Все рулониты забалдели, вспоминая подобные нелепые случаи из своей жизни.
— По программе робота пальцы ровней держи! — сутрировал Рулон, с отождествленной искривленной физиономией изображая девочку-зомби, которая пытается ровно поставить пальцы.
— Понимаете, вот она — страшная вещь. Мы все делаем по программе. Но с рукой теперь все понятно. Руку мы не будем больше так поднимать. А что останется? Программа, которая сначала кажется незаметной. Это программа слабых эмоций, которая называется «забодай меня комар».
Рулониты громко засмеялись, кто-то от дошедшего смысла этого эзотерического названия, а кто-то просто за компанию. Но, чтобы не было неправильных домысливаний, Гуру Рулон стал подробно расшифровывать смысл этой умной фразы.
— Почему забодай меня комар? Потому что мы делаем из мухи слона. Поэтому комар нас может забодать. Негативные эмоции хотят продолжать себя. Они хотят питаться нашей энергией, а как им это сделать? Заставить нас дольше их переживать с помощью разных оправданий, буферов. И эта основная программа, которая мешает нам в жизни. Поэтому мы не должны предаваться негативным эмоциям.
«О, еб твою мать, — схватился за голову Нарада, — а я всегда думал, что негативные эмоции — это самое ценное, что есть во мне, и делал все возможное, чтобы их продолжить. Но я никогда не видел всего этого процесса, о котором рассказал сейчас Мастер. Этот механизм каждый раз сам включается во мне, и если бы я был хоть немного осознан, то мог бы его остановить, а так, получается, я постоянно засыпаю во всем этом дерьме и не то что пытаюсь выкарабкаться из него, а, наоборот, еще больше начинаю осуждать других вместо того, чтобы обличать себя, постоянно оправдываю свои свинства. Да-а-а, а Просветленный Мастер смотрит на нас как на сломанные машины, и заранее знает, какой будет наш следующий шаг».
— А как в нас сформировались негативные эмоции? — продолжал объяснения Гуру Рулон. — Через подражание ебанутым родителям. Мама обижалась, и я буду, мама себя жалела, и я буду, мама мрачной была, и я буду, мама руки опускала, и я буду, — стал корчить разные уморные рожи Рулон, то мрачного, то обиженного и т. п.
— Обезьяний инстинкт! Вот что случилось! И теперь мы должны все это изменить в себе! Мы должны бороться с негативными эмоциями, которые хотят себя продолжать и питаются нами как клопы, — лозунгами выкрикивал Мастер, скорчившись так, как будто его действительно кусают клопы.
— Фу-у-у, — взвизгнула от такой наглядности мнительная Пухлорожая, и все заржали.
— И мы должны заменять их сильными эмоциями, — тем временем не успокаивался Рулон, — и вот, когда мой пьяный отец лежал на столе головой в тарелке супа, — при этом Рулон резко вошел в состояние пьяного и натурально плюхнулся в тарелку с фруктами, которая стояла перед ним на красивом передвижном столике. От такой неожиданности жрицы аж немного испугались за Мудреца, ринувшись спасать, но тут Рулон снова поднялся, и, как ни в чем не бывало, продолжил, — он — таки услышал, что я говорю с бабушкой, поднял голову и говорит: «Друг мой, запомни, в этой жизни ты должен быть злым!», и опять его голова упала в тарелку с супом, — рулониты покатывались со смеху, видя, как Рулон изображает своего пьяного отца и как потом резко переходит в активное, яркое состояние.
— И я понял! — поднял Гуру Рулон вверх указательный палец. — Долго думал, что же мне сказал Великий отец, какую истину? Долго думал и, наконец, понял, что я должен вырабатывать в себе сильные эмоции, которые мне помогут в жизни. Вот о чем мне сказал пьяный отец — потому что истина на дне стакана. И тогда я стал это знание потихонечку применять в жизни. Ведь человек знает истину где-то задним умом, все понимает, как есть, но завнушенность не дает ему действовать правильно. Он говорит: «Ну, нет, я должен учить людей «добру» — в кавычках! Или же: «Вот это не хорошо, не правильно, не так нам завещал Великий Ленин», и из кожи вон лезет, чтобы сделать так, как положено у всех зомби. А у пьяного стирается вся завнушенность, он начинает прозревать и говорить истину. Но беда в том, что пьяный знает истину, но особо не может ничего делать, а трезвый может что-то делать, но истину не знает, то есть одна часть знает, а другая может делать, и они не пересекаются друг с другом. Поэтому так ничего из этого не выходит. Тогда я думаю — надо что-то делать. Надо и пьяным быть, и нет. И тогда я решил прикидываться пьяным. Я вел себя как пьяный, но не был пьяным — я просто входил в это состояние. И я стал замечать, как отключаются ненужные программы. Я наблюдал как, что во мне происходит: что отключается, что включается. Потом я смог знать, как должно быть и стал так действовать. Вот в чем состоял фокус! Вот в чем состояло обучение пьяным отцом, — закончил Рулон свою пламенную речь, потом спросил:
— А кто веселится?
— А теперь настает «Звездный Час» Нарады Ебучего! — сказала Аза. — Вынесите крест!
И в этот момент Гну и Сантоша затащили в центр зала большой деревянный крест, прям как у Христа.
— Давай, вставай, урод, — гнал его Гну. Нарада нехотя, еле натягивая кащейскую улыбку, встал. Гну и Сантоша подняли его руки, растянули вдоль поперечной палки и привязали их веревками к ней, а к вертикальному шесту прикрепили ноги, получился распятый Нарада.
— Сейчас твоя задача входить в состояние молитвы и каяться во всех грехах, в которых ты погряз за это время, — сказала Ксива.
— А вы будете проводить Нараде практику «горячего стула», — обратилась к рулонитам Аза и высказывать ему в лицо все свинства, которые он себе позволил совершить. Делать это нужно в жестком и яростном состоянии, с осознанием, что вы сейчас проделываете настоящую духовную практику, помогая человеку не быть свиньей. Не отождествляться со всем говном, которое есть в нем, а становиться нормальным человеком.
Прямо напротив распятого сидел Гуру Рулон в сильном и мудром состоянии. Он просто наблюдал за всем происходящим, видя насквозь каждого из присутствующих, так что отсидеться, отмолчаться никому не удавалось. Рядом стояла Селена, тоже созерцая происходящее и контролируя, чтобы практика шла правильно, чтобы люди не уходили от намеченной цели. Другие жрицы много тоже не говорили, изредка только помогая отдельными фразами и яростным состоянием. Задача была в том, чтобы именно ученики второго круга как можно ярче проявились и, не боясь, не зажимаясь, нападали на Нараду, защищая Гуру Рулона, Эгрегор. И им было достаточно трудно это сделать, так как в последнее время они совсем уснули в своем свинском сне, уровень энергии упал, начали формироваться склизкие мышиные отношения между друг другом, потому теперь им трудно было жестко отчитать Нараду. Первой начала чу-Чандра, так как для нее это было в кайф — хлебом не корми, дай на кого-нибудь понаезжать.
— Ты, урод, хули ты так расслабился, сука, перестал нормально вести семинары?!
Морда Нарады стала багроветь, видимо, ему очень «понравилась» откровенная речь чу-Чандры. И вместо раскаяния в нем стала назревать обида, оправдания: «Че это она всякую хуйню тут про меня мелет, нормально все у меня, — начался разговор шизофреника с самим собой, — на себя бы посмотрела».
— Совсем распустился, одну лекцию за весь день проводишь, все за Синильгу прячишься, — включился Гурун, но сказал это как-то слабо, вяло, даже еще не разбесившись.
— А ну, яростней, Гурун, ты че его жалеешь?! — тут же напала на него Ксива.
Гурун немного опешил, опустил голову, начал сопеть, типа пытаясь разъяриться и потом как-то наигранно, фальшиво начал наезжать на Нараду:
— Че ты на этой дуре зациклился, — еле выдавил он, имея в виду Синильгу.
— Эх ты, урод, зажрался совсем, — начала потихоньку включаться Вонь Подретузная.
«Лишь бы меня не заметили», — судорожно думал Мудя, боясь слово сказать в адрес Нарады, своего голубого братца. И тут-то его как раз и заметили.
— Эй, Мудила, хватит голубить, че отмалчиваешься, — наехала на него чу-Чандра.
«Блядь, сука, кто тебя просил пасть открывать», — внутренне забесился на нее Мудя, но делать было нечего, надо было что-то говорить. И еле-еле слышно Мудя пропердел:
— Ты вообще как бабник, не можешь другую завести, — решил он продолжить тему, начатую Гуруном, сказал и тут же заткнулся.
— Вы че, суки, такие все пассивные, а ну, жестче наезжать, — разбесились жрицы. — Вы кого сейчас защищаете, Гуру Рулона или это уебище? — они пренебрежительно посмотрели на Нараду.
«Ну за что на меня так все окрысились, — принялся за самосожаление Нарада. — Что я такого сделал….Ой, на меня же Гуру Рулон смотрит, — опомнился Нарада. — Мне надо, кажется, каяться или что-то подобное делать. Как же это делается, я уж и забыл совсем, — обнаружило ничтожество, что он и не помнит, когда последний раз молился.
