, обидел тебя. Прошу, не придавай этому значения…
Миха, казалось, только этого и ждал. Близоруко прищурившись и поправив пенсне, он взглянул на Корнелия и неожиданно улыбнулся.
— Обидел, говоришь? Нет, брат, это не то слово, ты оскорбил меня! Спрашивается, какая муха укусила тебя?
— Оставь, — перебил его Корнелий. — Прошу тебя, не будем больше ни говорить, ни даже вспоминать об этом…
Миха не заставил приятеля долго уговаривать себя.
— Согласен, — с нескрываемой радостью воскликнул он, — по рукам!
К этому времени гости уже отдохнули, умылись и собрались к завтраку. За столом, встречаясь взглядом то с Миха, то с Корнелием, Тина каждый раз краснела и смущенно опускала глаза.
После завтрака Нижарадзе, Эристави, Коркашвили, Шарашидзе и еще несколько гостей стали играть — кто в карты, кто в нарды. Остальные отправились в виноградник.
ПОСЛЕДНЯЯ ИХ ФОТОГРАФИЯ
Наш век прошел. Пора нам, братья!
Иные люди в мир пришли:
Иные чувства и понятья
Они с собою принесли.
А. Майков
1
За обедом знатных гостей усадили на почетные места. Дата Нижарадзе, Коция Эристави и еще несколько князей сели во главе стола. Тамадой снова избрали Рафаэла Шарашидзе. Миха пристроился рядом с Тиной.
Обед был в разгаре, как вдруг из деревни донеслись ружейные выстрелы. Все всполошились, опасаясь нападения повстанцев. Однако вскоре выяснилось, что это пьяные милиционеры открыли стрельбу по мишеням.
Отия долго еще не мог успокоиться.
— А верно это, — спросил он, обращаясь к Степану, — что в России большевики берут верх?
— Верно.
— Ну, значит, плохо нам придется, — вздохнул Отия. — Хотя, конечно, не всем, — сейчас же оговорился он. — Взять хотя бы к примеру Иону или Корнелия. Что им? Сами большевиков поддерживают. Вот скажи — зачем ты написал «Годжаспира»? Что тебя побудило сочинить такую мерзость? — обратился он к племяннику.
— Любовь к человеку, любовь к народу, — ответил, покраснев, Корнелий.
— Просто удивительно! — вмешался в разговор Дата Нижарадзе. — Ведь в вас, Корнелий, наша кровь, вы птенец из нашего дворянского гнезда, а держите сторону этих бандитов. Ведь они ненавидят нас, грабят добро, принадлежащее нам.
— По поводу дворянского гнезда вы правы, — подтвердил Корнелий. — Однако это не мешает мне отличать белое от черного, порицать то, что надо порицать, и хвалить то, что достойно похвалы. Мне совершенно непонятно, как можно называть бандитами крестьян за то, что они хотят жить по-человечески. Гораздо правильнее называть так тех, кто казнит невинных людей, кто учинил такую жестокую расправу над старым Годжаспиром.
— Да, казни Годжаспира вам не простят, — заметил Иона, обращаясь почему-то к Отия.
— Не понимаю, почему ты бросаешь это обвинение мне? — пожал плечами Отия. — Ведь не я повесил его…
— Наивный ты человек! А разве Дата Кипиани не твой шурин? Всем ведь известно, что это по его приказу народогвардейцы убили Теоде Туриашвили и Годжаспира.
— Ну и пусть привлекают к ответственности правительство, пусть спрашивают с Дата, а меня оставьте в покое! — замахал руками Отия.
— Плохо, очень плохо придется твоему шурину. Не пощадят его Галактион Гелашвили и Ражден Туриашвили, отомстят, крепко отомстят, запомни, — произнес Иона.
— Не беспокойтесь, я не из трусливых, — поспешил заверить его Дата Кипиани. — Нужно будет — расправлюсь и с Галактионом, и с Ражденом, и с другими бандитами.
— Они не бандиты, — возразил Иона. — И потом, помни: за Галактионом и Ражденом — народ.
Слова Ионы встревожили Бабо.
— Боже мой! Неужели нельзя спокойно отпраздновать даже крестины? Почему это каждую минуту надо ждать какого-то нападения? Но нет, пусть только попробуют! — поспешила успокоить мужа Бабо. — Здесь Авксентий Лордкипанидзе, наш дом охраняют милиционеры. Пусть вспомнят, чем кончились мужичьи бунты в прошлом году!
— Прекратите грабить крестьян, и вам нечего будет бояться их, — назидательно заметил Иона. — Вы вот зубами ухватились за вашу землю, а ведь она не ваша, а народная, ее рано или поздно все равно отберут у вас. Оставьте себе столько, сколько вам под силу обработать своими руками. Засучите рукава и, как говорится, в поте лица добывайте хлеб свой. Это гораздо благоразумнее, чем полагаться на милицию, народогвардейцев или на какую-то мифическую силу дворянства.
Иона не на шутку растревожил покой почтенного общества. И хозяева дома и гости чувствовали себя так, словно их, не давая им опомниться, то и дело окатывали ушатами холодной воды.
Несколько минут длилось молчание. Затем все в один голос обрушились на Иону. Но тут в спор вмешался Корнелий; его слова не только оскорбили, но и привели в ужас всех присутствовавших.
— Простите меня, — сказал он громко, — но вы, я вижу, совершенно не разбираетесь в событиях, потрясающих Россию. Разве это не самообман, когда вы льстите себя надеждой, что революция пройдет стороной, мимо наших дворянских гнезд? Нет, напрасная надежда. Просто смешно слушать, на что вы надеетесь! Старая жизнь рушится. Каждый здравомыслящий человек понимает, что наше сословие отжило свой век и обречено на гибель, что ему не подняться уже к жизни. Почему же вы не хотите ничего видеть, ничего слышать? Заперлись в своих усадьбах и не чувствуете приближения грозы. А я приветствую ее. Революция принесет обновление миру, она установит на земле справедливость и подлинный прогресс.
Откровенная отповедь Корнелия вызвала бурю возмущения.
— Нет, вы только послушайте этого большевистского болтуна! — рвал и метал Свимон Церетели. — Оказывается, враг вырос в нашей собственной семье!.. Что же тогда говорить о мужиках?!
Один лишь доктор Коркашвили проявил благоразумие.
— Советую вам, господа, — заметил он спокойно, — выслушать без возмущения и брани этого молодого человека. Мне кажется, что в его словах есть некоторая доля правды. В самом деле, разве не должны были мы своевременно внять голосу народа, вникнуть в его нужды? Ведь если мы не облегчим условий его жизни, то он сам это сделает, и тогда, конечно, не ждать нам пощады: гнев народный, говорится, — это гнев божий.
Спор перерастал в скандал. Бабо и Терезе с трудом удалось унять разошедшихся князей, примирить их с Ионой и с Корнелием. Но примирение оказалось кратковременным. Нижарадзе
