Тереза и Иона провожали отъезжавших до самого моста. Прощаясь, мать обняла сына и заплакала. Потом вместе с Ионой она еще долго глядела всадникам вслед.
У поворота Корнелий оглянулся. Сердце его сжалось — такими сиротливыми и жалкими показались ему фигуры матери и Ионы.
За поворотом началась шоссейная дорога. Корнелий делал вид, что не замечает Миха, и разговаривал только с Агойя, шагавшим рядом с Хабардулой. Вначале он повел себя так, чтоб не говорить с ненавистным ему Миха, а затем и впрямь увлекся разговором со своим деревенским другом детства.
За последнее время Агойя прочел много книг, которые давал ему Иона. В длинные зимние ночи он читал их запоем. Особенно сильное впечатление произвели на него «Рассказ нищего» и «Како-разбойник» Ильи Чавчавадзе. Восторженно отзывался Агойя об отважных благородных героях этих произведений, защитниках бедных и угнетенных.
Корнелий еще раз убедился, что в этот свой приезд он не зря уговорил Терезу отпустить Агойя осенью в Тифлис. С тетей Еленой было договорено, что на первое время она приютит его у себя.
К станции Рион подъехали в то время, когда все дневные поезда, следовавшие в Тифлис и в Батум, уже прошли. У дежурного по станции Корнелий узнал, что следующий тифлисский поезд прибудет в десять часов вечера.
Агойя подошел к маневровому паровозу и стал о чем-то расспрашивать машиниста. Корнелий позвал его и велел возвращаться домой. Прощаясь, он дружески поцеловал его.
Через несколько минут Агойя скакал по шоссе, ведя одну лошадь в поводу.
Корнелий взглянул на часы и впервые за весь день обратился к Миха:
— Сейчас три часа. Поезд будет только в десять. За это время я успею побывать в Сарбеви, там у меня дело. Тебе же нет смысла идти со мной, потому что батумский поезд придет уже скоро… Итак, до свидания!
Миха не успел ответить, как Корнелий схватил свой чемодан и зашагал по тропинке в гору. Вскоре он очутился в лесу. Выбрав укромное местечко, расстелил под большим дубом пальто и лег с намерением поспать.
Оставшись один на безлюдном перроне, Миха уныло размышлял: «И чего он так обозлился на меня? Приревновал, сбежал из Зедазени и меня поспешил увезти».
Вместе с хмелем у Миха быстро улетучились из памяти все оскорбления, нанесенные им Корнелию. Не помнил он и того, как выдал себя, выложив все подробности своего предательства.
Озадаченный сложившимися обстоятельствами, Миха вздохнул, пораздумал немного и поплелся вслед за Корнелием, напевая все ту же песенку о мохевской девушке Тине. Поднявшись на гору, он собрался углубиться в лес, но вдруг остановился, увидев Корнелия. Миха, словно побитая собака, нерешительно подошел к товарищу и пристроился рядом.
Лежали молча. Каждый думал о своем. Корнелий понимал, что между ним и Миха пролегла глубокая пропасть.
Вскоре раздался громкий храп. Миха крепко уснул, изнуренный и дневным зноем и поездкой из Карисмерети на станцию.
«И чего он увязался за мной?..» — досадовал Корнелий.
Взяв пальто и чемодан, он перешел под соседнее дерево. Внимание его сосредоточилось на лице спящего Миха. «И как только я мог доверить ему свою тайну? Негодяй, он приложил все силы, чтобы поссорить Нино со мной, — продолжал размышлять Корнелий. — Правда, духовное уродство человека трудно обнаружить, но как случилось, что я до сих пор не замечал в нем уродства физического?»
Косые лучи солнца освещали фигуру спящего Миха. Он скинул туфли. Давно не стиранные носки издавали едкий запах пота. Воротник грязной сорочки раскрылся, обнажив волосатую грудь и грязную шею. Длинные руки были сложены на явно уже обозначавшемся брюшке. Одну ногу он согнул в колене, другую откинул в сторону. Растрепавшиеся волосы липли к узкому, потному лбу. Ноздри короткого носа раздувались, словно у загнанной лошади. Толстые, оттопыренные губы обнажали два ряда крупных, выпиравших вперед лошадиных зубов.
— Орангутанг! — с отвращением произнес Корнелий и почему-то вздрогнул.
Миха тотчас же проснулся. Взглянул на Корнелия близорукими глазами и глуповато улыбнулся. Корнелию эта улыбка показалась не глупой и жалкой, а хитрой и ехидной.
«Доносчик, гадина! — подумал Корнелий, вспыхнув от бешенства и сжав в кармане плоскую рукоятку браунинга. — Прикончить бы его сейчас, здесь же!»
Миха снова уснул. Корнелий с трудом отвел глаза в сторону и вдруг увидел у самых ног Миха большую змею. Извиваясь, гадюка торопилась уйти в зеленевший невдалеке куст шиповника.
Корнелий выхватил браунинг и выстрелил три раза, целясь змее в голову, но промахнулся. Змея уползла. Тогда Корнелий убил ее палкой и, поддев на развилку, бросил в кусты.
2
Разбуженный выстрелами, Миха вскочил и испуганно уставился на кусты.
— Змея… — пробормотал он. — Огромная какая! У, гадюка…
— Такая же, как ты, — не сдержался Корнелий.
Но Миха не расслышал или сделал вид, что не слышал этих слов.
— Ты из револьвера ее?.. — спросил он.
— Нет, очень уж она спешила. Подползла прямо к тебе. Ее, видно, привлек аромат твоих носков.
Поняв, какая опасность ему грозила, Миха побледнел и еще раз взглянул на мертвую змею:
— Подумай только — я мог погибнуть от ее укуса!
Корнелий улыбнулся:
— Да, Грузия чуть было не лишилась гениального человека.
— Брось шутить, Корнелий! Ты спас мне жизнь, и за это, хочешь, я тебя поцелую!
Миха, стоявший в одних носках, потянулся было к Корнелию, но тот отстранил его:
— Не лезь! Благодари лучше змею: если бы не она, пуля досталась бы тебе…
— Дуришь ты, — пробормотал художник. — Пожалуйста, не смотри на меня так…
Миха принялся торопливо обуваться, украдкой поглядывая на Корнелия.
— Трус, — презрительно бросил Корнелий, — баба жалкая! Куда торопишься? Никуда ты уже не уйдешь!
Миха с удивлением поднял голову:
— Ты это серьезно? Угрожаешь? Клянусь, Корнелий, я ни в чем не виноват перед тобой.
— Чем же ты клянешься?..
— Дружбой нашей, совестью, честью…
— Совестью? Откуда она у тебя? Мразь ты, а не мужчина! Уничтожать таких надо! — крикнул Корнелий, яростно сверкнув глазами.
Миха не на шутку перетрусил.
— Вот и в Зедазени я слышал это. Неужели ты всерьез ревнуешь меня к Тине?
— Тина тут ни при чем.
— А что же тогда случилось?
— Поднимайся! — крикнул Корнелий. — Сейчас будешь отвечать на мои вопросы. Но не посмей соврать или увильнуть!
Миха медленно поднялся. Глаза его испуганно блуждали, руки дрожали. Он поднес было руку ко рту — у него была привычка грызть ногти, — но тут же опустил ее.
— Что тебе нужно от меня? Клянусь, я ни в чем не виноват. Что мне отвечать?
— Миха! — снова пригрозил Корнелий и вытащил из кармана браунинг.
— Хорошо, спрашивай.
— Как-то из ресторана я написал Нино письмо на бумажной салфетке. Скажи, читала
