вообще.
Он сказал еще, что смерть мог вызвать, например, громкий звук, сильное волнение, физические нагрузки или просто дисбаланс в электрической системе сердца – что, в свою очередь, может вызываться употреблением алкоголя или сексом.
Мальчик из танцзала, имя которого полиция так и не раскрыла, рассказал, что Эмма вдруг упала на него; сначала он подумал, что ей просто так нравится заниматься любовью, ведь он ничего про это не знал – она была его первой женщиной. Он все сделал так, как сказала Эмма, не двигался (наверное, ему просто было страшно). Выбравшись из-под Эммы, он сразу вызвал полицию.
Болезнь, как было сказано, наследственная, поэтому в итоге обследовали всех живых членов ее семьи – то есть Лесли Оустлер. У нее не нашли никаких следов. Ее бывший муж, Эммин отец, умер во сне за несколько лет до этого.
– Вот мудак недоделанный, – только и сказала Лесли.
Джек попал домой, совершенно не подготовленный к встрече с миссис Оустлер. В самолете он думал только об Эмме. И все размышлял, почему не испытывает никаких эмоций – если он правильно сформулировал проблему.
Лесли Оустлер накинулась на него, как пантера.
– Я знаю Лесли, – предупреждала Алиса, – у нее обязательно в итоге будет срыв.
Но ни о какой скорби и речи не было – одна сплошная ярость.
Лесли встретила Джека в дверях.
– Где, блядь, Эммин роман, Джек? Я имею в виду последний.
– Я понятия не имею, Лесли.
– Так, а где твой роман? Или как называется то говно, что ты писал, – у тебя даже компьютера нет!
– Я не привык работать дома, – сказал Джек.
В общем, не солгал, ведь о том, писал ли он вообще, его никто не спрашивал.
– У тебя даже пишущей машинки нет! – кричала мисс Оустлер. – Ты что, пишешь от руки?
– Именно так. Я обожаю писать от руки, Лесли.
Это тоже в целом нельзя назвать ложью – если Джек что и писал (списки покупок в магазине, заметки к сценариям, автографы), то делал это без помощи технических приспособлений.
Миссис Оустлер прочесала Эммин компьютер сверху донизу. Она искала файлы от романа под всевозможными названиями – и не нашлось ни одного, в названии которого имелось бы «роман», «третий», «рабочая копия» и тому подобное.
Видимо, мальчик с танцев вел себя так искренне, что полиция даже не подумала оцеплять дом Эммы и объявлять его местом преступления. К тому же Эмма была известной писательницей – мальчик, правда, об этом не подозревал, поэтому и полиция, и Эммин врач сделали свое дело быстро, аккуратно и без шума.
Миссис Оустлер, напротив, перевернула дом вверх дном. Неизвестно, что Эмма уронила или разбила, падая на несчастного молокососа, – но это было ничто по сравнению с разгромом, устроенным ее мамой. Казалось, тут не искали бумаги, а пытались совершить ограбление, хорошо накачавшись перед этим наркотой; повсюду валялись вырванные из комодов ящики, вываленная из них одежда, вещи и так далее. Лесли нашла в спальне у Эммы трусы Джека, в спальне Джека – трусики Эммы, а под его кроватью – ее лифчики. Обнаружила, конечно, и чемодан с порнографией.
– Вы что, смотрели это вместе?
– Иногда, это для романа.
– Чушь собачья!
– Лесли, нам надо выйти на свежий воздух – давай сходим куда-нибудь.
– Вы трахались друг с другом?
– Нет, никогда, ни разу.
– Почему? – спросила миссис Оустлер.
Джек не знал, как ответить на этот вопрос, и промолчал.
– Вы спали вместе, но не занимались этим, так, Джек?
Он кивнул.
– Как читательница сценариев и порноактер в этой Эмминой чернухе?
– Вроде того, – ответил он.
Джек не хотел говорить Лесли, что для Эммы он «слишком велик», она бы подумала, что они все-таки пробовали заняться любовью. Но Лесли сама догадалась, как Эмма при ее вагинизме искала обходные пути. Разумеется, поза «наездница», разумеется, мальчики помладше, которых она могла припугнуть и заставить делать все как надо.
Джек, естественно, задавал про себя правильный вопрос – а отчего возникает вагинизм? Конечно, Эммин возник не на пустом месте, – правда, она никогда бы ему об этом не рассказала. Ее изнасиловали то ли в девять, то ли в десять лет – постарался один из маминых любовников. Он, конечно, стал ее последним любовником. Эмма получила такую травму, что пропустила целый год в школе. Джеку сказали лишь, что у нее «были какие-то проблемы дома»; он решил, что дело было в разводе миссис Оустлер.
Услышав рассказ Лесли про ее последнего любовника, Джек понял, какой подлинный смысл скрывался в ее «саге о раздавленном ребенке»; возможно, это была первая попытка использовать собственные раны как материал для творчества.
– Ну, естественно, еще были бесконечные визиты к врачам, тоже весьма травматичные, я полагаю, начиная с первого посещения гинеколога, – сказала Лесли. – Она, конечно, возненавидела отца – он был врач.
Джек этого не знал. Если Лесли или Эмма поминали его, то использовали исключительно ругательные эпитеты. Может, Джеку и приходилось слышать от них слово «врач», но слово «мудак» совершенно его вытеснило.
– Лесли, поедем поужинаем, – повторил Джек. – Куда-нибудь, куда любила ходить Эмма.
– Я терпеть не могу рестораны, ты же знаешь, – напомнила Лесли.
– Я там обычно только салат беру, – сказал Джек. – Поедем куда-нибудь, поедим салата.
– Кто из вас пользовался японскими презервативами?
Ага, значит, она нашла и Джековы «Микротонкие кимоно»!
– Это мои, – сказал Джек. – Тут неподалеку есть местечко, «Уан-Пико», там неплохие салаты.
Там теперь работал его старинный босс, Карлос из «Американ Пасифик», Джек позвонил ему и заказал столик с видом на океан и променад.
На автоответчике было полно сообщений, но миссис Оустлер уверила Джека, что слушать их незачем, она уже сделала это. Соболезнования от друзей (даже
