и, конечно, никем не изучалось. Нет, не так, не совсем так. Считалось, что он – этот мир – есть, но ограничен рефлекторными цепями и реакциями, врождёнными и сформированными…
…Эдвард стоит у стены, отгораживающей их лабораторию от обработочной камеры.
– Мне иногда страшно, Рассел.
Стена стеклянная, стекло с односторонним покрытием. Для спальников стена непрозрачна, а из лаборатории камера отлично просматривается. Он сидит за пультом, и Эдвард загораживает ему вид.
– Эд, подвинься.
Эдвард отходит вбок, и он видит камеру. Сейчас на обработке всего двое, начальный курс. Двое голых смуглых мальчишек, семи лет, спят на полу в характерной для спальников позе.
– Убедись, смотреть не на что.
– Пусть дрыхнут, – кивает он. – А чего ты боишься, Эд?
Эдвард молча кивком показывает ему на мальчишек.
– Этих?! – искренне изумляется он.
– Не притворяйся, что не понимаешь, Рассел. Там, – Эдвард касается стекла, – накоплено столько ненависти… когда-нибудь чаша переполнится и изольётся. И нас сожжёт этой лавой.
– Ты что, Библии начитался? – смеётся он.
– Оставь этот вздор попам, Рассел. Божьего гнева не бывает, а вот… этого, – Эдвард снова показывает на стекло. – Да, это невозможно, но это так. Мы обречены. Нельзя безнаказанно делать то, что делаем мы. Мы все ответим за это. Все. Рассел…
– Вижу.
Один из мальчишек во сне тянется руками к гениталиям, и он поворотом тумблера посылает разряд. Несильный, но чувствительный. Стекло звуконепроницаемо, но ему всё отлично видно. Наказанный вскочил с криком, разбудил второго. Второй подходит. Так… если ударит и начнёт драку, то вызов надзирателю, а если… да, хочет утешить. Теперь разряд по нему. Есть, отскочил. Оба ревут. Подействовало? Если повторят попытку самоудовлетворения, то повторим разряд с усилением. Без приказа запрещено. Формирование рефлекторных запретов, элементарная рефлекторная цепь. Да, подействовало. Опасливо оглядываются на дверь и ложатся. Мальчишек напоили возбудителем, они ещё не раз попытаются избавиться от возбуждения, но он и Эдвард начеку. На всю жизнь запомнят. Что без приказа любые действия запретны и потому невозможны. На бритых головках аккуратные наклейки с номерами, под наклейками электроды. И всё. Элементарно… Со взрослыми, конечно, сложнее, там приходится не просто формировать цепи и дуги, а замещать ими уже сложившиеся. Но новые методики достаточно перспективны, правда, проблемы с аппаратурой, и пока обкатываются опять же на спальниках, уже подростках, и… нет, об этом сейчас думать не стоит. Работа, конечно, простая, рутинная, но отвлекаться нельзя. Хорошая тренировка для собранности и внимательности…
…Рассел, не глядя, нашарил на тумбочке пепельницу и раздавил окурок. Эдвард действительно сгорел, но огненную чашу излили на него другие. И ничего с этим поделать нельзя. Смерть необратима. Единственно необратима. Всё остальное, включая, собственное сознание… Доктор говорит, что у него так же поставлены блоки. Очень глубокие и ранние. Возможно. Но думать об этом нельзя. Сразу начинает болеть голова, сильно, до тошноты. «О запретном не размышляй». И не будем. Инстинкт самосохранения превалирует над всеми остальными у всего живого, без различия расы, пола и возраста. Его не обманешь никакой идеологией.
Рассел глубоко вздохнул и лёг, повернулся лицом к стене, зябко натянул на плечи одеяло. Он жив. А пока человек жив, он должен пить, есть, спать по ночам и чем-то заниматься днём. Сейчас ночь, и потому надо спать. Хорошо бы без снов.
Андрей был уверен, что никого не встретит. Кому в ночную смену, так те давно на работе, а остальные дрыхнут. И, увидев в холле сидящего на подоконнике Криса, даже вздрогнул от неожиданности.
– Ты чего? – спросил Андрей.
Крис поднял голову.
– А ты чего шляешься?
Андрей пожал плечами.
– Так просто, – и, помолчав, всё-таки сказал: – Я у доктора Вани был.
Крис кивнул.
– Понятно, – посмотрел на Андрея и усмехнулся. – Философствовал?
– Д-да, – неуверенно ответил Андрей и тут же решительно повторил: – Да. А ты чего здесь сидишь?
– А твоё какое дело? – нехотя огрызнулся Крис.
И вздохнул. Андрей подошёл и сел рядом.
– Ты… ты сделай что-нибудь. Иссохнешь ведь так.
– Пошёл вон, – вяло ответил Крис.
Отругивался он не зло, только «для порядка», и Андрей расценил это как приглашение к разговору. Страдания Криса видели уже все. И сочувствовали. Влюбиться в беляшку… хуже пытки и представить нельзя. Сейчас это уже неопасно. Не так опасно. Но всё равно. А вдобавок ко всему, ведь даже никакого удовольствия ей не дашь. Нечем, перегорели. Руками там, ртом – это, конечно, можно, но, когда помнишь, что больше у тебя ничего нет в запасе… погано.
– Слушай, Кир, да плюнь ты на всё и поговори с ней.
Крис молча покосился на него, вздохнул. И наконец признался:
– Не могу.
– Как это? – Андрей сделал вид, что не понимает. – Ты ж по-русски чисто говоришь, лучше всех.
Крис приподнял руку, чтобы дать щелчка, но, не закончив движения, уронил на колени.
– Дурак ты. О чём я с ней говорить буду? Да и… не могу я, понимаешь. Вижу её, и язык как не мой. Или вот… как судорогой горло схватит, и всё. А не вижу её… Так совсем худо, хоть сам подушкой накройся. А она… она и не смотрит на меня. На что я ей? Спальник перегоревший. Погань рабская. А она…
Андрей подвинулся, чтобы сидеть, упираясь спиной не в холодное стекло, а в косяк.
– Ты ж теперь свободный, ты что?
– Заткнись, дурак. Тело мне освободили, а это… внутри я раб. Все мы рабы, не так, что ли?
Согласиться Андрей не хотел, а возразить ему было нечего. Он вздохнул и, помолчав, утешая, сказал:
– У индейца же, ну, помнишь, что привозили, у него же восстановилось. Подожди.
– Пять лет ждать, – вздохнул Крис. – Я ж загнусь.
– А она? – невинным тоном спросил Андрей, быстро соскакивая с подоконника подальше от Криса.
Но Крис успел поймать его волосы.
– Ах ты, малёк чёртов! – Крис легонько стукнул его затылком о своё колено и отпустил.
Андрей выпрямился, довольно улыбаясь: всё-таки вывел он Криса из тоски.
– Ладно, Кир, я чего-нибудь придумаю.
– Я т-тебе так придумаю, – Крис показал ему кулак и встал. – Ты уж напридумывал, философ. Чего на тебя доктор Ваня злится?
– Он меня уже простил, – ответил Андрей.
– Понятно, что простил, раз ты здесь. А чего это ты в тюремном отсеке начудил?
– Та-ак, – протянул Андрей. – Этот, Алик, трепанул?
– Не трепанул, а похвастался, – поправил его Крис, отряхивая штаны. – Какие вы хитрые да смелые, вдвоём одного беляка не испугались. Так что твои придумки я знаю, и в это ты не лезь. Я – не доктор Ваня, оторву всё так…
– Что доктор Юра не пришьёт, – закончил за него
