она это письмо кому-нибудь из вас?
— Читала Эло и Вардо. Я узнал о нем от Эло.
— А рассказывал ты кому-нибудь из Макашвили, что Маргарита ужинала с нами в ресторане?
— Рассказал Эло, а она — Нино и Вардо.
— Теперь скажи, клялся ты мне в дружбе?
— Клялся.
— Клялся не выдавать меня?
— Клялся.
— Так почему ты нарушил клятву? Предатель!
— Из ревности и зависти. Пойми, ведь я тоже любил Нино и люблю ее… — жалко, растерянно поведал свою тайну Миха. — Раз как-то я сказал Нино, что разведусь с Эло и женюсь на ней. На это она ответила: «Если б ты даже не был мужем моей двоюродной сестры, все равно я никогда не связала бы свою жизнь с подобным циником и подлецом». Вот тогда я и рассказал ей все о тебе. Пусть не думает, что ты лучше или честнее меня…
Корнелия поразили цинизм и низость этого человека.
— Ну и негодяй же ты! На сестру своей жены польстился!
— А что в этом особенного? — пытался возражать Миха, не видя ничего предосудительного в своем поведении. — Я и за своей двоюродной сестрой ухаживал, — горделиво заявил он. — Но это все же сестра, а между мной и Нино нет ведь кровного родства…
— Замолчи, скотина! — в исступлении крикнул Корнелий. — Подлец! Знаешь ли, какого наказания ты заслужил? Знаешь ли, спрашиваю я?
Миха опустил голову:
— Знаю… Но ничего не могу с собой поделать, ничего…
Весь дрожа от страха, словно его била лихорадка, он был сейчас настолько противен, что Корнелий с омерзением плюнул в его сторону и снова положил револьвер в карман.
— Не хочется марать руки. Даже пулю жалко на такого! Заколоть, как свинью, или сжечь в извести, чтоб и духа смрадного после тебя не осталось, — лучшей смерти ты недостоин!
Вид жалкой фигуры Миха, одна нога которого так и осталась необутой, притупил в Корнелии жажду мести. Он взглянул на часы.
— Скоро пойдет батумский поезд. Возьми свои вещи и убирайся!
— Возвращаться в Кобулеты мне нельзя, — уныло возразил Миха.
— Почему?
— Так… Или ты думаешь, что после нашего отъезда Нино, Эло и Вардо не перегрызлись между собой? Из-за тебя, конечно. Теперь я вернусь: яснее ясного, что всю свою злобу они сорвут на мне. Нет, благодарю покорно, лучше погибнуть от пули друга, чем быть растерзанным женщинами, — заискивающе улыбнулся Миха.
— Чего им грызться из-за меня?
— Согласись, ты оскорбил Нино. Из-за этого она тает с каждым днем. Родные очень обеспокоены состоянием ее здоровья.
— Это еще вопрос, кто кого оскорбил.
— Полно, Корнелий! Зачем винить других в неприятностях, виновником которых являешься ты сам, — уже нагло стал возражать Миха. — Взять хотя бы меня: так я и не пойму, в чем я провинился перед тобой? Нино уже давно согласилась стать твоей женой, а ты все тянул, раздумывал: сумею ли, мол, я, бедный студент, содержать красавицу жену? Теперь, когда ты занялся писательством и получаешь кое-что за свои рассказы, у тебя появились новые сомнения: не явится ли жена помехой в твоей работе? Пугает тебя, что впряжешься в семейную телегу и будешь с утра до позднего вечера бегать в поисках работы и денег. Пойми, девушка ждет, страдает, а ты все раздумываешь, колеблешься. Нельзя так, или женись, или порви разом, окончательно. На худой конец можешь даже сделать ее своей любовницей, но только не тяни, кончай поскорее всю эту канитель. И так уже люди посмеиваются над тобой.
— Это тебя не касается, — оборвал его Корнелий. — Для таких, как ты, пошляков, душевные переживания, конечно, только канитель и бесцельная трата времени. Бесполезно рассуждать с тобой о большой любви или глубокой ненависти, все равно ничего не поймешь. Объясни лучше, почему Макашвили должны из-за меня растерзать тебя?
— Они не простят мне того, что после твоей ссоры с Нино я поехал в Карисмерети…
— Да я и сам жалею, что пригласил тебя, — перебил Корнелий Миха.
Миха молчал…
В душе Корнелия с новой силой вспыхнуло чувство отвращения к бывшему другу.
— Вообще нам не о чем больше говорить. Времена Макашвили и трутней, подобных тем, что съехались в Зедазени, кончились, как вот кончилась сегодня в этом лесу наша дружба. Отныне я не знаю тебя, а ты не знаешь меня. Макашвили можешь передать, что и с ними я порвал навсегда, что я ненавижу их.
Корнелий резко повернулся, не оглядываясь, зашагал к станции. Он рассчитывал доехать до Шорапани или Зестафона на товарном поезде, а там пересесть на пассажирский. Ему хотелось поскорее избавиться от Миха.
БЕГЛЯНКИ
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастлива по-своему.
Л. Н. Толстой
1
Опасаясь встречи с Корнелием, Миха спустился с пригорка и, озираясь, зашагал к станции. Ему нужно было ехать в Кобулеты, но денег на билет не хватало. Выйдя на перрон, он достал из чемодана альбом и стал рисовать портреты пассажиров, ожидавших поезда. Так ему удалось заработать необходимую сумму, чтобы доехать до Кобулет.
Когда Миха подошел к даче Макашвили, уже вечерело. Он долго, нерешительно прохаживался вдоль забора. Затем подошел к калитке и, все еще не решаясь войти, заглянул во двор. Из дома не доносилось ни одного звука. Дача казалась покинутой.
Тогда он отворил калитку и крадучись поднялся на балкон. На цыпочках подошел к двери — прислушался, заглянул в щелку. У стола сидели Вардо и Эстатэ. Они печально смотрели друг на друга, словно только что похоронили близкого человека.
Миха приоткрыл дверь и направился к столу.
— Не смейте подходить ко мне! — взвизгнула Вардо. — Я никогда не подам вам руки! Бессовестный, как вы решились поехать с человеком, оскорбившим нашу семью?
— А что я мог сделать? Он увез меня насильно.
— Лжете! Нино сказала, что вы сами навязались ехать с ним.
— Клянусь… Позовите Нино, она подтвердит…
— Зовите сами! Час тому назад она и Эло уехали в Тифлис.
— Уехали?.. Как же я докажу свою правоту?
— Никак! От вас никогда не добьешься правды! — злилась Вардо.
Эстатэ поддержал жену.
— Как вы посмели сделать предложение моей дочери? — спросил он, дрожа от гнева.
— Что вы… Я… — пролепетал в испуге Миха.
— Вы сплетник и бессовестный развратник! — поспешила отвести разговор от щекотливой темы Вардо. — С Корнелием вы поносите нас, а у нас оговариваете Корнелия. Это из-за вас мы теряем дочь. Негодяй, убирайтесь вон!..
Вардо разрыдалась, закрыв лицо руками. Эстатэ обнял ее, стал утешать, но не выдержал и сам прослезился.
Миха пулей вылетел за калитку и направился к станции. «Надо ехать в Тифлис», — думал
