и ночную тишину нарушили короткие, резкие залпы. Крестник отца Отия, бывший его дворовый, Ираклий Цулейскири, последовал их примеру: вынеся на балкон огромное дедовское кремневое ружье, старик нажал похожим на головастика, изъеденным костоедой пальцем на спуск. От громоподобного выстрела задрожали стекла даже в соседних домах.
Ночь была темная, шел снег. Крупные хлопья его, не достигнув земли, казалось, таяли в густом тумане. Стрельба взбудоражила мирно спавший город. В окнах замелькали огни. Всполошившиеся люди выбегали из домов. Однако скоро все успокоились. Соседи мигом разнесли по городу весть, что у Отия Мдивани родился наследник.
Воспользовавшись счастливым предлогом, Отия не замедлил устроить ужин, за которым, как всегда, выпил сверх меры. Засыпая тут же, за столом, он не переставал бормотать:
— Сын у меня родился… Теперь могу умереть спокойно.
Беглар Саникидзе и Ираклий Цулейскири перенесли уснувшего за столом Отия на кровать, высвободили его ноги из натянутых с большим трудом сапог, сняли с него черкеску, архалук, накрыли одеялом. Отягощенный вином, огромный живот Отия высился под одеялом, словно гора. Старик тяжело дышал и громко храпел, наполняя весь дом замысловатыми руладами.
Беглар вышел на заднее крыльцо и, укрывшись в темном углу, прислонился к столбу. Горькие мысли терзали его. Какила, рожденный женой Отия, был его сыном. Беглар, обремененный собственной многочисленной семьей, размышлял сейчас о будущем новорожденного. То, что молодая, красивая жена хозяина родила от него сына, возвысило его в собственных глазах. Но к этому чувству примешивались опасения, что родственники Отия дознаются о его связи с Бабо и, конечно, не простят ему. Страх перед оглаской этой связи, перед грозящим возмездием принуждал Беглара постоянно прислушиваться к каждому слову окружающих, приглядываться к каждому их движению, к каждому неприязненному взгляду. Он совершенно лишился покоя и прежней самоуверенности.
3
По совету Терезы, Отия и Бабо накормили гостей легким ужином. На завтра же были назначены крестины Какилы, которые предполагалось ознаменовать пышным пиршеством.
На ночь женщины расположились в кабинете хозяина и в прилегающей к нему комнате, а мужчины — в зале.
Тереза, Бабо и Елена, до рассвета не сомкнув глаз, вдоволь наговорились.
— Помнишь, — вспомнила Бабо, обращаясь к Терезе, — как в ту ночь, когда на нашу усадьбу напали мужики, я открыла тебе, что беременна…
— Помню, милая, — вздохнула Тереза, — видать, сжалился бог над моим беспутным братом, а твоим мужем, хоть на старости лет подарил ему сына…
Тереза не показывала виду, что догадывается, кто в действительности является отцом Какилы.
В доме Отия Мдивани уже несколько дней готовились к крестинам. В ночь под воскресенье Беглар отправился в Цабларис-Хеви за форелью. Из Кутаиса вызвали Ираклия Цулейскири, славившегося своим кулинарным искусством. Всем родственникам и друзьям разослали пригласительные письма. Ждали приезда известных во всей Имеретии представителей местной знати.
Гости стали съезжаться в воскресенье уже с утра. Ехали кто верхом, кто в экипажах, кто на арбах. Со всем семейством прибыл из Кутаиса брат Отия Элизбар Мдивани — секретарь Кутаисского окружного суда, степенный человек с длинной бородой. С Элизбаром приехали братья его жены — сачхерские князья Арчил и Свимон Церетели, пожилые, но отменного здоровья люди, созданные, казалось, для больших кутежей.
В сопровождении закадычных своих друзей — Сандро Цулукидзе и Коция Чхеидзе — прибыл брат Бабо Дата Кипиани. Среди гостей был также известный певец Кайхосро Абуладзе, заявившийся на пир в новой белоснежной черкеске.
К началу крестин подоспели адвокат Мачавариани, врач Джапаридзе, агроном Сакварелидзе и еще большая группа гостей.
В полдень все отправились в церковь святого Георгия. Крестными Какилы были Дата и Елена Микеладзе, Свимон Церетели и его жена, красавица Ольга.
Выйдя из церкви, хозяева и гости прошли на могилу родителей Отия — Арчила и Дареджан Мдивани. Здесь устроили поминки, закололи барана и теленка.
Бабо, одетая в пышный наряд, сверкавшая драгоценными кольцами, браслетами и ожерельем, взяла на руки сына и вместе с Отия подошла к могильной плите, под которой покоились останки почтенных супругов — Арчила и Дареджан.
— Возрадуйтесь, родители наши, блаженной памяти Арчил и Дареджан! — произнесла она нараспев. — Сбылось ваше заветное желание — бог даровал вашему сыну наследника, дабы здравствовал всегда род Мдивани. Из светлых чертогов господних благословите любящего вас вашего сына Отия и внука вашего, долгожданного Какилу.
Тереза и Елена рыдали. Отия то и дело прикладывал к глазам носовой платок.
— Тварь бессовестная, совсем стыд потеряла! Или думает, не знают люди, что не от Отия, а от мужика простого прижила сына? — шепнула своему мужу Элизбару озлобленная Мариам Церетели, кивнув в сторону Бабо.
— Замолчи, — оборвал ее Элизбар, — совсем ни к чему сейчас эти сплетни.
Но стараниями Мариам семейная тайна Отия и Бабо давно уже перестала быть тайной. Мужчины перешептывались, иронически поглядывая на счастливых супругов.
Стол на сто персон был накрыт во дворе, под огромным развесистым ореховым деревом. Гости еще не расселись, когда Бабо заметила с балкона поднимавшиеся в гору экипажи в сопровождении всадников. В первом экипаже сидели уездный предводитель дворянства Дата Нижарадзе и князь Константин Эристави, которого друзья называли просто Коция. В следующем ехали полковник Георгий Коркашвили и князь Рафаэл Шарашидзе, слывший писаным красавцем. На козлах, рядом с кучерами, сидели стражники. Почетных гостей сопровождали конные милиционеры во главе с начальником карисмеретской милиции Авксентием Лордкипанидзе.
За исключением Рафаэла Шарашидзе, все ехавшие в экипажах представители местной власти являлись в свое время делегатами дворян Кутаисской губернии, выезжавшими в Петербург, чтобы принести благодарность императору Николаю II за милости, оказанные грузинскому дворянству в связи с празднованием столетия присоединения Грузии к Российской империи.
Лошади с трудом тянули экипажи по Бнелемтскому подъему. На дороге попадалось все больше выбоин, рытвин и ухабов. Гости вынуждены были оставить экипажи и продолжать путь пешком.
Отия и Бабо вышли за ворота, чтобы встретить почетных гостей.
4
Неделю продолжался пир в честь крестин Какилы. Было съедено несколько телят, десятки поросят и индеек, множество кур. На стол то и дело подавалась свежая форель. Рекой лилось вино. И веселье, возможно, так и прошло бы до конца ничем не омраченное, если бы не Иона, приведший почетных гостей в смятение своими мятежными речами.
От огромного количества выпитого вина ноги у Отия отекли так, что он с трудом восседал в своем кресле. Одет он был в защитного цвета френч, синие галифе и войлочные сапоги. Напротив него сидел старый Кайхосро Абуладзе, на белоснежной черкеске которого поблескивал георгиевский крест, полученный им в русско-турецкую войну. И Отия и Кайхосро обладали прекрасными тенорами и теперь состязались в пении старинных народных песен.
Подкрепив себя еще одним стаканом вина, Кайхосро так спел боевую
